Блатной СССР. Русский народ в кратком изложении. Окончание

Среди всяких шуток и прибауток, которые ходили среди ребят поселка, было тоже много странных и неприличных выражений. И только сейчас я, возвратившись к прошлому, понимаю, что это гомосексуальный лагерный жаргон.

Нчало: Блатной СССР. Русский народ в кратком изложении.

Я никогда не дружил с блатными, но дворовая культура, а иной для меня первоначально не было, являлась по сути блатной. Я уже говорил об этом. И было много ребят, которые косили под блатных, пели блатные песни. Одно из моих первых воспоминаний такого рода: мы, мелюзга, сидим вокруг Кольки Потокина, который нам казался взрослым, он играет на гитаре и поет. К примеру, такую песню: «Жил в Одессе парень-паренек, ездил он в Херсон за арбузами. Арбузов он там не покупал, а ходил и шарил по карманам».

Блатные песни меня притягивали, как и других мальчишек, но и приводили в недоумение. Было очень много непонятного и нелогичного в них. Скажем, этот паренек, который шарил по карманам… В Одессе у фонтана его «ждала девушка в платье темно-синем», а он «шарил по карманам, а потом б.. водил по ресторанам». Я ничего не понимал. Если у тебя есть девушка, то на этих-то зачем деньги переводить? Я воспринимал этот поступок паренька, как вынужденный, но не понимал, кто его вынуждает.

Но и дальше в песне было много загадок. Так паренек, обращаясь к девушке, спрашивает: «Кто же познакомил нас с тобой? Кто преподнес печаль разлуку? И на наше счастье и покой, о, Боже мой, поднял окровавленную руку?» Ответ был странный для меня: «Лагерь познакомил нас с тобой, суд преподнес печаль разлуку, а какой-то лысый прокурор, о, Боже мой, поднял окровавленную руку».

Я не понимал, какой лагерь познакомил их? Пионерский? К тому времени я знал, что мужчины и женщины отбывают срок в разных лагерях, я не знал, что раньше было по-другому.

Или песня с такими словами: «Мне девки ноги целовали как шальные». Что заставляло девок коллективно целовать ноги блатному? Мы не понимали, а такой мотив, как деньги, был нам еще долго неизвестен.

Кстати, среди всяких шуток и прибауток, которые ходили среди ребят поселка, было тоже много странных и неприличных выражений. И только сейчас я, возвратившись к прошлому, понимаю, что это гомосексуальный лагерный жаргон.

Как становились блатными в СССР?

Это интересный вопрос потому, что во все времена путь преступника и уголовника лежал через желание нажиться незаконным путем. Но не то было в СССР. Ну как можно было разбогатеть с помощью уголовщины в тоталитарном государстве? Грабить на улицах и воровать по карманам? Но что можно обнаружить в этих карманах? Рваный рубль или трешку? Пойти и ограбить банк? Смешно даже говорить об этом. Ограбить квартиру? Сколько волокиты, но в итоге вынесешь оттуда телевизор «Рубин».

Нет, в России времен СССР большие деньги получить можно было в торговле, официально работая продавцом или лучше завсекцией или завмагом, но никак уж не выйдя на «большую дорогу». Хотя были, конечно, криминальные области, которые приносили доход, — скажем, торговля золотом или антиквариатом — но эти сферы в нашем поселки освоить было нельзя.

Я уже описывал те преступления, благодаря которым люди в нашем поселке попадали в тюрьму, на моей памяти только один парень сел на три года за то, что снял дубленку с прохожего. Типичный путь в уголовщину был другой.

Мальчик из неблагополучной семьи попадал в компанию, где имели представления о понятиях, и до мальчика постепенно доходило, что он может стать исключительным, что он может плевать на мир фраеров, что учиться и работать в этой жизни не обязательно. Он приобретал отвращение к обычной жизни. И из неудачника и двоечника он в своих глазах превращался в крутого. Ему на этих «малинах» открывали «тайные знания», его посвящали в избранные. И это пьянило подростков.

Помню, когда я уже работал учителем, наш завуч Ф. Б, женщина с ироничным и дерзким умом, полушутя сказала о такого рода отщепенцах: «У них там пиво, карты и девочки, а мы что им можем предложить? Казёнщину?»

Это превращение в блатных происходило и на моих глазах. Нашему классу фатально не везло на классных руководителей. Обычно авторитетные классные дамы отбояривались от второгодников, и все эту шушеру засовывали к нам. В итоге, их было человек пять в нашем классе, плюс к этому парочка наших собственных мерзавцев.

И вот учился мальчик плохо, но был он обычным мальчиком, но тут примыкал к блатным и сразу чувствовал свою силу, ему объясняли, что у него есть право на все, он блатной. Это был путь к свободе. Оказывается, что учителей можно не боятся. Оказывается, что родителей можно не боятся. Оказывается, блатной — это царь и Бог.

Это гоп-компания у нас обычно не высиживала больше трех уроков. На первом уроке они еще были сонные, на втором оживлялись и «разминались», на третьем начинали травить учителя, и их либо выгоняли, либо они сами уходили. Просто брали и уходили с урока. К нашему облегчению и к облегчению учителя.

Скажем, был у нас учитель биологии Сан Саныч, я его уже упоминал, что-то его заставило придти в школу и подрабатывать, будучи пенсионером. И вот Саныча травила эта шпана особенно яростно. Раз перед его уроком эти здоровые уже ребята попрятались в настенные шкафы. Саныч пришел готовый к пытке, но не увидел своих мучителей и сказал: «А подонков-то нет». И вот ведет он урок, а через десять минут из шкафов: «Мяу, мяу, гав-гав».

Или Санычу эти мерзавцы нашли стул на трех ножках. Поставили. Он не заметил. Шпана замерла в предвкушении цирка. Саныч сел…но не упал. Сидит себе, как ни в чем не бывало. Шпана разочарованная ушла с урока. А Саныч сидел-сидел, а потом посреди урока случайно посмотрел вниз, увидел, что у стула нет ножки и в ту же секунду, мы только увидели его ноги, торчащие вверх в фиолетовых носках.

Но в следующий раз эти уроды забили Санычу гвоздь в стул, если бы он сел, то мог бы погибнуть, а придурки пошли бы в колонию — но хулиганье убежало, а мы убрали этот стул.

Блатные жили довольно привольно: не учились, тусовались и, главное, как созревали, ходили на «танцы». Танцплощадки были центрами тогдашней молодежной жизни, и тут, если блатной крут, то он мог стать «королем танцплощадки», а это грело душу.

Мне эта публика всегда была отвратительна. Класса до шестого я довольного легко подчинял себе мальчишек, у меня были соратники, но потом я дал резкий крен. По натуре я оказался человеком гуманитарным, а не политическим. Это политическому человеку нужна власть, он получает от нее кайф, и блатному нужна власть, как источник садизма и самореализации. Гуманитарному человеку власть не нужна, она ему в тягость. Но взглядом бывшего вожака я многое замечал.

Среди блатных не было нормальных отношений, между ними не было дружбы потому, что не было человеческих отношений. (Думаю, что в политике такая же история). Но блатные сбивались в стаю, т.к. только стаей они могли добиваться желаемого и наводить страх. Среди блатных не могло быть откровенных трусов. Вожаками среди блатных становились не самые сильные, а самые умные и циничные.

Но среди этой публики были симпатичные мне ребята. С некоторыми я до поры даже дружил. У нас в классе был такой второгодник — Серега Курышкин. Парень здоровый, храбрый и очень неглупый, он любил слушать в моем исполнении пересказы книг, которые я читал. А я любил слушать в его исполнении блатные песни. Один раз мы поехали в автобусе всем классом в Дом пионеров в Москве, мы сели с нашей компанией в углу и Серега потихоньку пел нам всякие блатные мелодраматические песни о любви, где все заканчивается очень хорошо.

Миша Квасков, которого Серега несколько примучивал, рассказал мне по секрету, что отца Курышкина убил охранник, когда папаша пытался угнать машину с автобазы. Матери у Сергея тоже не было, воспитывала его тетка, которая работала в нашей бане: она сидела на входе и проверяла входные билеты, а еще убиралась, не обращая внимания на голых мужиков.

Сергей, по большому счету, был не злым парнем, хотя и баламутил изрядно. Однажды он бегал со здоровенным ножиком по классу, и прыгнул перед дверью, он пролетел с вытянутым ножом за секунду до того, как вошла беременная на последних месяцах учительница русского языка и литературы.

В тюрьму он попал рано, за что — не знаю. И вот как-то возвращаюсь я домой, я уже тогда работал учителем, и тут Серега со своей шайкой водку пьет. Увидел меня, подошел, лицо у него черное, обоженное морозами, стали разговаривать. Серега глядел какими-то мутными, незнакомыми и злыми глазами и, вдруг, спросил, могу ли я его устроить учителем труда? Усмехнувшись, он добавил, что освоил с десяток профессий. Я стал говорить, что ему имеет смысл поискать ему другую работу. И тут он засмеялся и сказал, что пошутил.

Он явно проверял мою реакцию — остался ли он для меня человеком. Для меня остался, но… Через некоторое время какая банда стала грабить пьяных пролетариев, идущих с работы после получения зарплаты. Мужиков подкарауливали в темноте, зверски били и отбирали получку. Банду нашли и арестовали их всех, главарем оказался Серега.

Это к вопросу о благородстве блатных.

Серегу еще сажали раза два, последний раз он вышел на свободу уже в 90-е годы и, если верить слухам, решил, что по понятиям он самый уважаемый уркаган в городе. Будучи природным вожаком, он объединил вокруг себя всю рвань и взялся бороться за место под солнцем. Его убили.

Второй симпатичный мне в детстве мальчик был Вова Ястребов. Такой забавный пузан был, меланхоличный, мать растила его без отца. Потом Вовка вырос в стройного и красивого молодого парня и стал попадать за разные дела в комнату милиции. Помню, как он с восторгом рассказывал мне про нового мента, который классно обыскивает, не шарит по карманам, а одним движением хлопает по карману. И Вовка показал, как именно. Главная мысль заключалось в том, что если чего в кармане есть, то на дне. Меня все это не очень вдохновило, но я понял, что Вова уже живет в другом мире.

Позднее он умер в тюрьме от туберкулеза.

«Умер жульман, умер жульман, умерла и слава» — так пелось в одной песне.

* * *

Помню: осень, промозглая погода, изморось, уже холодно, все мы в куртках. Мне лет 13, я в кругу взрослых ребят пришел в центр поселка, мы стоим под желтыми, тусклыми фонарями, вокруг нас такие же группы, мы переглядываемся настороженно.

И вдруг, появляются двое солдат, к которым относились не очень дружественно, два широкоплечих русоволосых сержанта видно возвращались из самоволки от девушек из общежития. Сержанты без шинелей, они идут как сквозь строй, они ко всему готовы, в их глазах такая решимость и сила, что все «крутые» отворачиваются, словно не видят их.

Волнение сержантов выдавало только то, что они шли, тесно касаясь друг друга плечами. Вот так они и ушли, и никто не посмел ничего им сказать.

Я бы хотел так пройти по жизни.

* * *

Весна, мне шестнадцать лет, я с нашей местной шпаной еду на фильм «Генералы песчаных карьеров», вообще-то я уже провожу все время за книгами, но тут март, теплый ветер, тает снег, и прошел слух, что идет потрясающий фильм. Мы гордо и медленно поднимаемся наверх, на самые последние ряды в кинотеатре. И какая-то девочка, моя ровесница, когда я дохожу до нее, говорит именно мне: «Ты ко мне?» И голос ее вибрирует от волнения, и сама она вытягивается в струну. И она показывает на место рядом с собой. Видно она меня приглядела, пока я поднимался, и что-то для себя решила. Я гордо говорю: «Нет, я не к тебе». И поднимаюсь дальше довольный собой.

Котенчик, а может быть, я был «к тебе»? Чем я больше живу, тем меньше понимаю, кто тут к кому? А ты была миленькая, и у тебя было отважное сердечко.

Фильм этот потряс тогда молодежь всей страны. Недавно я пытался его посмотреть еще раз, тяжелый и довольно нудный фильм. Но это было близко советской молодежи: пусть мы не голодали и не жили в пещерах, но в фильме был благородный герой, «блатной принц», и была любовь к белокурой девушке, и была драма, как в любимых наших блатных песнях.

И не случайно песня из этого фильма стала гимном ребят из фильма «Бригада», который был снят о жутких 90-х годах. И еще у героев фильма «Генералы песчаных карьеров», по сюжету детей угнетаемых бедняков, была свобода жить в этих самых «карьерах». Они были вполне самостоятельные.

Это трудно сейчас объяснить, но в сверхконтролируемом обществе, в каком мы все жили, даже свобода этих несчастных, была притягательна.

* * *

Или, вдруг, в киосках стала продаваться пластинка с песней, стилизованной под блатную. Невероятная вещь для СССР. На пластинке парень рассказывал, как он любил девушку и ходил ей петь песни, а она слушала его на балконе. И вот однажды он пришел, а ему сказали, что девушка умерла. И он поет песню со словами: «Я плачу, я рыдаю, дорогая».

На самом деле этот сюжет уже тысячекратно обкатывался в блатных песнях до этого исполнителя. Но эта пластинка продавалась открыто в советской торговле и имела бешеный успех. Я не знаю, продавалась она только в Подмосковье, или по всему СССР. Если по всему СССР, тоя уверен, что она била все рекорды продаж.

* * *

Но не следует думать, что жизнь людей тогда была каким-то адом.

Когда я писал все это, я пытался вспомнить о своих проблемах в нашем поселке, и практически ничего не вспомнил. За все время у меня был один серьезный конфликт, и то я там изначально был не прав. И пользуясь этим, меня пытался начать прессовать один парень, который был на два года старше меня, настоящий бандит (потом он сидел). Я, конечно, впал в печаль. На моей улице не было старших ребят, они выросли уже и жили взрослой жизнью. Я был по сути один и готовился к тяжким перспективам.

И тут приходит ко мне одноклассник Вова Медведев и, желая поддержать меня, говорит, что этот мой враг Ф. не выходит из дома, боится. Я сначала не придал его словам значения, но вот я сталкиваюсь со своим врагом, а он не проявляет агрессии, более того, пытается растянуть губы в улыбке. Он был гадом, но отнюдь не трусом. Как же ему доходчиво объяснили, чтобы он ко мне не лез!

Выяснилось, что ко мне относились хорошо очень многие. И Вовку они прислали, чтобы сказать — живи спокойно, ты защищен.

* * *

Я разошелся со «средой» годам к шестнадцати окончательно. Мне был не интересен их мир и их увлечения, они не читали книг и журналов, и не интересовались историей и политикой. И при всем при этом они не лезли ко мне, оставляя мне право жить так, как я хочу.

Сейчас не боюсь написать, что они меня уважали. Я был другой, но я был и свой для них.

Уже после школы я работал в Шереметьево, и вот мы возвращаемся вместе с Колей Емельяновым, моим одноклассником, вместе сходим с автобуса. А там, на травке, сидят ребята из моего поселка, я их не очень хорошо знал, кроме двоих-троих, а всего их было семь человек, они сидят и пьют водку.

Коля бледнеет и говорит мне, что у него были проблемы с Ш. Этот Ш. уже отслужил в армии, широкогрудый такой свирепый парень. И Коля в надежде шепчет: «Они же твои друзья». «Какие они мне друзья» — выдавливаю я из себя, понимаю, что попал в очень нехорошую ситуацию, но принимаю сторону Кольки, разумеется. И мы молча идем, они молча сидят. Ш. иронично исподлобья смотрит на Кольку. Тот идет, опустив голову, и спотыкается, что понятно. Мы проходим, они остаются у нас за спиной.

И тут я слышу, как кто-то из сидевших говорит про меня: «Мы его хотели водкой угостить, а он даже не поздоровался». И тут Ш. говорит спокойно: «Все нормально».

Мне даже сейчас стыдно, что я сказал про них: «Какие они мне друзья». Я-то для них был свой. И тот же Ш. все понял, и чтобы меня не ввязывать во все это, дал Кольке спокойно уйти.

* * *

Я жил в этом поселке с этими людьми, с этими ребятами, и никто из них не причинил мне зла, более того, как сейчас я понимаю, я был защищен, как никогда потом в жизни.

Может быть, поэтому я веду свою маленькую войну, имея в виду их интересы? Интересы простых русских людей.

* * *

А Советская власть точно была с бандитами социально близкой. Первые красные вожди в большинстве своем очень неплохо знали «зону», прекрасно понимали психологию урок. Сталин во время отсидок мгновенно находил общий язык с блатными. И правили они Россией по понятиям, но никак не по законам.

И вот «социально близкие» в 1991 году слились в экстазе.

Сейчас вроде это проходит, у россиянской элиты другие кумиры. Но поживем — увидим, блатной след в нашей истории еще отнюдь не преодолен.

 Александр Самоваров, русский человек АПН