Украина. Двуязычие: образы и смыслы

Виктор Янукович перенес акцент с государственного статуса русского языка на принятие законов, которые бы придали ему (а также другим языкам народов Украины) особый статус в местах компактного проживания носителей.

Однако, если взглянуть трезво, то что означает эта инициатива с точки зрения как стратегии и тактики лидера ПР, так и положения русского языка в Украине?

Помешала ли идея двуязычия лидеру ПР пять лет назад?

В ходе предвыборных кампаний политики, имеющие реальные шансы на победу, наиболее внимательны, как правило, к колеблющимся категориям избирателей и потому формулируют более обтекаемо те позиции, которые воспринимаются в обществе неоднозначно. Так, в ходе президентских выборов в США и республиканский, и демократический кандидат уделяют главное внимание не тем штатам, где их позиции сильнее всего, а тем, где у обоих шансы на победу примерно равны (так называемые swing states — колеблющиеся штаты). И нынешнее заявление Януковича по языку вполне вписывается в такую линию.

Зачастую говорят, что тезис о государственности русского языка, провозглашенный Януковичем в середине прошлой президентской кампании, ему повредил. Правда, обычно такое мнение звучит из уст тех, у кого подобная идея вызывает неприятие на биологическом уровне, пусть даже они на тот момент и выступали как соратники этого политика (например, Тарас Черновол).

Однако на самом деле при всей заметности языкового разделения электората кандидатов оно не было тотальным. Так, согласно опросу ФОМ-Украина от декабря 2004-го 65% сторонников Януковича выступали за государственный статус русского языка, 29% — за его официальный статус в тех регионах, где этого желает большинство населения, а 3% — за изъятие из официального употребления по всей стране. У избирателей Ющенко эти показатели составляли соответственно 20, 37 и 31%.

Если сравним эти данные с результатами ноябрьского опроса (где речь шла о реальных избирателях этих кандидатов в первом туре), то оказывается, что распределение электората Януковича в отношении к языку осталось примерно тем же (разница — в пределах статистической погрешности). А вот в электорате Ющенко доля сторонников официального статуса русского языка как на общегосударственном, так и на региональном уровне была на 3% меньше, тогда как за изъятие из употребления выступало на 7% больше избирателей, чем в декабре, — 38%. Причем в октябре доля приверженцев «изъятия» в электорате будущего президента достигала 46%.

О чем говорит наблюдаемая динамика? О том, что националистически ориентированные избиратели задолго до голосования сделали выбор в пользу Ющенко, а затем его электорат прирастал почти исключительно приверженцами определенного официального статуса для русского языка (в первом туре — за счет неопределившихся, во втором и третьем — за счет избирателей Мороза и маргинальных кандидатов). А ведь если бы все избиратели Ющенко, выступающие за государственный статус русского языка, проголосовали в третьем туре за Януковича, тогдашний премьер победил бы с разгромным преимуществом — 55,4% против 41,6%!

Этих цифр достаточно, чтобы скептически отнестись к заявлениям Тараса Черновола и ему подобных о фатально-ошибочной роли лозунга второго государственного. Однако еще более известны другие данные. Так, все социологические исследования, где предлагались два варианта ответа на вопрос о государственных языках («только украинский», «и украинский, и русский»), показывают, что голоса делятся примерно поровну с заметным числом неопределившихся, в лучшем случае двуязычие получает поддержку чуть более 50% респондентов. Если же в опросе выбирается три варианта для статуса русского языка (подобно тому, как было в вышеуказанных исследованиях ФОМ), то суммарное количество приверженцев «общегосударственного официального статуса» и «официального статуса в отдельных регионах» составляет от 2/3 до 3/4.

Отсюда логически напрашивается вывод, что если Янукович займет в языковом вопросе ту позицию, которую занял сейчас, то она будет приемлема для абсолютного большинства избирателей. Сторонники полного двуязычия все равно проголосуют за него, по крайней мере во втором туре, — «поскольку больше не за кого», а часть остальных лишатся мотивации, удерживающей их от поддержки данного кандидата. Разве не может какой-нибудь разочарованный в Тимошенко и прибитый кризисом житель Галичины подумать: «Ну, буде в них на Донбасі російська офіційною — хай собі; адже у нас на Тернопільщині він цього не збирається запровадити… »

И в итоге, хотя языковые обещания Януковича не будут вдохновлять этого галичанина, его выбор определят экономические соображения, и он, бормоча себе под нос «коло броду наші файні хлопці поскидали в воду комсомольців», бросит в урну бюллетень с крестиком рядом с фамилией лидера ПР.

И даже если таких избирателей будет не слишком много, они могут оказаться той самой соломинкой, которая переломит хребет верблюду, ибо на этих выборах будут важны и сотые процента.

Единственный государственный как символ

Однако куда важнее не влияние языкового тезиса Януковича на его результат на выборах, а реальное содержание предложенной им идеи. Прежде всего приходится согласиться с тезисом лидера ПР о том, что языковой вопрос слишком политизирован.

Понятие «государственный язык» — образ с очень туманным смыслом. И то, что разные люди вкладывают в него далеко не одинаковое содержание, очень хорошо показывают социологические опросы. Так, из результатов исследований, о которых говорилось выше, ясно вытекает, что бо’льшая часть приверженцев украинского языка как единственного государственного (в опросах с двумя вариантами ответов) согласны с официальным статусом русского языка там, где этого желает большинство населения (в опросах с тремя вариантами ответов). Точно так же примерно четверть сторонников русско-украинского двуязычия в общегосударственном масштабе (при двух вариантах ответов) готовы удовлетвориться официальным статусом русского языка в региональном масштабе (при трех вариантах ответов).

Как видим, украиноязычная часть общества в большей степени корректирует свою позицию в зависимости от постановки вопроса. Это подтверждается и другими опросами, где речь идет об использовании языков в различных сферах. Многие сторонники украинского как единственного государственного согласны с двуязычием по воле большинства фактически во всех сферах общественной жизни (образование, судопроизводство, деятельность органов власти и т. д.).

И такая двойственность вполне объяснима. В обществе распространена идеологема, что вследствие тех преимуществ, которые имел русский язык на украинской территории Российской империи и в УССР, двуязычие означает вытеснение украинского языка русским.

Однако многим из усвоивших эту идеологему не присуще тоталитарное мышление, и они не считают, что широкий круг их сограждан надо лишить возможности пользоваться родным языком там, где это последним удобно. А что такое в их понимании «единственный государственный язык» и что такое «двуязычие», они объяснить толком не могут. Это в их сознании лишь образы сохранения украинского языка в Украине и вытеснения его на периферию жизни. Точно так же и для многих приверженцев двух государственных языков такой статус русского — лишь образ защиты их языковых прав, а не некая детально выстроенная в сознании модель.

Лики двуязычия

Однако чтобы понять, что такое государственное двуязычие, надо перейти от образов к смыслам и посмотреть на опыт развитых двуязычных стран, о которых в массовом сознании неизвестно ничего, кроме того, что они являются двуязычными. И этот опыт показывает, что модели государственного двуязычия (многоязычия) — очень разные, но чаще они предполагают разделение страны на моноязычные территории, на каждой из которых официальным является лишь один из государственных языков, и дву — или многоязычные территории.

Бельгия

В Бельгии 10% населения проживает в двуязычном Брюсселе, а все остальные — в трех закрепленных конституцией моноязычных лингвистических регионах: французского языка, нидерландского языка и немецкого языка. На этих территориях, где живет абсолютное большинство населения, использование других государственных языков ограничено отношениями с федеральными органами. Лишь в так называемых муниципалитетах с языковыми удобствами (там проживает около 3% населения страны) возможно использование языка регионального меньшинства (французский во Фландрии, нидерландский и немецкий — в Валлонии), однако весьма ограниченное: например, возможно получение на нем начального, но не среднего образования.

Швейцария

В Швейцарии более трех четвертей населения проживает в моноязычных кантонах. При этом официальный язык кантона, как правило, является родным для более чем 3/4 его населения. Прочие его жители — большей частью мигранты, а не коренные швейцарцы. Четверть жителей конфедерации живет в двуязычных и трехъязычном (Граубюнден) кантонах. В каждом из этих кантонов один из государственных языков может быть и языком явного меньшинства (до 8%). Однако двуязычные кантоны все равно состоят в основном из одноязычных административных единиц — округов и коммун. Кантональное двуязычие на практике означает возможность использования обоих языков лишь в сферах, регулируемых на уровне кантона, таких как правосудие, полиция, здравоохранение. В сферах, регулируемых на коммунальном уровне, господствует моноязычие. И в моноязычных коммунах живут более 90% швейцарцев.

При этом кантоны и коммуны сами определяют свой языковой статус, ориентируясь в основном на историческую традицию, а не на нынешнее фактическое положение дел. Так, итальянский язык не имеет на региональном и местном уровнях никакого статуса, за исключением кантона Тичино, несмотря на заметную долю италоязычного населения в развитых регионах (но здесь речь идет, как правило, о трудовых мигрантах из Италии, а не о собственно италошвейцарцах — языковая статистика страны дает данные по всем ее постоянным жителям, а не только гражданам). А увеличение доли немецкоязычных жителей Тичино до 8% с лишним не привело к превращению кантона в двуязычный (правда, и тут речь идет о миграции не только швейцарцев, но и германских граждан).

Ирландия

На другом полюсе стоит Ирландия — формально двуязычная на всей своей территории, при этом гэльский язык назван в конституции первым официальным, а английский — вторым. Но в общественной жизни полностью господствует английский, несмотря на то что гэльский изучается в школах с первого класса (для 10% это основной язык обучения), без аттестации по нему нельзя поступить в Национальный университет, и почти половина ирландцев умеют на нем разговаривать. Однако в стране знание гэльского не выдвигается как требование для желающих занять какие-либо должности; нет и мало-мальски значимого общественного движения в защиту прав гэльскоязычных.

Финляндия

Модели, существующие в Финляндии, Канаде и Испании, стоят посередине между бельгийской и ирландской. Там значительная часть населения проживает на территориях не с декларативным, а с гарантированным двуязычием. В Финляндии государственными являются и финский, и шведский, хотя на последнем говорит лишь 5,5% населения. Достаточно широкий круг госслужащих обязан знать оба языка. А структуры, подчиненные центральной власти, и все медицинские и социальные службы являются двуязычными на всей территории страны.

Но на муниципальном уровне двуязычие ограничено численностью языкового меньшинства, хотя ограничения вполне демократичны. Если это меньшинство составляет более 8% или более 3 тыс. жителей независимо от численности населения муниципалитета, то его территория объявляется двуязычной. Причем если местная власть не делает этого сама, то это обязано сделать правительство. С другой стороны, если численность меньшинства на территории двуязычного муниципалитета оказывается ниже 6%, то он имеет право (но отнюдь не обязан) объявить себя одноязычным.

В результате такой практики около трети населения страны проживают в двуязычных муниципалитетах, а 94% шведскоязычных финнов — на территории муниципалитетов, где их язык является официальным.

Канада

В Канаде французский язык, родной для 21% населения страны, является государственным наряду с более распространенным английским. А в конституции предусмотрены гарантии для языковых меньшинств на региональном уровне. Тем самым официально признано, что при государственном статусе обоих языков английский является языком меньшинства в Квебеке, а французский — почти во всех остальных провинциях.

Требование двуязычия предусмотрено для 25% должностей на федеральной службе. Практически реализовать его в контактах с федеральными структурами (налоговой администрацией, службой занятости и др.) можно лишь в крупных городах, где численность представителей языкового меньшинства превышает 5 тыс., а на прочих территориях — там, где они составляют не менее 5% среди жителей соответствующего округа. Благодаря этим нормам 94% представителей языковых меньшинств имеют возможность пользоваться своим языком при контактах с национальной властью.

На провинциальном уровне официально двуязычной является лишь небольшая провинция Нью-Брансуик. Квебек — официально франкоязычный, а в остальных провинциях официальный язык не определен, но де-факто им является английский как язык подавляющего большинства (франкоязычное население ни в одной из них не превышает 3%). Права языковых меньшинств защищены и на уровне провинций, однако их реализация обычно увязана с численностью носителей языка на территории административной единицы. Например, для создания классов и школ с преподаванием на языке меньшинства по конституции требуется «достаточная численность» желающих. И прояснять это понятие в конкретных ситуациях порой приходится через суд.

Испания

В Испании конституция дает возможность автономным сообществам объявлять на своей территории официальными и другие языки наряду с официальным по всей стране испанским. Такой статус имеют каталонский язык в Каталонии и на Балеарских островах, валенсийский — в Валенсии, галисийский — в Галисии, баскский — в Стране Басков и населенной басками части Наварры.

Языки народов Испании защищаются лишь на территории исторического расселения этих народов. Впрочем, неизвестно, чтобы баски или каталонцы, живущие в Мадриде или Севилье, боролись там за права своих языков. С другой стороны, на двуязычных территориях проживает 41% жителей страны — больше, чем где-либо в Западной Европе.

На практике испанские модели двуязычия несколько различаются. В Каталонии и (в меньшей степени) на Балеарских островах местный официальный язык получил по законодательству даже доминирующий статус над испанским в ряде сфер, например в среднем образовании. В других автономных сообществах речь идет лишь о существенном присутствии их языков в общественной жизни (например, высшее образование на них получают от 11% в Валенсии до 33% в Стране Басков). При этом в двуязычных автономных сообществах их официальные языки применяются и в работе органов центральной власти на местах. Однако попытки в законодательном порядке обязать назначаемых из Мадрида чиновников знать местные языки встречают противодействие конституционного суда.

В Каталонии законодательство о языке затрагивает и сферу обслуживания (в смысле права потребителя получать услуги на каталонском, но не обязанности поставщика услуг предоставлять их лишь на этом языке), предполагает преференции в отношении каталонского языка в электронных СМИ и кинопрокате.

Общее и особенное

Однако во всех остальных двуязычных государствах (в том числе и на прочих двуязычных территориях Испании) государственный статус языка касается лишь работы органов власти и самоуправления, получения образования, топонимики и наружной рекламы. Использование языков в сфере информации и культуры не регулируется нигде, а в сфере бизнеса — лишь в Квебеке (юридические лица должны вести документацию на французском).

Также общей чертой многоязычных стран является обязательное (или очень широко распространенное) изучение в школах нескольких государственных языков, независимо от того, идет ли речь о моно  — или двуязычных территориях государства (например, шведский обязателен для изучения на всей территории Финляндии). Исключение составляет Испания, где каталонский и прочие региональные языки не изучаются за пределами соответствующих автономий. Однако, как правило, изучение второго официального языка по своим объемам уступает изучению английского (как иностранного), поэтому и владение им часто является недостаточным. Такова ситуация с нидерландским языком в бельгийской Валлонии и со шведским в Финляндии.

Реальное двуязычие в удобной упаковке?..

Таким образом, официальный статус того или иного языка в двуязычных странах есть прежде всего его официальный статус в местах компактного проживания носителей этого языка. А в местах некомпактного проживания бывает возможным — но далеко не во всех случаях — лишь его использование в контактах с учреждениями, непосредственно подчиненными центральной (а не региональной и муниципальной) власти. Однако компактность понимается в демократических странах широко — нижний ее предел достигает 6—10%. И при соблюдении европейских критериев компактности реализация идеи Януковича может означать фактическое официальное многоязычие. Ведь в этом случае официальным оказывается не только русский в большинстве регионов, но и венгерский — в Закарпатье, румынский — на Буковине, а возможно, и некоторые другие языки, но на районном уровне.

Если же брать политтехнологическую сторону инициативы Януковича, то бесспорная выгода состоит в том, что она раскалывает сторонников украинского моноязычия. Ведь эта категория общества делится на две группы. Одну представляют граждане, для которых проблема заключается в том, что, скажем, зайдя в книжный магазин, они не могут купить интересующую их книгу на украинском языке. Вторую — те, кого не устраивает, что в этом же магазине другие покупатели предпочитают приобретать книги на русском, несмотря на широкий выбор литературы на украинском. Первая группа среди избирателей (но, к сожалению, не в политической верхушке) представлена заметно шире и может быть способна принять инициативу Януковича как на выборах, так и в случае ее воплощения в жизнь.

Наконец, элементарно знающих Конституцию избирателей предлагаемый Януковичем вариант может привлечь большей реалистичностью воплощения. Ведь для изменения статуса языков, как и других положений преамбулы Основного Закона, мало трехсот голосов. Необходим еще референдум.

Однако нельзя не понимать и обоснованности опасений тех, кого эта инициатива настораживает.

Я не случайно написал, что она «может означать» фактическое многоязычие, не употребив оборота «будет означать». Ведь как основу решения языкового вопроса Янукович предлагает Европейскую хартию региональных языков или языков меньшинств. А Лозунько справедливо указывает, что она ратифицирована Украиной весьма узко. Вот только, к сожалению, он не называет виновника этой узости, тем самым создавая впечатление, что всему причиной — «бешеное сопротивление» националистов.

Нет, именно такой вариант предложил на ратификацию Леонид Кучма. А ведь мог он предложить закон о ратификации в том виде, в каком его принял парламент в декабре 1999-го. Ведь этот документ был отклонен КС по формальным соображениям, и относительно его содержания глава государства никогда не высказывался. Но предложенный им и представленный тогдашним главой Госкомнацмиграции, ныне «самооборонцем» Геннадием Москалем был заметно хуже даже проекта, предлагавшегося в свое время Евгением Жовтяком из УНП.

В результате Украина стала первым государством, которое вообще не стало давать каких-либо обязательств по п. 1 ст. 10, где речь идет о применении региональных языков административными органами. В контексте хартии таковыми являются органы центральной власти, включая их местные представительства (т. е. областные и районные администрации). После Украины это сделала в ратификационным законе лишь Польша. Все остальные страны взяли на себя обязательства по этому пункту, даже такие сугубо моноязычные, как Германия, Дания, Армения и др.

Однако и Европейская хартия — у нас это ведь тоже скорее образ, чем смысл. И такой она сделалась исключительно благодаря нашим политикам. Как тем, кто поднимал ее на щит как инструмент защиты русского языка, так и тем, кто яростно пытался сорвать закон о ее ратификации в любом виде. Но что же касается самого его текста, то вряд ли открою Америку, если скажу, что Янукович скорей всего его не читал, а если читал, то не вчитывался (равно как и Ющенко, Тимошенко, Яценюк и абсолютное большинство ведущих политиков).

Однако наверняка лидер ПР хорошо знает: именно со ссылкой на хартию облсоветы всего юго-востока страны весной 2006-го принимали решения о региональном статусе русского языка на своей территории, что так разгневало Ющенко и всех «оранжевых». Хартия как символ оказалась очень эффективной опорой для принятия таких решений.

Наконец, под лозунгом воплощения хартии и подготовил в 2006-м Евгений Кушнарев свой базовый законопроект о языках, который затем был подан за подписями представителей всех фракций антикризисной коалиции. А этот очень полезный документ, с одной стороны, конкретизировал положения хартии в украинском контексте, с другой — шел гораздо дальше, фактически воплощая ту форму ее ратификации, которая была принята в 1999-м, т. е. увязывая функционирование языков в различных сферах общественной жизни с численностью их носителей на соответствующей территории.

Никакого другого фундаментального языкового закона представители ПР не предлагали, и можно предположить, что Янукович, говоря о решении наболевшей проблемы, имеет в виду как раз этот документ. Кстати, ничто не мешает лидеру ПР, став президентом, предложить ратифицировать хартию (согласно решению КС это может делать лишь глава государства) в более широком виде, чем сейчас (например, приняв нормы, которые утверждались в 1999-м). Конституционный суд ни такой ратификации, ни подобному закону воспрепятствовать не должен. Из того, что в 2008-м он признал конституционными изменения административного и гражданских процессуальных кодексов, установившие украинское моноязычие в судопроизводстве, отнюдь не следует (как предполагает Лозунько), что он признает неконституционными изменения, допускающие использование русского языка в этой сфере.

Ведь КС же не установил, что украинский язык является единственным в судопроизводстве. Он лишь установил, что можно сделать его единственным. Однако можно сделать его и не единственным. Правовая логика это допускает, поскольку конституционность — понятие гибкое. (Скажем, если КС признал конституционной норму о рассмотрении в судах жалоб, связанных с выборами, в течение двух дней, то если законом этот срок будет увеличен до трех или пяти дней, такое изменение КС, очевидно, тоже найдет конституционным, если к нему обратятся по этому делу.)

А если Янукович и его партия будут твердо контролировать власть, то суд подойдет к проблеме не только исходя из логики… Ведь когда надо было, он прибегал и к совершенно алогичным построениям, например признал, что второй срок Кучмы — это, оказывается, не второй срок, а первый.

… или образ грядущего ничегонеделания?

Главная же проблема с корректировкой позиции Януковича по русскому языку лежит не в формальной сути этой позиции и не в характере украинского закона о ратификации Европейской хартии. Главное — в том, что эта коррекция выглядит очередным образом, который вписывается в очень настораживающий образный ряд. Так, в 1994-м Кучма обещал официальный статус русского языка, но ничего не сделал в данном направлении, а на втором сроке способствовал аннулированию демократического варианта закона о ратификации Европейской хартии.

А в 2004-м Ющенко говорил о статусе русского языка почти то же самое, что сейчас Янукович. Дескать, не статус нужен, а надо посмотреть, в каких сферах есть проблемы, и решить их на уровне законов. Януковичу все же, по крайней мере, ясно, что проблемы есть. Впрочем, и Ющенко перед выборами даже публиковал проект президентского указа о свободном использовании русского языка в контактах с представителями власти.

В этот же образный ряд вписываются и многие примеры уступчивости «регионалов» по принципиальным вопросам (не всегда оправдываемые и тактическими соображениями). Наконец, так называемый сбор подписей за проведение референдума о статусе русского языка в канун выборов 2007-го — «так называемый», поскольку его организаторы отлично понимали, что ни о каком референдуме речи быть не может, так как инициируются референдумы совсем по иной процедуре: сначала создаются инициативные группы, затем ЦИК разрешает им собирать подписи и т. д. Кроме того, Украина, несмотря на недолгую государственность, имеет богатую традицию невыполнения обещаний со стороны политиков всех мастей, бывших у власти.

И в таком контексте коррекция Януковичем лозунгов о русском языке начинает казаться образом грядущего ничегонеделания. Образом, который у многих вытесняет смысл реальной идеи. И над этим «регионалам» надо бы серьезно задуматься.

Выход из абсурдного тупика

Однако если избиратель будет исходить из упомянутого образного ряда, то все равно он оказывается в тупике. Ведь тогда получается, что нужно отдавать предпочтение исключительно самым радикальным лозунгам. Не потому, что они тебе нравятся, а исходя из предположения, что раз все политики выполняют обещания в лучшем случае наполовину, то надо сделать вывод, что только от радикала и можно ожидать желаемого. Следуя такой логике, избиратель, которого волнует языковая проблема и который помнит, что делал провозгласивший в 1994-м двуязычие Кучма, должен голосовать исключительно за того, кто пообещает сделать единственным государственным русский язык — авось в случае победы сделает двуязычие. Избиратель же, которого волнует коррупция, помня, чем обернулись посулы «бандитам — тюрьмы», должен по этой же логике голосовать за того, кто пообещает бандитов колесовать или сжигать на костре.

А выход из этой абсурдной логики только в том, что политик должен не скрывать, что видит разочарование избирателей в связи с невыполненными обещаниями, и найти способ доказать: он-то свои обещания может выполнить. А если уж происходит уступка по какой-либо позиции, то еще важнее, чем разъяснить причины этой уступки, — доказать, что уж за нынешнюю позицию он будет держаться зубами и ногами.

Доказать же можно только делами, а до выборов времени для подобных дел не осталось. Значит, остается верить или не верить. Но бесспорно, что и в случае победы Януковича перемены в языковой политике произойдут только при условии давления на власть со стороны русскоязычного сообщества. Пока это давление никак нельзя назвать адекватно соответствующим нынешней ситуации. Оно отнюдь не напоминает недавней борьбы за свои языковые права албанцев Косово и Македонии, венгров Румынии, фламандцев Бельгии и т. п.

Алексей Попов