Почему китайцы не любят корейцев, вьетнамцев и японцев

Великие народы, населяющие Дальний Восток, не очень любят друг друга. Виной тому – их историческое прошлое, отягощенное частыми конфликтами и взаимным недоверием. Конечно, войны между народами случались на всех континентах, но…

Конечно, войны между народами случались на всех континентах, но именно на Дальнем Востоке люди, наверно, в силу особенностей своей психологии, имеют обыкновение надолго сохранять память о причиненных обидах. Если мы прибавим к этому еще и свойственную всем homosapiens традиционную нелюбовь к соседям, то картина выглядит грустно.

Титульная и самая великая восточная нация – это, конечно, китайцы, «русские Дальнего Востока», как их называют. Тысячелетиями они вели войны с дальними и ближними соседями, поэтому снискали недобрую славу и у тех, и у других. Корейцы — не без оснований — обвиняют жителей Поднебесной в том, что те около полутора тысячелетий назад украли у них шанс стать великой державой. Тогда китайцы, хоть и не без труда, разгромили занимавшую практически всю Маньчжурию и даже временами часть нашего Приморья могущественную державу Когуре. А ведь она, при благоприятном раскладе, имела определенные шансы подчинить себе если не весь Китай, то хотя бы его северо-восточную часть и создать там, по примеру многочисленных «варваров», свое государство — пусть и с китайской культурой.

С тех пор и практически до настоящего времени судьбы соседей были настолько тесно переплетены, что можно говорить о вассальной зависимости Кореи от Китая. Воспоминания о взаимных неизбежных страданиях, причиненных друг другу в ходе боевых действий, в памяти народов не сохранились.

Однако, корейцы, находившиеся в положении «нижестоящего» и вынужденные во многом дублировать китайский путь в общественной жизни и культуре, стремились компенсировать своё психологически дискомфортное положение путём высмеивания бытовых особенностей китайцев.

Жителей Страны утреней свежести неизменно раздражал тот факт, что их ближайшие соседи недостаточно внимания уделяют личной гигиене. Подобные наблюдения, кстати, были сделаны и другими народностями. Например, в художественных произведениях советской литературы при описании китайцев конца XIX – начала ХХ вв. часто фигурирует фраза о нестиранной, лоснящейся от грязи одежде. Этому, конечно, можно найти объяснение: в огромных китайских городских агломерациях, которые росли в Поднебесной как грибы еще с незапамятных времен, далеко не всегда дело с водоснабжением обстояло благополучным образом. Прибавим к этому повсеместное распространение в стране агротехники, подразумевающей широчайшее применение отходов человеческой жизнедеятельности, и станет понятно, какой аромат исходил от работников сельского хозяйства Поднебесной — да и не только от них… Для чистюль-корейцев, привыкших регулярно купаться и носивших традиционную чистую белую одежду — даже наши солдаты в 1945-м характеризовали Корею как «страну белых одежд» — грязные и не слишком хорошо пахнущие китайцы были просто посмешищем. Отсюда — нелицеприятное прозвище, которым корейцы наградили своих великих соседей, «ттеном» — «грязный оборванец».

Кроме того, корейцев порой крайне раздражает манера китайцев громко разговаривать, отчего даже небольшие ресторанчики в Поднебесной напоминают пчелиный рой. А ведь для китайцев — это всего лишь особенность культуры: считается, что чем громче ты говоришь, тем лучше собеседник воспринимает твои доводы.

В свою очередь, обитатели Срединного государства, смотревшие на корейцев как на младших братьев, никак не могли понять, почему жители Страны утренней свежести не влились в стройные ряды этнических китайцев, а сумели сохранить свою государственность. Для китайцев, по их откровенным признаниям, независимая Корея сегодня – это некое недоразумение.

«Корея была частью Китая и должна непременно вернуться в его состав», — такое мнение часто можно услышать от простых жителей Поднебесной.

Стойкость корейцев, упрямо не желающих становится частью великоханьского этноса, нашла свое отражение в прозвище, которое дали им китайцы: «гаоли баньцзы», что означает «корейская бамбуковая палка». В этом словосочетании, видимо, выражено умение корейцев противостоять китайскому напору. Китайцы считают, что корейские мужчины недостаточно трудолюбивы, частенько могут приврать. Бережливым китайцам не по душе привычка зажиточных корейцев тратить много денег на пустяки. Конечно, таких качеств хватает у представителей практически всех наций, но корейские мужчины были причислены к сонму лентяев лишь потому, что в отличие от китайцев, где женщина в семье работать не должна, у корейцев дело обстоит наоборот: вся домашняя работа – удел слабого пола. В Китае женщин меньше, чем мужчин, поэтому представительницы прекрасного пола в абсолютном большинстве своем избалованы, бесхозяйственны, капризны, корыстны и предъявляют своим супругам чрезмерно высокие требования.

Даже сегодня, когда люди стали гораздо глубже понимать друг друга, между корейцами и китайцами порой сохраняются натянутые отношения. За примером далеко ходить не надо. В расположенном на Северо-Востоке КНР Янбянском автономном округе едва ли не половину местного населения составляют корейцы. Смешанные браки там не так уж часты, а дети от подобных союзов автоматически регистрируются согласно строгим положениям китайского законодательства как представители титульной нации. Это для корейцев, пекущихся о чистоте своего племени, категорически неприемлемо. Практически не существует предприятий, где корейцы и китайцы работали бы вместе, школы и детские сады тоже раздельные.

Немаловажную роль играет здесь присущая корейцам привычка неизменно навязывать свои стереотипы «правильного» поведения всем «другим», даже иностранцам.

Возможно, причина этого кроется в обострённом чувстве социальной ответственности, тесно связанного с институтом «братства» — это что-то вроде «дедовщины». Все корейцы, в зависимости от возраста, делятся на старших и младших братьев. «Старший брат» несёт ответственность за младшего и обязан его опекать — в том числе, материально, тогда как младший должен слушаться, выражать почтение и быть готовым выполнять разного рода поручения. В Корее каждый индивидуум, таким образом, включен в иерархическую структуру.

Есть немалая прослойка корейцев, которые, пользуясь связями на исторической родине, а также благодаря целенаправленной политике китайских властей по предоставлению корейцам, да и некоторым другим нацменьшинствам, преимуществ в создании собственного бизнеса, сумели сколотить неплохое состояние. Причем процент таких людей несколько больше, чем среди титульной нации. Высок процент корейцев и в органах власти в «корейских» регионах Поднебесной. Все это, естественно, раздражает китайцев, среди которых немало тех, кто считает себя обделенным. Тем не менее, примеры успешной интеграции корейцев в китайское общество и занятия высоких должностей все же существуют, но они не столь многочисленны. В Поднебесной, судя по всему, речь может идти о полуофициальной установке по ограничению доступа представителей национальных меньшинств к властным рычагам.

В то же время для большинства рядовых жителей южных районов Поднебесной антипатия к корейцам — некая абстракция. Для них основным раздражителем выступают вьетнамцы и родственные им малые народы, проживающие на китайской территории. Главная причина этого — не столько в существенных бытовых различиях, хотя они тоже присутствуют.

Все дело в исторической памяти: китайцы в течение почти тысячи лет оккупировали Вьетнам, жестоко подавляя все стремления маленького, но гордого народа обособиться.

В конце концов, усилия вьетнамцев увенчались успехом. Однако, в своем стремлении «отплатить добром за добро» вьетнамцы зашли, по мнению китайцев, слишком уж далеко. В конце XIII в., когда монгольская армия неудержимой лавиной катилась на Юг Китая, Поднебесная смогла мобилизовать миллионную армию, которой, как настаивают китайцы, вполне по силам было разгромить непрошеных гостей. Но все решил удар вьетнамской армии в спину – благодаря этому, дескать, монголы сумели покорить весь Китай, затормозив развитие страны на многие десятилетия. В принципе, Вьетнам, даже будучи формально независимым, как и Корея, признавал верховенство китайцев, хотя степень зависимости была не столь высокой. Основное, что не устраивало и не устраивает вьетнамцев в китайцах – «подмятие» под себя выходцами из Срединного государства, хуацяо («хуатао» по-вьетнамски), практически всей торговли, занятие ростовщичеством. Картина, в общем, типичная для Юго-Восточной Азии, привыкаем к ней потихоньку и мы.

Однако, проблема в том, что напористый китайский торговый капитал, укрепившись в какой-либо стране, работает не на государство пребывания, а на страну происхождения торговцев.

Поэтому от вьетнамцев нередко можно услышать, что одна из причин слабости их страны в прошлом – засилье китайского торгового капитала. Так что, сегодня между жителями Поднебесной и вьетнамцами не только на государственном, но и на бытовом уровне отношения не слишком теплые. Эти нации приписывают друг другу практически все отрицательные качества. Например, вьетнамцы, по мнению потомков Конфуция, в большинстве своем нарушители закона. Это нашло отражение и в кинематографе.Например, в показанной на нашем центральном телеканале китайской картине роль главного злодея отведена человеку, который служил во вьетнамской армии.

Отношения между китайцами и жителями Страны восходящего солнца крайне неоднозначны. Главное направление китайской народной мысли здесь, практически совпадающее с набившим оскомину официозом — крайняя степень взаимной неприязни. Положение усугубилось тем, что японцы умудрились сравнительно недавно подтвердить свое реноме агрессоров и лихих разбойников, коими они для китайцев и корейцев являлись на протяжении долгих веков. Основной раздражитель здесь – так называемая Нанкинская резня 1937-го, в которой, по данным компетентных источников, от рук японцев погибло около 300 тысяч человек, большая часть из них — ни в чем неповинные мирные жители. Под стать ей и другие эпизоды «деятельности» японской императорский армии. Взять, к примеру, «подвиги» генерала Ясудзи Окамура. Летом 1940-го этот самурай, назначенный на должность командующего японской войсковой группировкой, носившей название Северо-Китайской армии, провозгласил необходимость проведения политики «Санко сакусен», «Три всё»: «Убивай всех, грабь всё, жги всё». Китайские территории, на которых действовало это японское «воинство», были распределены на категории «замиренных», «полузамиренных» и «незамиренных». Генерал отдавал приказы жечь деревни, конфисковывать зерно и мобилизовывать крестьян на общественные работы — рытье окопов, строительство многокилометровых стен, башен и дорог. Главная цель — уничтожение «врагов, маскирующихся под местных жителей», и «всех мужчин от 15 до 60 лет, в ком можно заподозрить врага».

Даже обычно защищающие свою армию японские историки допускают, что число китайцев, загубленных армией Я. Окамуры, могло равняться приблизительно 2,7 миллионам человек.

Но ведь это лишь отдельные эпизоды. Общее же число китайских жизней, которые унесло японское вторжение в 1937-1945 гг. — несколько десятков миллионов человек. Как это ни странно, но, по большому счету, японцы не чувствуют за собой особой вины. Например, несколько лет назад японские студенты в очередную годовщину резни съехались в Нанкин и постарались воспользоваться услугами у как можно большего количества местных жриц любви.

Однако, эта стена ненависти, к разрушению которой пока никак не стремится Пекин, скрывает также иное отношение простых китайцев к жителям Страны восходящего Солнца. Среди китайской молодежи очень популярна современная японская культура. Среди китаянок, живущих в крупных мегаполисах, немало тех, кто стремится походить на японских певиц, в Поднебесной получили широкое распространение японские фильмы, которые попадают туда через Тайвань. А ведь во многих из этих картин оправдываются и воспеваются подвиги бравых японских военных, принесших неисчислимые бедствия жителям Срединного государства. В свою очередь, для японцев, неизменно гордящихся достижениями своей страны, китайцы — лишь старая нация, неспособная на что-либо великое.

На стремительное развитие Китая последних лет японцы глядят сквозь эту же призму: рано или поздно Поднебесная, мол, неизбежно рухнет под гнётом собственных проблем и от непомерного стремления к мировому господству.

Отношения корейцев и японцев также не назовешь идеальными. Для обитателей как Севера, так и Юга Корейского полуострова японцы — воплощение зла. Историями о японских пиратах, совершавших беспощадные набеги на Корею на протяжении всей ее истории, корейцев потчуют еще с раннего детства. Особенно беспроигрышным в этом отношении является факт оккупации Кореи японцами в 1905-1945 гг. Правда, леденящих кровь преступлений жители страны Восходящего Солнца в Корее не совершали, скорее, наоборот, внесли свой вклад в экономическое развитие страны: практически вся тяжелая промышленность и большая часть ГЭС в Северной Корее, железные дороги и на Юге, и на Севере Кореи — были построены японцами. Более того, японцы всячески стремились и стремятся доказать свое родство с корейцами и всегда приветствовали принятие корейцами японских фамилий. Дело дошло до того, что среди особо отличившихся самураев, удостоенных чести быть отмеченными табличками с именами в небезызвестном японском храме Ясукуни, есть несколько генералов-корейцев. Тем не менее, для корейцев японец всегда «ильбон ном» — «проклятый япошка», или «ччокпари» — «кривоногий».

Для японцев, утверждающих, что, занимая Корею, они стремились пробудить ее от векового сна, сделать просвещенной страной, подобно своей — эти корейские сантименты непонятны. Тем более, что японцы, перешагнув через самих себя — и, видимо, не без указки Вашингтона — в 1965-м уже выплатили Южной Корее огромную по тем временам сумму компенсаций, теперь уже 10 миллиардов долларов требует и Северная Корея. Поэтому для большей части японцев корейцы — «бакачон», «деревенщина», которой, мол, не понять, что ей же хотят сделать, как лучше.

С другой стороны, ставка корейских властей на противопоставление японцам вполне понятна. Корейцы, испытывай они даже самую дикую злобу к японцам, попав в «ненавистную среду», довольно быстро становятся неотличимыми от жителей страны цветущей сакуры и начинают критиковать свою старую родину. Например, корейцы, постоянно проживающие в Японии, очутившись на исторической родине, любят указывать на те или иные недочеты своего потенциального отечества: асфальт не так положен, машины не такие, как в Токио…

На этом фоне прямо-таки белым пятном выглядит любовь японцев к монголам.

Как ни странно, ее не в силах превозмочь ни память о монгольских вторжениях на Японские острова в XII в., ни относительно недавние события на Халхин-Голе, ни участие монголов совместно с нами в разгроме Квантунской армии в 1945-м. Видимо, обжегшись на корейцах, жители страны Восходящего солнца упорно ищут родственные народы и считают монголов своими. Одно из «доказательств»: монголы, как и японцы, появляются на свет с довольно большим синим пятнышком на спине, которое потом исчезает. Это явление обусловлено генетически, и, безусловно, указывает на родство. Оно есть у корейцев, у якутов и ряда других народов, но у китайцев отсутствует. Однако, возникает вопрос, насколько близко это родство. Никто пока не него не ответил. Да, между японским и монгольским языками есть определенное сходство, но, опять же, оно еще должно быть твердо доказано.

Тем не менее, Токио всячески стремится выказать свое расположение монгольским братьям. В 1972-м, когда между Улан-Батором и Токио были установлены дипотношения, потомкам Чингисхана был выделен несмотря на жуткий дефицит земель очень неплохой участок в центре Токио. Япония в 90-е годы была одним из крупнейших поставщиков гуманитарной помощи Монголии. Огромное количество монгольских студентов и преподавателей учится и повышает квалификацию в японских вузах. Немалое число японских сумоистов – монголы.

…Сегодня много размышляют о перспективах оформляющегося сообщества Пекин-Сеул-Токио. Что может помешать этому – читай выше.

Текст: Дмитрий Мельников