Тюрьмы России: взгляд изнутри.

В Архангельске, по-видимому, просто очень хорошо знают творчество бывшего рязанского вице-губернатора Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, который как-то заметил, что "суровость российских законов компенсируется необязательностью их исполн

Учреждение ЯЧ-91/5 в городе Сарапуле, где я сидел в бывшем монастыре на Старцевой горе, прямо так и называлось официально: «Исправительная колония строгого режима № 5 для лиц, впервые совершивших особо тяжкие преступления».

Так что кое-где в России законы все же выполняли уже тогда.

Вскоре после моего освобождения, в середине августа, мы Нажать беседовали в студии Русской службы Би-би-си с Севой Новгородцевым о том, как Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) России осуществляет программу разделения по разным колониям лиц, впервые осужденных, и тех, кто отбывает срока за колючей проволокой уже не в первый раз.

Сегодня я хочу дополнить тогдашний наш разговор, рассказав о том, как пресловутое «разделение классов» происходило на моих глазах в Архангельском управлении ФСИН.

По Салтыкову-Щедрину

Вообще-то в некоторых других управлениях ФСИН предписанное с 1996 года частью 2 статьи 80 Уголовно-исполнительного кодекса Российской Федерации раздельное содержание осужденных осуществляется давно.

Например, в Удмуртии, где я сидел в 2004-2005 годах до перевода в Архангельск, уже в то время благополучно существовали колонии для «первоходов», как называют впервые отбывающих наказание.

А в Архангельске, по-видимому, просто очень хорошо знают творчество бывшего рязанского вице-губернатора Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, который как-то заметил, что «суровость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения».

Именно так относилось к Уголовно-исполнительному кодексу (УИК) Архангельское управление ФСИН в 2005 году, когда через Ижевск, Киров и Ярославль меня привезли туда из Удмуртии. Колонии в Архангельской области, несмотря на требования закона, продолжали оставаться смешанными: «первоходы» сидели вместе с рецидивистами-«второходами».

Однако какие-то внешние силы все-таки не давали архангельским тюремщикам жить до конца спокойно — и в конце июля 2007 года по нашему лагерю в поселке Пирсы на левом берегу Северной Двины прошла первая волна: администрация колонии предприняла попытку собрать «первоходов» в отдельные отряды.

Унылое болото тюрьмы

Как всегда, делалось это в спешке, суетливо и не очень хорошо организованно — десятки людей в один и тот же день, более того — практически в течение двух-трех часов перебирались со своими вещами и матрасами из одного «барака»-общежития в другой, создавая нервозность и толкотню в отрядах и во всей колонии.

Затем начались переводы осужденных в другие колонии — скажем, из нашей колонии на Пирсах людей увозили в колонию в Коряжме на юге Архангельской области или же в Холмогорах в 70 километрах от Архангельска.

„Второходы“ из тех колоний приезжали к нам. По колонии густыми волнами шли слухи, что вывезут всех, назывались даже даты — до сентября.

Однако внешний толчок был недостаточно сильным — после первого всплеска наступило долгое-долгое беспросветное затишье. Всей немаленькой мощи архангельского тюремного управления хватило только на то, чтобы перевезти что-то около 50-70 человек (в то время как „первоходов“ на Пирсах в то время было более 400)  — и после этого унылое болото архангельской тюрьмы, шумно чавкнув, проглотило брошенный в него камень и снова замерло в вековечной неподвижности.

Первый заход тюремной реформы в Архангельске результатов не дал никаких — предписанное законом разделение осужденных не состоялось. Возможно, тюремщики надеялись на то, что после обозначенной ими бурной деятельности от них просто-напросто отстанут.

Процесс пошел

Шумно начавшееся в 2007-м разделение осужденных не то что до конца доведено не было, оно даже скорее закончилось прямо в самом начале — это я видел своими глазами.

Заступивший на пост в 2009-м новый президент России — тоже юрист по образованию — был, по-видимому, чуть меньшим поклонником творчества Салтыкова-Щедрина (или законы уважал чуточку больше своего предшественника).

Сужу об этом по тому, что приблизительно через полгода после заступления Дмитрия Медведева на пост президента (у нас на Пирсах — в сентябре-октябре 2009 года) процесс разделения осужденных на „первоходов“ и рецидивистов возобновился и на этот раз пошел гораздо более интенсивно.

Для того чтобы вам было более понятно, ЧТО происходило в колонии, я должен чуть-чуть описать вам, КАК это выглядит — исправительная колония строгого режима.

Это — огромный участок обнесенной заборами земли, где выгорожен застроенный жилыми и бытовыми зданиями кусок — „жилая зона“. (Вся остальная земля под колонией — это „промышленная зона“.)

Жилая зона в колонии на Пирсах имела четыре трехэтажных и одно двухэтажное общежития, где и жили осужденные. Каждый этаж общежития — отдельный „отряд“ численностью около 100 человек. (Численность эта варьируется от отряда к отряду и от колонии к колонии: в удмуртском Ягуле и архангельских Холмогорах, например, в отрядах было по 130 человек, а в Сарапуле — от 55 до 70.)

Каждое общежитие обнесено выстроенным уже внутри самой жилой зоны забором — обнесенная им территория называется „изолированным“ или „локальным участком“.

Так вот, первым движением „медведевского“ этапа тюремной реформы в колонии на Пирсах стало то, что всех осужденных-„первоходов“ стали буквально выдергивать из ставших привычными им отрядов (некоторые жили на одном месте по 7-8 лет!) и собирать в одном-единственном локальном участке  — в том, где находились 2-й, 3-й и 4-й отряды.

На заборе этого участка появилась красочная надпись „Локальный участок для содержания осужденных, впервые отбывающих наказание“ (все прочие заборы были украшены надписями, гласившими, что эти локальные участки предназначены для „осужденных, ранее отбывавших наказание“).

А дальше началась небольшая катастрофа.

Катастрофа

В „зазаборье“ для осужденного любое перемещение — даже из одного отряда в другой — вот уж точно равняется небольшому пожару. А здесь перемещению подлежали, если мне не изменяет память, 373 человека во всей колонии.

Но самое главное заключалось не в этом: по Пирсам вновь поползли достоверные, как всегда, слухи о том, что „будут вывозить“. Пунктов назначения в этот раз было три: Холмогоры, Коряжма и поселок Ерцево на железной дороге, связывающей Архангельск с Москвой.

Верить в скорый переезд никому не хотелось, тем более что предыдущий опыт доказывал „необязательность исполнения“ планов администрации, но в этот раз события сгущались гораздо сильнее.

Все локальные участки были планомерно и беспощадно очищены от „первоходов“, которых сконцентрировали в самых близких к штабу колонии и дежурной части 2,3 и 4-м отрядах.

Просьбы начальников других отрядов оставить для работы у них наиболее ценных „первоходов“ наталкивались на неумолимое распоряжение начальника колонии полковника Гахраманова (еще и объявленное письменным приказом, под роспись доведенным до сведения каждого сотрудника колонии!).

Решительно и бессмысленно

А за десять дней до нового, 2010 года грянули этапы. Людей переводили из колонии в колонию решительно и вполне в тюремных традициях бессмысленно.

Вам нужно понимать, что одна из целей разделения осужденных по колониям состоит в том, чтобы „первоходов“, условно говоря, не испортили дурным своим влиянием бывалые сидельцы.

Но кто мог испортить человека, получившего 14 лет, отсидевшего больше 12 из них на Пирсах и ставшего за это время одним из самых авторитетных зэков в колонии? Ему оставалось сидеть чуть больше полутора лет — но его увезли в другую колонию, спасая от дурного влияния. (Да он сам на кого угодно повлиять мог! — среди пирсовских рецидивистов было немало таких, которые за три-четыре срока не успевали набрать столько, сколько сидел он!)

Или вот другая ситуация: с Пирсов по распоряжению управления в Архангельске массово вывозятся „первоходы“ — и в то же время из следственного изолятора на улице Попова в том же самом Архангельске по разнарядке того же самого управления к нам в отряд привозят несколько „первоходов“!

Напряжение росло

Похвальная, но непродуманная решительность переводов проявлялась в том числе и в их торопливости. Людей грузили в „автозаки“ просто огромными пачками — сначала по 20, потом уже даже по 40 человек дважды в неделю (максимум, что бывало прежде — это этапирование 7-8 человек за один раз). К нам приезжали ошалевшие, внезапно сорванные с обжитого за годы места „второходы“ из других колоний.

Все шло по-российски безалаберно: возможности поддерживать разделение осужденных внутри колонии уже не было никакой, локальный участок для „первоходов“ все больше и больше наводняли весьма недвусмысленно настроенные против администрации рецидивисты (при том, что остававшихся в этих отрядах „первоходов“ никто никуда даже не пытался убирать) …

Напряжение в лагере росло, непосредственно наблюдающие за порядком и дисциплиной в колонии контролеры (младшие инспекторы отдела безопасности, как их теперь называют) уже даже не очень пытались поддерживать порядок  — попробовали было „закрутить гайки“, но получилось не очень, так что порой казалось, что они попросту все где-то попрятались…

Теперь – второй этап реформ?

Колонии просто не успевали переваривать вновь поступающих осужденных, сортировать их, отделяя, скажем, совершивших преступление от жертв этого преступления (представьте себе, как могут встретить друг друга два таких человека, сойдясь в одном отряде).

Пошли разговоры о том, что срок завершения переводов отодвинут Москвой на 28 февраля. Однако эти слухи тут же догнали другие — что будто бы наше „родное“ архангельское управление ФСИН взяло на себя повышенные обязательства и вознамерилось завершить „разделение классов“ уже к 15 февраля…

И вот всё было наконец сделано. Последний крупный этап (все те же примерно 40 человек) ушел с Пирсов 9 февраля — и в лагере осталось не больше 30-40 человек „первоходов“.

Меня, например, держали там потому, что мое ходатайство об условно-досрочном освобождении принял к рассмотрению местный Исакогорский суд — и забирать меня из его распоряжения никто не желал. Побывав в Исакогорске и получив отказ в освобождении, я в начале марта добрался-таки до Холмогор.

Процесс разделения двух категорий осужденных — тех, кто впервые отбывает наказание, и тех, кто сидит уже не первый раз, — в Архангельской области, насколько я могу судить по собственным наблюдениям, был к июлю 2010 года завершен.

Случилось это почти на год позже того, что было записано в планах реформы, которые на заламинированных листочках носили в нагрудном кармане все без исключения сотрудники Холмогорской колонии, но все-таки это случилось. Российская тюрьма перешла ко второму этапу своего реформирования.

Игорь Сутягин, российский ученый, в 2004 году осужден на 15 лет лишения свободы по обвинению в шпионаже в пользу США, всегда отрицал это обвинение. Вместе с группой других заключенных выслан из России в обмен на подозреваемых в связях с российской разведкой, задержанных в США. В настоящее время проживает в Лондоне.