Нашим внукам придётся расплачиваться за нашу оргию безудержного потребления

Жидкая современность. Этот удачный образ был использован польским социологом Зигмунтом Бауманом (Познань, 1925 год) для описания эпохи, характеризующейся распадом общественных связей

Перу польского социолога Зигмунта Баумана принадлежит ряд очерков, которые привлекли внимание читателей, такие как «Жидкий страх», пишет www.ua-banker.com.

Жидкая современность. Этот удачный образ был использован польским социологом Зигмунтом Бауманом (Познань, 1925 год) для описания эпохи, характеризующейся распадом общественных связей, на которых держалось западное общество во второй половине XX века. Бауман, которому вместе с его французским коллегой была присуждена Премия Принца Астурийского в области Средств Информации и Гуманитарных Наук за 2010 год, рассказывает в своих книгах «Жидкая жизнь» и «Жидкий страх» о том отрицательном влиянии, которое глобализация и расширение свободного рынка оказали как на трудовые, так и человеческие отношения. Всё опутано неуверенностью и ненадёжностью. Кризису финансовому, разразившемуся вот уже три года назад, предшествовал кризис социальный.

 — Есть ли будущее у традиционной модели европейского благосостояния в нынешнем глобализованном мире?

 — Я не люблю говорить о государстве благосостояния. Это запутанный термин, имеющий отношение только к перераспределению богатства. Я бы назвал это социальным государством, которое обладает двумя привилегиями: обязанностью обеспечить всем гражданам возможность защитить себя от беды, а также добиться того, чтобы качество общества определялось не среднеарифметической силой, а среднеарифметической слабостью, то есть, средним уровнем слабых. Эта идея возникла в славные тридцатые годы прошлого века, и является составной частью концепции национального государства. Но сейчас мы вступили в эру глобализации. И возникают сомнения в том, что социальное государство будет устойчивым, по крайней мере, в одной отдельно взятой стране. Единственный способ сохранить социальную составляющую – это поднять её до глобального уровня.

 — Можно ли осуществить подобное преобразование?

 — Мы повторяем те же самые ошибки, которые привели нас к кризису. Проблемы людей гораздо шире концепции государства. Это можно ясно увидеть, анализируя цифры. Около 5% населения земного шара сосредоточили в своих руках 33% мирового богатства, и поэтому ни одна страна, какой бы богатой она ни была, не сможет решить эту проблему в одиночку.

 — Какие уроки можно извлечь из  нынешнего экономического кризиса?

 — Должен признаться, что больше всего я озабочен тем, чтобы люди научились делать выводы из прошедших событий и фактов прошлого. Однако, похоже, этого не происходит. После крушения системы кредитов мы тут же оказались перед лицом кризиса и не можем себе представить пути дальнейшего развития. Я думаю, что мы ничему не научились.

 — Повторяются те же самые ошибки?

 — Достаточно посмотреть на миллионы безработных в современной Испании. И не только в ней. В Ирландии положение с безработицей обстоит ещё хуже. И то же самое в Греции. Ещё один пример: американские и международные банки вложили 825 миллиардов долларов в акции предприятий динамично развивающихся стран. И это в разгар кризиса. А мы-то уже знаем, что это значит. Около двадцати лет назад Испания, Греция и Ирландия тоже были странами с динамично развивающейся экономикой. Нынешний поток капиталов повторяет ту же самую стратегию. Финансовые потоки по-прежнему устремляются в динамично развивающуюся экономику, поскольку там есть возможность с относительной лёгкостью и быстро извлечь прибыль, поскольку темпы роста очень высокие. То есть, ты кладёшь себе в карман кучу денег и имеешь достаточно времени, чтобы ими воспользоваться до тех пор, пока вновь возникнут проблемы. Двадцать лет назад мы уже испытали на себе эту стратегию. Создавались те же самые пузыри. Сегодня мы наблюдаем те же массированные инвестиции в страны с динамично развивающейся экономикой.

 — Почему нельзя это исправить раз и навсегда?

 — Несколько дней назад в одной из передовиц The New York Times было высказано предостережение о том, что создаётся очередной большой пузырь. Происходит следующее: капиталовложения направляются в дальние страны с низким уровнем жизни с целью извлечения высоких доходов. В 1994 году разразился кризис в Мексике, а в 1997 году – в Азии, в частности в Малайзии. В 1998 году случился дефолт в России, в следующем году поплатилась Бразилия, а в 2002 году объявила себя банкротом Аргентина. Все эти кризисные ситуации возникли в результате прежних пузырей. И сейчас происходит то же самое.

 — То есть, история повторяется?

 — Мы это наблюдали на примере краха системы кредитов в Ирландии и Греции, спровоцировавшего бегство капиталов. Возникает паника, и деньги поспешно убегают из экономики этих стран.

 — Как действуют и когда лопаются эти пузыри?

 — С одной стороны, мы наблюдаем увеличение стоимости местной валюты, что влечёт за собой рост импорта с одновременным сокращением экспорта, потому что товары, предназначающиеся для продажи на внешнем рынке, становятся дороже. С другой стороны, происходит расширение системы кредитов. Совокупность обоих факторов приводит к катастрофе, потому что совмещает в себе бегство капиталов и отчаянный поиск новых, не опробованных до этого мест, где можно было бы повторить эксперимент с пузырями. Поэтому я и говорю, что мы не учимся на примерах прошлого и совершаем те же ошибки.

 — Чем Вы объясняете это явление?

 — Повторение той же самой модели может быть вызвано природой современных экономических и финансовых институтов. Хотя повторение не может означать возврата к исходной точке, поскольку каждый пузырь оставляет свой осадок и свои последствия.

 — Каковы характерные черты нынешнего кризиса?

 — Невиданная задолженность. Её размеры таковы, что нашим внукам и правнукам придётся расплачиваться за нашу оргию безудержного потребления, ставшую следствием этих самых пузырей.

 — Наблюдаете ли Вы в настоящее время отмежевание общества от правящих кругов?

 — Надо начать с того, чтобы не сваливать вину за происходящее на несчастные правительства. Я пытаюсь их понять. И прощаю многое политикам. Дело в том, что в мире произошел разрыв между властью и политикой.

 — А когда произошло размежевание между гражданами и политическими кругами?

 — Когда я был молодым, считалось, что между властью и политикой существует нечто подобное священному союзу. Они сосуществовали в общем доме, называвшемся национальным государством.

 — И что же произошло потом?

 — Власть разрасталась. Социолог Мануэль Кастелльс (Manuel Castells) говорит о некоем пространстве потоков, пытаясь таким образом объяснить, как власть ускользала из рук правительств. В этот момент политика продолжала оставаться чем-то локальным, а власть тем временем превратилась в нечто глобальное. В этом контексте политика уже была не на равных с властью, а суверенитет национального государства подрывался и уничтожался. У политики уже не было необходимых ресурсов для того, чтобы делать то, что она раньше делала и обещала сделать. Ввиду создавшегося положения правительства лишались тех функций, которые они исполняли до того момента: они или были проданы на рынок, где над ними не был установлен народный контроль, или же ими было пожизненно наделено какое-нибудь конкретное лицо.

 — Какие последствия может повлечь за собой эта новая модель осуществления?

 — Мы люди несём сейчас ответственность за выработку целевых решений для целого ряда проблем планетарного масштаба. И в этом заключается причина размежевания между тем, что может сделать правительство, индивидуальным восприятием человека, чувствующим себя полностью брошенным на произвол судьбы.