Западная Европа превращается в Латинскую Америку

Читати цю новину російською мовою
Западная Европа превращается в Латинскую Америку
Нынешнее наступление на социальную сферу грозит не просто серьезными неприятностями для множества людей, но и полномасштабной цивилизационной катастрофой, ставит под вопрос сложившийся за прошедшие сто лет европейский образ жизни.

Журналистско-публицистический штамп насчет «жаркой осени» буквально напрашивается, когда читаешь сообщения о массовых демонстрациях и стачках в Западной Европе. Общеевропейская демонстрация в Брюсселе, прошедшая 29 сентября, показала, что профсоюзы находятся в достаточно хорошей «форме», чтобы дать бой правительствам по всему континенту. Манифестация в столице Евросоюза сопровождалась стачками в Испании, Франции, Греции и других странах.

Британцы, как и положено жителям обособленного острова, в общеевропейских мероприятиях участия не принимали, но градус социального протеста и здесь стремительно повышается — ведущиепрофсоюзы готовят собственные акции протеста.

Особенно существенно то, что к уличным и стачечным выступлениям призывают не только лидеры организаций, традиционно считающихся радикальными, принципиальными «классовыми бойцами», но и те, кого принято считать «умеренными». И причина тут не только в давлении снизу, а в том, что западноевропейские общества подходят к определенной черте, историческому рубежу, перейдя который они окажутся в совершенно новой, беспрецедентной ситуации.

Кризис, разразившийся в 2008-м, первоначально был воспринят почти всеми как конец неолиберализма. И в самом деле, модель, насаждавшаяся по всему миру на протяжении трех десятилетий, явно и наглядно обанкротилась. Показательно, что наиболее острые, катастрофические формы кризис приобрел именно в тех странах и сферах, которые сами неолибералы предъявляли в качестве примеров успешно проведенных реформ. Финансовый крах постиг Ирландию, еще два года назад получившую гордое прозвище «кельтского тигра», страну, где, по утверждению экономистов, дерегулирование и политика свободного рынка обеспечили бурный хозяйственный подъем. В Восточной Европе та же судьба постигла Латвию и Литву, «успех» которых противопоставлялся трудностям более осторожных соседей. В Скандинавии рухнула экономика либеральной Исландии, тогда как другие страны, не столь преуспевшие в демонтаже привычной социал-демократической модели, пережили первую волну кризиса сравнительно легко. Американские банки, добившиеся дерегулирования финансовой сферы, обанкротились, тогда как их канадские конкуренты, которым, несмотря на огромные усилия, не удалось принудить правительство к принятию аналогичных мер, устояли и даже укрепили свои позиции.

Короче, были все основания утверждать, что неолиберальная модель провалилась. Это и было констатировано в начале 2009-го — одними с печалью, другими с радостью.

Но ни те, ни другие не предложили взамен сколь-нибудь четкой программы социально-экономических преобразований, новой идеологии или стратегии. Социал-демократы, полностью перешедшие на позиции неолиберализма, не только в политическом плане ничего не выиграли от кризиса, но, напротив, были морально раздавлены. Более радикальные левые ограничивались выкрикиванием антикапиталистических лозунгов — в тот самый момент, когда общество ждало от них конкретных предложений по четко очерченному кругу вопросов. Что делать с банками, как организовать работу государственного сектора, на что можно, и на что нельзя тратить общественные деньги, как контролировать использование средств. И на них надо было отвечать не в общих чертах, ссылаясь на социалистическое будущее, а очень внятно и прагматически, исходя из задач сегодняшнего — все еще капиталистического — дня.

Левым подобная постановка вопроса была не просто безразлична, а прямо-таки отвратительна. Некоторая часть идеологов, отличавшаяся умеренностью, бормотала какие-то невнятные рекомендации, существенно уступавшие по радикализму мерам, уже принятым правительствами на практике. Другие продолжали рисовать перед изумленными слушателями утопические картины далекого будущего, не имевшие никакого отношения к реальной жизни. Неудивительно, что период 2008-2010 годов обернулся не усилением левых сил, а, напротив, их стремительным упадком.

Показательно, как резко упала популярность Новой антикапиталистической партии во Франции.

Эта организация, предлагавшая себя в качестве образца для нового поколения левых политических сил в Европе, за несколько лет растеряла две трети своих первоначальных сторонников. Превратилась из силы, претендующей на значимую роль в общенациональной политике, в маргинальную группу, не способную влиять на происходящие события.

Крах неолиберализма обернулся катастрофой для левых, выявив их полную неготовность к решению задач, стоящих перед ними самими и перед обществом. А поражение — вернее, отсутствие — левой альтернативы привело уже в 2010-м ко «второму пришествию» неолиберализма, причем в таких агрессивных и гротескных формах, что на фоне новых европейских инициатив даже реформы Егора Гайдара могут показаться образцом умеренности и социальной ответственности.

Справедливости ради надо признать, что вернулся неолиберализм не совсем в «чистом» виде. Призывы к продолжению рыночных реформ теперь сочетаются с готовностью тратить огромные суммы государственных денег на поддержку бизнеса, в первую очередь — самых крупных и богатых корпораций. Классовый эгоизм здесь выступает в явной и неприкрытой форме: рынок и капитализм — для бедных.

Для себя капитал готов организовать если не социализм, то вот уж точно, нечто вроде социального государства с самыми щедрыми пособиями. Для этого необходимо радикальное перераспределение: отобрать у бедных, чтобы отдать богатым.

Огромные дотации, выплаченные бизнесу по всему миру, поставили государства на грань банкротства, а некоторые из них — Греция, Испания и, похоже, Британия — фактически уже перешли эту грань. Для того чтобы восстановить финансовое равновесие, нужны жесткие программы экономии, но, конечно, не за счет прекращения дотаций компаниям, а за счет резкого снижения социальных расходов. Возникает система, соединяющая все негативные стороны кейнсианского и социал-демократического регулирования с самыми отвратительными чертами неолиберализма. С одной стороны, рыночного естественного отбора не наблюдается, неэффективные компании не банкротятся — напротив, их награждают за низкую эффективность дотациями и субсидиями, фактически наказывая тех, кто более успешно работает и подобных подачек не получает. С другой стороны, безжалостно урезается социальная сфера, наносятся удары по образованию и здравоохранению, сокращаются рабочие места, а отрасли, ранее поддерживавшиеся государственным регулированием, полностью отдаются на волю рынка, причем именно в тот момент, когда им, под воздействием кризиса, особенно нужны защита и помощь.

Экономисты объясняют, что народ должен пойти на жертвы ради спасения бизнеса. Ведь, в конечном счете, именно корпорации создают рабочие места. Если помочь им справиться с проблемами, они потом помогут всем остальным, обеспечивая промышленный рост. Увы, на практике происходит нечто прямо противоположное. Поддержка неэффективных предприятий в сочетании с планомерным разрушением общественного сектора ведет к тому, что спрос падает, восстановление хозяйства в Европе и США, начавшееся было в 2009-м, замедляется и сменяется новым кризисом. В Ирландии, где правительство под давлением международных банков ввело меры жесткой экономии раньше, чем в соседних странах, уже возобновилась рецессия, то же самое происходит в Греции. Задачи, поставленные в рамках планов финансовой стабилизации, не выполняются.

После того, как сокращаются расходы правительства, его доходы начинают падать еще стремительнее, чем раньше.

Дефицит бюджета, вместо того, чтобы сократиться, увеличивается. То же относится и к государственному долгу.

В такой ситуации продолжающийся нажим правительств на социальную сферу оборачивается уже не просто ухудшением положения трудящихся, но разрушением основ современной цивилизации как таковой. Сокращение финансирования общественного сектора приобретает такие масштабы, что честнее было бы его закрыть. Например, у «скорой помощи» остаются средства на зарплату шоферам, но не будет больше денег на покупку бензина. Или наоборот, останутся машины и бензин, но придется сократить шоферов. Будут врачи — но не будет лекарств. И так далее. То же самое происходит в школах, университетах, муниципальных учреждениях. Единовременное сокращение бюджетов на 25-30 процентов наносит соответствующим организациям «травмы, несовместимые с жизнью». Начинается распад системы. Утрачивается управляемость. Социальный организм обречен погибнуть от потери финансовой «крови».

А между тем, неолиберальные эксперты и панически следующие их рекомендациям правительства, видя провал очередной серии мер, уже призывают к мерам ещё более радикальным. В перспективе из госбюджета будут финансироваться только армия, полиция и дотации корпоративному бизнесу. Ну, разумеется, еще и зарплаты чиновников, принимающих соответствующие решения.

Европейское социальное государство кое-как пережило три десятилетия неолиберализма. По мере того, как в системе ломали, или ослабляли отдельные механизмы, она теряла целостность, снижалась взаимосвязь между её частями, она становилась все менее эффективной и все более дорогой.

Тем не менее, социальное государство в Европе, худо-бедно, выжило. Но на сей раз, похоже, неолибералы готовятся дать ему последний и решительный бой и разрушить до основания.

Именно поэтому нынешнее наступление на социальную сферу — после длительного периода ее ослабления — грозит не просто серьезными неприятностями для множества людей, но и полномасштабной цивилизационной катастрофой. Ставит под вопрос сложившийся за прошедшие сто лет европейский образ жизни.

Рост социальной безответственности власти сопровождается пропорциональным ростом коррупции на всех уровнях. Не надо думать, будто обладание властью автоматически делает людей коррумпированными. Напротив, коррупцию порождает безответственность, возводимая в ранг институциональной нормы, когда сама идея «служения обществу» очевидно, теряет смысл для чиновников. Неудивительно, что скандалы буквально преследуют сегодня европейские правительства, ранее гордившиеся своей неподкупностью.

Перспективу послекризисного будущего очень хорошо выразил Педро Паэс, бывший министр экономики Эквадора, выступая недавно на форуме «Азия-Европа» в Брюсселе: «Западная Европа превратится в Латинскую Америку, а Латинская Америка — в Африку». О том, что случится в такой обстановке с Африкой, лучше просто не думать.

Банкротство левых сил и безумие, овладевшее правыми, делают политическую ситуацию практически безвыходной. Естественно, что в Западной Европе профсоюзы, даже самые умеренные, бюрократизированные и неповоротливые, вдруг оказались той единственной силой, за которой готовы идти люди, утратившие всякую иную надежду. А сами профлидеры внезапно почувствовали массовую поддержку и авторитет, которого у них не было уже несколько десятилетий. Эта сила и уверенность выражаются не только в готовности выводить людей на улицы и организовывать стачки. В Британии профсоюзы в жесткой битве с партийными аппаратчиками вернули себе контроль над Лейбористской партией, поставив на пост лидера своего протеже Эда Милибэнда — вместо его старшего брата, любимца банкиров и либеральной прессы Дэвида. Несмотря на то, что программа «красного Эда» оказалась более чем умеренной, и сам он совершенно не заслуживает такого прозвища, итог выборов вызвал настоящую истерию в прессе. Заявление нового лейбористского лидера, что он хоть и не собирается отменить сокращение социальных расходов, но все же хотел бы проверить реалистичность соответствующих планов, было оценено как «безумие», а его обещание не допустить уничтожения бесплатной медицины назвали угрозой для самого существования Великобритании. Не больше, и не меньше.

Столь истеричная и неадекватная реакция на минимальные проявления здравого смысла лучше всего выдает критическое моральное состояние западноевропейских элит, явно утрачивающих связь с реальностью.

Если боги хотят кого-то погубить, они лишают его разума. Однако злорадствовать по этому поводу вряд ли стоит. Во-первых, катастрофа, к которой ведут Европу её обезумевшие лидеры, может обернуться революционным подъемом, но может закончиться и вторым изданием фашизма — со всеми вытекающими отсюда последствиями. А во-вторых, Россия отнюдь не находится в стороне от этого процесса. Федеральный закон №83, наносящий удар по образованию и социальной сфере, является нашим российским вариантом той же политики жесткой экономии, а в отношении крупных корпораций отечественное начальство проявляет ничуть не меньшую щедрость, чем его западные коллеги. Ситуация несколько сглаживается высокими ценами на нефть, но долго ли они продержатся в условиях возобновляющейся рецессии?

Так что нам предстоит столкнуться с теми же проблемами, что и западноевропейцам. С той лишь разницей, что у нас нет мощных свободных профсоюзов и привычки организованно защищать свои права.

Автор: Борис Кагарлицкий — директор Института глобализации и социальных движений.

Источник: Столетие

  • 41
  • 17.10.2010 00:42

Коментарі до цієї новини:

Останні новини

Головне

Погода