Наибольшим приоритетом в Украине должно быть верховенство права – Гонтарева

Эксклюзивное интервью главы НБУ Валерии Гонтаревой агентству "Интерфакс-Украина" (часть II)

– О недавнем визите в Вашингтон. Сохраняется ли сегодня, на ваш взгляд, доверие к украинскому руководству?

– Конечно, доверие есть, доверие большое. Поэтому мы получили два транша подряд по программе МВФ, а не с перерывом в год.

– Не свидетельствует ли о снижении доверия наличие в обновленной программе целого набора достаточно серьезных требований, несмотря на непростую политическую ситуацию в стране – пенсионная и земельная реформы, создание антикоррупционного суда?

– Они все были и раньше, их просто несколько сдвинули и поощрили нас за хорошую очистку банковской системы. На нашей, нацбанковской, территории сделано все, почему я и говорю, что мой мандат выполнен. Теперь банковскому сектору просто нужно нормально расти и развиваться. А все остальные структурные реформы еще не завершены. По-моему, сомнений, что их надо делать, нет ни у кого – ни у президента, ни у премьера, ни у министра финансов.

–В следующий раз эти сроки уже не передвинут для выделения траншей?

– А какой смысл их передвигать? Да и куда? Уже совершено четко обсуждались параметры пенсионной реформы — я впервые увидела реально разработанную модель. Обсуждаются также параметры земельной реформы… Я, наконец, вижу реальные шаги, и это очень хорошо, потому что раньше были обещания. А сейчас есть модели и обсуждения.

Чем отличаются популисты: они болтают, технократы – считают. Модель же сама покажет, что вам нужно делать.

– Я как выпускник КПИ тоже понимаю, что без повышения пенсионного возраста пенсионное уравнение не сойдется. Иное дело, что такое повышение можно закамуфлировать под повышение эффективного пенсионного возраста.

– Почему эффективный пенсионный возраст? Потому что модель построена на эффективном трудовом стаже. Нет задачи, чтобы пенсионеры работали поголовно, поскольку и молодежи негде работать. Есть задача соответствия пенсии отработанному профессиональному стажу. Я начала работать в 21 год, к 53-м проработала 32, и самое время по стажу идти на пенсию. (Хотя даже если я 32 года отработала и заработала пенсию на всю свою жизнь, раньше 60 мне ее не начнут выплачивать.) Но, извините, если кто-то и 15 лет не отработал без уважительных причин, а ему уже 60, то можно и поработать еще. Почему он должен получать такую же, как и остальные пенсию?

Поэтому мне нравится модель, которую мы разрабатываем совместно со Всемирным банком. Она говорит о правильных принципах. Термин «эффективный» не для того, чтобы затуманить, а чтобы все поняли, где базис: базис – это твой трудовой стаж.

– Ваше отношение к запуску второго, накопительного, уровня пенсионной системы. Сейчас время или не время для его внедрения?

– Я не считаю, что второй уровень категорически бы мешал нашей солидарной системе. Другое дело, что в таком случае мы опять на работодателя возлагаем дополнительную нагрузку, потому что на втором уровне еще платит работодатель, и только на третьем уровне ты платишь сам.

Я, в принципе, за накопительную систему, но все должно быть просчитано. Скорее всего, сейчас нужно сделать совершено четкий нормальный первый уровень, потому что только недавно была снижена нагрузка на работодателя в виде снижения ставки единого социального взноса (ЕСВ) до 22%.

Например, Национальный банк в свой корпоративный негосударственный пенсионный фонд сейчас платит 3% от зарплаты сотрудников. А когда я сюда пришла, то было 15%! Просто разбазаривались государственные деньги.

– На «СвижачОК» и другие подобные проекты, которые так и не были реализованы…

– Да, более 700 млн грн украли из фонда!

– Есть ли смысл запускать второй уровень, но на привлеченные деньги покупать только госбумаги? Это не перекладывание денег из одного государственного кармана в другой?

– На каком-то этапе, если у вас нет рынка, то куда еще вкладывать? Например, первое, что я сделала, когда 24 августа 2014 года открыла файлы нашего пенсионного фонда с аудиторским заключением и увидела, какие там fraud (мошенничество) и дыра, я всем сказала: теперь работаем только по мандату – вкладываем только в ОВГЗ и депозиты госбанков. Раньше у фонда депозиты в таких банках были, что и «СвижачОК» заплачет (выведенные с рынка БГ Банк, банки «Софиевский» и «Камбио», Реал банк, Имэксбанк, Еврогазбанк – ИФ). А потом еще оказывалось, что под эти депозиты брались кредиты, которые дальше выводились на тот же «СвижачОК»: выглядело как депозит, но депозитом уже не являлось – чистой воды fraud.

В результате за эти два с лишним года наш пенсионный фонд сделал инвентаризацию, оценил все активы, подал в суд по всем проблемным активам, очистил полностью весь свой баланс от crap (дряни). Весь 2016 год менеджмент фонда работал над внедрением риск-модели вместе с Deloitte, и вот теперь они мне доложили, как она настроена и калибрована, на что и когда устанавливаются лимиты. Вот такой уровень управления уже позволяет добавлять в портфель что-то еще. Но для этого должны быть какие-то инструменты на рынке. Сейчас реальная активная кривая доходности ОВГЗ на рынке – до трех лет. Поэтому пока фонд вкладывает в ОВГЗ до трех лет. Банки, в которых размещаются депозиты, сначала были только государственные, затем добавились и с западным капиталом. Сейчас, когда рынок будет полностью очищен, будет полный надзор и все банки докапитализированы. С такой риск-моделью – пожалуйста, расширяйтесь.

Такой же подход и к фондовому рынку, на котором сейчас реально три работающие бумаги. Оживится он – пожалуйста, работайте на местном рынке ликвидных акций. В дальнейшем разрешим покупать евробонды наших эмитентов, валютные активы и т.д. Но главное – сначала надо иметь полностью настроенный механизм контроля и риск-менеджмента.

Как я неоднократно говорила, модель управления внутри Нацбанка выстроена так, что решения не принимаются единолично. Я, кстати, не член комитета по надзору, комитета по управлению изменениями, кредитного комитета.

Сегодня, например, если российские банки захотят завести сюда какого-то странного молодого человека акционера, и он позвонит главе Нацбанка, то глава НБУ скажет ему, что законом предусмотрена процедура согласования пакета документов на приобретения существенного участия в банке. По процедуре, в НБУ решение о согласовании принимает не правление, а комитет по надзору. Именно он рассматривает проверенные департаментом лицензирования НБУ документы и принимает коллективное решение – согласовать или отказать в приобретении существенного участия в банке.

Я – не член комитета. Я не могу туда прийти и начать рассказывать, что мне нравится какой-то странный молодой человек, потому что есть закон и есть процедура, которую мы, как государственное учреждение, должны выполнять.

– Тогда кому в такой ситуации звонить в этой стране?

– Бесполезно вообще звонить. Это касается и выдачи рефинасирования: окончательное решение принимает правление на основании решения кредитного комитета. А на кредитном комитете сидчт 20 человек — финансы, риск-менеджемент, надзорщики, финмониторинг. Вот это и есть институциональная перестройка.

Мой месседж коллективу – чтобы вы, 500 спартанцев, сделав все эти все реформы, перестроив систему принятия решений, не позволили вас никому согнуть и сломать.

– Но для этой команды именно вы были гарантом, что сломать не смогут.

– Вы бы поучаствовали как-то в заседании какого-то комитета, когда там собираются юристы, риск-менеджмент, надзор и финансовый мониторинг.

У каждого есть свое мнение, которое сложно сломить.

– Возвращаясь к теме Вашингтона. Что можно сказать о новой администрации США? Вы почувствовали какое-то изменение отношения к Украине?

– Честно говоря, нет. Нас всегда очень хорошо принимали на всех уровнях. Единственное, может быть, можно почувствовать, что еще не все уровни вертикали заполнены. Например, раньше у нас был министр финансов (Джейкоб) Лью, под ним — Натан Шитс, под которым Рамин Тулуи, а дальше — Клей Бери. Вот с Клей Бери я виделась, а других новых заместителей новый министр Стивен Мнучин еще просто не назначил.

Но на всех остальных уровнях везде просто колоссальная поддержка нам и нашим реформам: и в МВФ, и во Всемирном банке. На многих встречах мы были вместе с министром финансов Александром Данилюком – драйвером реформ в правительстве, поэтому это поддержка не только Нацбанка. Понятно, что они уже знали, что я ухожу, так как я об этом предупреждала. Мне говорили очень хорошие слова, было даже как-то неудобно, поскольку я более скромный человек.

Что конкретно обсуждали по нашей банковской линии, так это стратегию банков, их развитие – это главный приоритет должен быть сегодня, когда после очистки рынка 52% активов банковской системы в госсобственности. Это необходимо делать совместно с Минфином, с изменением законодательства о корпоративном управлении, с назначением независимых наблюдательных советов. Верхнеуровневую стратегию со своим видением Нацбанк написал, я об этом говорила со Всемирным банком, с IFC.

– Можете уже публично ее озвучить?

– Если помните, мы еще с министром финансов Наталкой Яресько написали стратегию развития госбанков, которую пришлось переделывать из-за национализации ПриватБанка, но и в ней уже были ЕБРР и IFC (они там назывались «международные финансовые институции»), которые принципиально могут входить в капиталы банков как миноритарные акционеры, помочь с улучшением корпоративного управления.

Новый проект, который мы написали как регулятор, – это уже больше верхнеуровневая стратегия. Она нужна для того, чтобы определить ниши, в которых госбанки будут работать, чтобы они не пересекались, чтобы не было нездоровой конкуренции. Потому что некоторые наши госбанки никак не могут понять, что ПриватБанк — уже тоже госбанк, что нужно вести себя на рынке несколько по-другому. Мы ждем обратной связи по нашему проекту от Минфина как собственника и от международных организаций как наших технических партнеров.

Повторюсь: на этот год я вижу приоритет в перезапуске госбанков в правильном направлении их ниш: каковы их судьбы, кто войдет в их капитал, как перестроится корпоративное управление. А уже внутри самих банков за их бизнес-стратегии будут отвечать наблюдательные советы. На горизонте трех-четырех лет, примерно к 2020-му, мы как регулятор хотим, чтобы доля госбанков уменьшилась до 30%.

– Честно говоря, уже надоело каждый год докапитализировать госбанки из госбюджета.

– Но «Приват» еще придется докапитализировать

– А Ощадбанк и Укрэксимбанк, которые только в этом году вновь получили ОВГЗ на 15,5 млрд грн?

– Уже все докапитализировали. А в случае «Привата», к сожалению, пост-аудит показал необходимость докапитализации.

– Согласно опубликованным отрывкам вашего проекта, «Укрэксим» теперь может обойтись без иностранных акционеров. Почему?

– В первой нашей стратегии, которую мы делали еще с Наталкой (Яресько), мы предлагали вхождение международных организаций в «Укрэксим» больше для корпоративного управления. Если же сейчас будет нормальный закон о корпоративном управлении, независимых наблюдательных советах, тогда эта необходимость отпадает. К Укрэксимбанку можно будет относиться как к реальному экспортно-импортному банку, которые во всем мире на 100% государственные. Если ввести хорошее корпоративное управление, то все международники просто будут давать ему деньги. «Укрэксиму» только на днях ВБ одобрил кредитную линию, поэтому доступ к фондированию у него есть уже сейчас. Главное по стратегии – это не работа с населением, с малым и средним бизнесом (SME), а экспортно-импортные контракты нашей страны.

Ощадбанк – там у нас корпоративный сектор и население. Этот банк у нас пока самый универсальный. В него, в принципе, хорошо бы запустить какого-то международного миноритарного акционера, а затем уже смотреть — или выводить на IPO, или на какую-то стратегическую продажу.

«Приват», если полностью сможет реализовать свой потенциал, который у него в силу его размеров наибольший, и сосредоточится в нише ритейла и MSE, то сможет очень быстро начать расти.

– В вашем видении «Приват» будет больше ощадным, чем сам «Ощад»?

– Да, он и так больше: 33% депозитов населения там. Когда я пришла в НБУ, мы все очень хотели, чтобы Ощадбанк составлял конкуренцию «Привату». Тогда его доля была 6%, сейчас — около 15%. Рост – ого-го! И мы довольны. Я как пользователь Ощадбанка (Нацбанк свой зарплатный проект на карточках «Простир» перевел в Ощадбанк) скажу: реальные метаморфозы происходят прямо на глазах – мобильный интернет-банкинг, любые лимиты, овердрафты, оплатить можно много чего. На мой взгляд, «Ощадный» очень хорошо в этом вопросе развивается.

– Но ведь и докапитализация была на миллиарды гривень. Вопрос: кто за это все платит?

– Обычно у нас докапитализация происходит ценными бумагами, на которых можно мертво сидеть и ничего не делать. Я вам сейчас рассказывала о бизнес-развитии Ощадбанка — оно есть, и я его могу за это похвалить. Как минимум, могу сказать, что банк пошел в правильном направлении, начал развиваться и там есть будущее.

У «Привата» же есть хорошая платформа, поэтому если нормально написать бизнес-план и начать активно работать с ритейлом и MSE, а не просто набирать депозиты и, как раньше, сифонить их в свои бизнесы через оффшоры по всем направлениям, то они очень быстро могут стать крупнейшим банком ритейла.

– Можно, на ваш взгляд, избежать крупной монетизации внесенных в капитал госбанков ОВГЗ?

– А я никакой крупной монетизации и не жду. Должен быть бизнес-план, под который настраивается вся продуктовая линейка, скоринговые системы. У них есть база и все основания, чтобы это построить довольно быстро и эффективно. Сейчас им монетизация вообще не нужна, у них есть избыточная ликвидность.

– Просто в обновленной программе с МВФ немного напугала цифра докапитализации госбанков и Фонда гарантирования вкладов физлиц в этом году в 98 млрд грн.

– Не будет такой докапитализации, не волнуйтесь. Вчера на комитете финансовой стабильности совместно с Минфином мы уже рассматривали заключение аудита, которое увидели неделю назад. Понятно, что аудитор обязан был сделать пост-аудит и по самому консервативному сценарию, и по менее консервативному, и мы еще со своей стороны смотрели как регулятор, где какие показатели могут быть. Так что не волнуйтесь, докапитализация будет, но таких сумм не будет.

– Еще вопрос по поводу «Привата». В проекте аудиторского отчета, который был опубликован, указывались операции по реструктуризации портфеля в октябре-ноябре прошлого года на 137 млрд грн. Почему Нацбанк не смог их остановить?

– Как, по-вашему, Нацбанк может остановить операции, которые делались в Днепре в их балансе?

– Ведь куратор там был.

– Вы себе представляете: 20-тысячный персонал, дальше — правление банка, дальше — акционеры банка и на все это – куратор? Эти люди делали со своим балансом все, что хотели. И так продолжалось 22 года. Программа рекапитализации (подписанная акционерами в начале 2016 года – ИФ), включала в себя реструктуризацию кредитного портфеля. В декабре, когда акционер написал письмо (о национализации – ИФ), он что пообещал?

– Опять реструктуризировать этот портфель.

– Вот видите, какое хорошее слово — реструктуризировать. Почему же вы меня спрашиваете, что он делал? А реструктуризация кредитов как там была написана — без cash flow (денежных потоков), без ставки, без реальных активов в залогах?

– Я не видел документа, поэтому я вас и спрашиваю.

– Я всегда говорила, что капитализация этого банка – это комплексная программа. Большая часть ее предполагает принятие активов на баланс. Помните, в 2016 году удалось 31 млрд грн реальных активов взять на баланс. Вторая часть – это реструктуризация кредитов, но такая реструктуризация – это когда из пустышки, в которой ничего нет, появляется реальный кредит реальному предприятию с реальным денежным потоком.

- Я так понимаю, что реструктуризация в октябре-ноябре прошлого года была в другом направлении.

– Она была фиктивная: одним фиктивным компаниям было сказано реструктуризировать – они реструктуризировали на другие фиктивные компании. Один fraud закрыли другим fraud.

– Но ведь валютные кредиты перевели в гривневые, пришлось потом валютные ОВГЗ при докапитализации выпускать.

– Послушайте, под все эти кредиты создали резервы. И под те кредиты тоже бы создали резервы. Вам какая разница, с какой валютой у вас пустышка под названием кредит? На самом деле деньги выведены, там ничего не было. Было обязательство реструктуризации, вот они и делали вид, им нужно было тянуть время, иначе они не выполнили бы программу. Мы, со своей стороны, говорили, что высылаем аудит на проверку.

– Мы с вами обсуждали этот вопрос еще на примере банка «Финансы и Кредит»: нужно ли тянуть в такой ситуации, если и так все ясно? Или все же это политический вопрос?

– Не было политического вопроса. Мы план «Б» – национализации ПриватБанка – начали разрабатывать еще с Наталкой Яресько. Я неоднократно всем заявляла, что если банк не выполнит свои обязательства по рекапитализации, он будет национализирован. Думаю, что летом (2016 года) было уже очевидно, что никто ничего не выполнит: они в очередной раз все подписали, взяли на себя обязательство и пошли делать реструктуризацию портфеля. И что? Ничего не сделали. С нашей стороны зашел аудит, который подтвердил эту дыру, о которой я докладывала 19 декабря.

– Ваша оценка будущей реструктуризации и текущего состоянии этого портфеля?

– На сегодняшний день ничего не сделано. У нас время – до конца июня. Не думаю, что такой портфель можно успеть реструктуризировать за такой срок, но время еще есть.

– Что делать с Фондом гарантирования вкладов, который стал крупнейшим держателем активов в системе.

– Мы сейчас привлекли для продажи нашего залогового имущества две американские площадки, чтобы привлечь иностранных инвесторов. В Украине просто нет платежеспособного спроса на то количество активов, которое есть: на 400 млрд грн по номинальной стоимости и на 100 млрд грн – по реальной оценочной стоимости.

Понятно, что сарай в поле с забитыми окнами вы американскому инвестору не продадите. Хотя в Испании или в Германии даже такие сараи продаются, потому что обычно рядом у какого-нибудь бюргера стоит его ферма, тогда как у нас обычно рядом стоит другой такой же сарай. Поэтому, это тяжело продается, и с этим неликвидом надо думать, что делать.

Но главная же проблема не в Фонде гарантирования вкладов – главная проблема в судебной системе. Верховенство права должно быть в стране не просто приоритетом, а самым большим приоритетом, который только может быть. И когда мы говорим обо всей правоохранительной системе, то начать надо с судебной, потому что если правосудия в стране нет на уровне судов, то дальше ждать вообще нечего. По-моему, это теперь видят все.

– Но пока нет судебной реформы, что делать Фонду гарантирования – продавать?

– Что продавать? Я вам приведу еще один пример. Вы же, наверняка, бывали в Киеве в Пассаже возле Крещатика, где разные красивые магазины – Louis Vuitton, Chanel… Это все – в залоге у Нацбанка и принадлежит группе Helen Marlen некоего Михаила Кавицкого. Так как, наконец-то, у нас есть ProZorro и нет уже этих площадок, где вообще непонятно что и кому вы продаете, то мы решили продать, согласовали с Фондом гарантирования. И что вы думаете – опять вернулись в судебную систему, где полный беспредел: суд принимает решение о запрете Фонду продажи заложенного нам имущества.

А еще есть наша любимая Херсонская нефтеперевалка. Когда я пришла в Нацбанк, у нас был выигран один из первых судов, и мы собирались ее продавать, с тех пор три года прошло, я ухожу, – мы ее смогли выставить на продажу?

– Выходит, что активы будут продолжать дешеветь и ничего с этим сделать нельзя?

– Я не знаю, будут ли они продолжать дешеветь. Я просто хочу знать, что там происходит.

– Суд еще в 2014 году отдал этот актив беглого Сергея Курченко в управление государственного Предприятия по обеспечению нефтепродуктами (ПОНП), а дальше СМИ утверждали, что сначала новое руководство перевалки было в орбите якобы «Народного фронта», потом – Блока Петра Порошенко…

– Вы туда пойдите, сделайте расследование и напишите. Я знаю только, что Нацбанку не дали продать залоговое имущество решением судов. А дешевеет это имущество только потому, что они решениями суда делают все, чтобы это было скуплено ими же самими за копейки.

– Может ли в этой ситуации помочь идея Банка плохих активов?

– Как он нам поможет? Считайте, что Фонд гарантирования – это Фонд плохих активов. Мы же в Фонд уже больше ничего не передаем.

– Но Фонд больше настроен на продажу, чем на управление активами.

– А банк плохих активов должен сам всем управлять? Почему он должен управлять магазинами на Крещатике? Управлять должны люди, которые понимают в этом бизнесе.

– Но ведь в случае ПриватБанка пришли именно к такой модели: нанять профессиональную компанию, которая будет заниматься подобными активами.

– Какими активами?

– Которые, возможно, удастся забрать на баланс банка у бывших акционеров, если я правильно понимаю идею.

– Да, когда мы впервые про такую компанию написали, мы тоже так думали – что будут активы. Поручать это менеджменту банка было нельзя, так как это было сопряжено с рисками. Хотя такая компания не должна была этими активами напрямую заниматься. Ее задача – посмотреть, что обещанная акционерами реструктуризация сделана правильным образом: там реальные активы и залоги, реальные ставки на реальные сроки, денежные потоки. Может даже, помочь акционерам, если бы у них было желание такую реструктуризацию сделать. Вот для чего такая компания была нам нужна, а сейчас она вряд ли уже сможет помочь. Раз аудит написал, что там ничего нет, то компания, наверное, теперь просто это подтвердит. Вот так мы и закончим.

Кстати, еще по поводу активов. Я уже говорила, что у ПриватБанка перед нами задолженность по рефинансированию 13,8 млрд грн, которую он хочет погасить, да только мы не хотим. И это написано в меморандуме МВФ, потому что если мы погасим это рефинансирование, то потеряем залоги третьих лиц – реальные активы, принадлежащие (экс-владельцу ПриватБанка Игорю) Коломойскому и его персональные гарантии.

– У госбанка по этому рефинансированию – залоги третьих лиц?

– Да, потому что это рефинансирование, взятое еще при прежних владельцах.

– Если банк его погасит, то третьи лица будут иметь обязательства только перед ПриватБанком?

– Они вообще не будут иметь по этим активам никаких обязательств. Мы сказали ПриватБанку: заберите эти залоги под имеющиеся кредиты, а потом уже погасите нам рефинансирование или заложите нам эти залоги со своей стороны. Но они же не забирают!

Мы давали рефинанс только под четкие активы, и еще под персональную гарантию Коломойского. А по тем обязательствам, которые есть сейчас перед банком, в банке активов нет. Еще раз повторюсь. Банк нам хочет погасить это рефинансирование, но тогда они избавят Коломойского от всех гарантий, и мы потеряем эти залоги.

Поэтому мы не хотим, чтобы ПриватБанк нам гасил. То, что можно было погасить, а всего сумма была 19 млрд грн, уже погашено. Но для случаев, где залоги третьих лиц и персональные гарантии, в меморандуме с МВФ прописано – не гасить.

Все остальные работающие банки нам все погасили, а еще 45 млрд грн долга ушло с выведенными с рынка банками в Фонд гарантирования. Мы недавно давали разбивку у кого сколько.

Правда, что с этой информации? Мы за прошлый год и первый квартал этого года мы подали более двухсот обращений в правоохранительные органы по преступлениям в банковской сфере. Но пока мы за ними в одиночку гоняемся, и безрезультатно.

– Вывод банков – это еще один аргумент, который приводят ваши противники, когда говорят о политической зависимости. По их мнению, последний пример – Диамантбанк, где сроки принятия Нацбанком решения о выводе этого финучреждения с рынка также объясняют политическим влиянием.

– Возьмите интервью у господина (главы правления Диамантбанка Олега) Ходачука, который решил, что он будет акционером, и принес нам соответствующие документы. И спросите о дате, на которую он взял личное обязательство внести в капитал 750 млн грн.

На самом деле, там ситуация была очень простая. На 1 апреля 2017 года вторая двадцатка банков должна была достигнуть норматива 5% достаточности регулятивного капитала. Диамантбанку для выполнения этого норматива необходимы были отдельные шаги, и один из них – внесение 750 млн грн. Чтобы внести эти деньги, надо было подтвердить их легальное происхождение, принеся в Нацбанк аудиторское заключение.

Ходачук принес документы, принес выписку со счета, что деньги у него на это есть, и написал личную расписку, какого числа он их внесет. Мы никогда не выводим банк, если мы не дали возможность акционерам или инвестору внести в него деньги.

– Он говорит, что главная причина, почему деньги не были внесены, – задержание экс-депутата Николая Мартыненко детективами Национального антикоррупционного бюро.

– Если главная причина отсутствия денег у Ходачука – это задержание Мартыненко, тогда спросите у него, реально ли он представлял себя инвестором и почему его собственные деньги ему не дали перечислить из-за задержания Мартыненко.

– То есть, и здесь никаких политических просьб не было?

– Да вообще никаких! Просто стоял дедлайн – 21 апреля, пятница, который Ходачук своей рукой написал в гарантийном заявлении. На пятницу Ходачук не выполнил свое обязательство, а в понедельник банк вывели с рынка. А то, что накануне 20-го числа задерживают Мартыненко, так кем он ему приходится?

— Миноритарий банка

– Тогда вы у Ходачука спросите, как он связан с деньгами миноритария, потому что нам он показывал, что не связан, и представлял все документы, что это его деньги, выписки со счета показывал.

– Можно ли было верить, что глава правления такого банка найдет 750 млн грн?

– Если кто-то хочет внести в банк 750 млн грн, то мы можем и подождать. Мы затребовали аудиторское заключение на эти деньги, что эти деньги не заемные. И этот вопрос рассматривался на заседании правления.

Я уже читала, что он честно признался, что не удалось сделать всего немного – внести 750 млн грн. При валюте баланса банка 4 млрд грн, считать что 750 млн грн это «немного» – просто смешно!

– Проблема 2019-го года, когда возобновляются крупные выплаты по госдолгу. В инвестсообществе ее называют достаточно серьезной. Как вы оцениваете риск очередной реструктуризации украинского суверенного долга?

– Программа EFF с МВФ в середине своего пути. В плане на этот год у нас стоит три транша.

– Мы сможем рефинансироваться на рынке по завершению программы?

– Конечно, сможем. Если сделаем все, что нам нужно. А если мы ничего не сделаем, то тогда еще до 2019 года надо дожить.

– Интересен ваш визионерский взгляд, какой вы видите финансовую систему Украины через пять лет: уровень ставок, число банков, доля иностранного капитала, развитие cashless, уровень долларизации, развитие страхового и фондового рынков, конкуренция между финтехкомпаниями и банками.

– Наш визионерский взгляд – это наша Комплексная программа развития финансового сектора до 2020 года. Но она уже не визионерская, она был такой, когда мы ее только писали, а теперь она уже исполняется.

– Но ведь за пределами полномочий Нацбанка в финансовом секторе за эти годы не очень много изменилось.

– А почему вы меня спрашиваете? Я тоже хочу спросить, почему там этого не делают?

– Многого ожидали от сплита Нацфинуслуг.

– Законопроект о сплите был внесен как неотложный в июле 2015 года, в июле 2016 года в первом чтении проголосован, и уже скоро год как лежит без движения.

– Нацбанк к нему готов?

– Нацбанк давным-давно сделал себе проектный офис для этого, нанял туда людей и готов к реализации проекта.

– Пока же на страховом рынке снова выросла доля схемных компаний, на фондовом рынке умерло почти все, что там было живого.

– Думаю, схемные страховые компании никуда и не исчезали. Другое дело, что теперь они могут отмывать только вне банков, так как основные схемы через банки мы закрыли. Я не говорю, что эти схемы не могут появиться в каком-то новом виде где-то на квартире, в наличке или в Ильичевском порту. Я говорю, что в банковской системе их нет, или почти нет.

– А в интернете? Опасности от финтехкомпаний вы не ждете?

– Мы очень любим финтехкомпании. Более того, криптогривня – это один из наших проектов, часть нашего большого проекта cashless economy. Это будущее – просто раньше это был shadow banking, а теперь, я бы сказала, что это mainstream. Кто еще не понял, потом поймет.

– Вот, например, члены правления ПриватБанка, из-под носа которых ушло 150 млрд грн, создают Fintech Band и обещают перекроить весь рынок.

– Нет проблем, у нас есть большие планы по финтеху, просто не надо его запрещать, надо его регулировать. В свое время, предложенное ПриватБанком кредитование P2P в ответ на то, что мы ограничили привлечение депозитов, никак не регулировалось. И мы просто заставили их забрать это на баланс.

– То есть, при правильном регулировании, все, что останется схемного, – это будет в нале?

– Для каких целей нал? Тот, кто хранит под подушкой или в ячейке, это его право. Тот нал, о котором вы говорите, это, в основном, оборот нашего серого и черного рынка. Так что и с этим Нацбанк должен бороться? Мы и так уже ходим по незаконным валютообменным ларькам. С таким налом должны бороться те, в чьих это полномочиях.

– Но введенные Нацбанком ограничения в свое время серьезно увеличили долю этого рынка.

– Так мы эти ограничения уже практически сняли. Почему мы оставили 150 тыс. грн? Потому что это сумма, с которой начинается финмониторинг. Это уже оборот серого и черного рынка. Вы же понимаете, чем они торгуют – тем, что дырявые таможни, что не работает налоговая. Им не надо в банковский сектор заявляться, потому что тут быстро накроют со всеми их операциями.

– Резервы для либерализации остаются?

– Однозначно. У нас новый законопроект о валютном регулировании, наша дорожная карта, о которых мы сто раз уже говорили – это все есть и это все надо делать. Но это буду делать уже не я.

В этом нет проблемы, так как реально институция к этому готова: поставили цель – сделали, поставили новую – сделали. Вот это и называется «дорожная карта». Поэтому смотрите комплексную программу, где все это расписано.