44-летняя американка, бросив в Нью-Йорке дом и работу, приехала жить в Украину

Режиссер американского экспериментального кино Наоми Умань родилась в Нью-Йорке, окончила Колумбийский университет, стала ученым-этнографом. Ее фильмы получали престижные награды, а сама автор преподавала у себя на родине.

И вдруг Наоми… эмигрировала в Украину. Да и куда? В маленькое глухое село Черкасской области.

 — Почему именно в Украину приехали? — спрашиваю я у американки.

 — В 1906 году мои прадед и прабабушка, жившие в городе Умань, отправились искать лучшей жизни и оказались в Америке, — рассказывает Наоми Умань. — Когда в Нью-Йорке чиновники поинтересовались фамилией вновь прибывших, бабушка решила, что спрашивают, откуда они, и ответила: «Умань». С тех пор мы и носим эту фамилию. Я не собиралась совершать паломничества на землю предков. Дело в том, что мы — евреи, и папа всегда говорил: «Бежали ведь не от бедности, а от погромов. Зачем тебе люди, которые нас убивали?» Но однажды я сняла фильм о жизни мексиканских эмигрантов, и после показа кто-то из критиков заметил: мол, сколько бы автор не старалась понять героев, это вряд ли возможно, ведь она никогда не была одной из них. И тогда я подумала: мои корни в Украине, я когда-то была «одной из них», и снимать новый проект отправилась за океан.

 — Вы для новой работы выучили украинский язык?

 — Ой, я все сделала неправильно. Посоветовали учить русский: дескать, в Украине на местном диалекте уже никто не разговаривает. И когда попала в село Легедзино под Уманью, пришла в ужас: меня никто не понимал, а я не знала ни одного слова, с которыми обращались ко мне местные крестьяне. Что бы я ни сказала, в ответ удивленное: «Шо?» «Гриша», — протягивает руку для знакомства мужчина, а мне слышится Ричард. Он сто раз повторяет, что Гриша, но я не могу выговорить это имя. Теперь, правда, все село его Ричардом зовет. Два месяца я паниковала, — плакала и плакала.

Хотя проблемы начались еще в Киеве, по дороге в Легедзино. Прибыла в столицу 1 февраля 2006 года, зима стояла теплая, но я-то подготовилась к страшным холодам. Для одной из нью-йоркских галерей когда-то делала проект — сшила из шкуры буйвола куртку первобытного человека, ее и прихватила с собой на всякий случай. Была одна проблема — шкура оказалась плохо выделанной и очень… воняла. Да, забыла сказать, что на прародину взяла собачку Тату и ей тоже соорудила зимний костюм. Но так как в бычьей куртке я совсем не могла нагибаться, приделала к собачьей шубе длинную ручку. Сняла, помню, в Киеве квартиру возле цирка и боялась из нее выйти. Потом все-таки выбралась первый раз в метро, а от меня шарахаются. Нас с маленькой Тату даже не пустили в общественный туалет, — решили, что я бомжиха. Я была тогда совершенно лысой, так что и впрямь не отличишь.

 — Наоми, вы собирались в Умань, а оказались в маленьком селе.

 — Умань — вроде как здешняя столица евреев. Но я искала место, где жизнь абсолютно не изменилась за сто лет, где она законсервирована. В Легедзино можно найти следы Второй мировой войны, следы Голодомора, следы Советского Союза. Это как побывать в машине времени. Когда-то в Мексике, снимая фильм, я жила в племени фермеров, их всего пять тысяч осталось. У тех людей нет имен, только… номера! Даже замуж вышла за тамошнего пастуха.

 — Для большего погружения в материал?

 — У меня никогда не получалось отделить — это режиссер, а то исполнители. Задумываешь кино, а получается судьба. Вот и здесь, в селе, очень много одиноких бабушек, мне любопытно узнать о них, им — обо мне. Первая моя хата глиняная, там никто не жил уже десять лет. Было ужасно, даже туалета во дворе не оказалось. Начинала с рытья ямы под нужник. Наняла мужиков, которые на кладбище копают могилы, это и были мои первые украинские друзья. Я рисовала на листочке, что хочу купить, они ездили со списком в райцентр на базар, привезли мне простынку, кастрюлю, матрас, ведро и лопату, семена. Соседские бабушки научили топить печку, показали, что и как делать в огороде, ведь за всю жизнь только один кактус и посадила. А теперь у меня целых 33 сотки земли. Посеяла, помню, и жду, что взойдет. «Почему у меня такой бурьян?» — удивляюсь. Пришли пенсионерки: да это же люцерна, зачем она тебе? Бабушки стали меня опекать. Больше всех переживала Ганя, сейчас она мне как мама.

Я прибыла в Украину вегетарианкой. Ладно, смеялись мои пожилые наставницы, мяса не ешь, но сало надо, иначе в селе пропадешь. До сих пор помню тот день, когда попробовала этот продукт. Сначала, учили, надо выпить самогон, потом закусить чесноком с салом. Нет, не понравилось. До сих пор такая закуска не нравится. А вот самогон оценила, хотя у себя на родине спиртного в рот не брала. Вот уж без чего в селе не прожить, так это без водки! Село — это место, где очень много работают. Как-то заболела одна сельчанка, мы все вместе садили ей картошку. Сорок ведер! Зачем столько одной? У нее нет никакой скотины, даже кур. Спрашивала, но никто не мог объяснить. Они смеются и гнут спину все лето от зари до зари, потому все такие согнутые. Я сажу четыре ведра, и хватает. Чтобы от работы не сойти с ума, селяне по вечерам собираются петь песни. Ну и по рюмочке пропускают для настроения.