Что парадоксального в России?

Парадокс же ситуации заключается в том, что добиться этого она сможет только с помощью силы, поскольку предлагаемая ею модель развития непривлекательна для обществ Восточной Европы.

Итак, Россия больше не скрывает своего желания восстановить собственную сферу влияния. Парадокс же ситуации заключается в том, что добиться этого она сможет только с помощью силы, поскольку предлагаемая ею модель развития непривлекательна для обществ Восточной Европы. А чем больше Россия прибегает к силе, тем меньше у нее шансов эту сферу влияния получить.

Жаль, что в мире так мало написали о сентябрьской встрече президента России Дмитрия Медведева с западными политологами. Ведь Медведев не только открыто объявил о желании России иметь собственную сферу влияния — он даже дал ей соответствующее определение.

«Наши соседи — это близкие нам государства, которые представляют традиционную сферу интересов российской нации, — сказал он. — Мы настолько близки друг другу, что невозможно разорвать, невозможно сказать, что у России как бы один путь, а у соседей — другой».

Эти слова говорят сами за себя: Россия заявляет свое право на участие в определении как внешней политики бывших республик Советского Союза, так и направления их внутреннего развития. И эту территорию она определяет как «сферу привилегированных интересов» — впервые этот термин вошел в русский дипломатический лексикон в 1939 году. И особое значение таким словам то, что они были сказаны после войны с Грузией.

В то же время, российские лидеры часто повторяют, что их цель заключается в создании многополярного мира, в котором Россия будет одной из нескольких цивилизаций, способных генерировать собственное гравитационное поле. Следовательно, сфера интересов Москвы должна, по идее, формироваться там, где чувствуется природная привлекательность русской цивилизации.

Но, скажите, кому может показаться привлекательной Россия, угрожающая миру пушками, которые еще дымятся после выстрелов по Грузии? Чем могут привлечь кого бы то ни было генералы, запугивающие соседей, или кремлевские нефтегазовые короли, сидящие на кране и грозящие закрыть его для других? Если речь, которую тогда еще президент Владимир Путин произнес в Мюнхене в феврале 2007 года, являлась прорывом в словесной коммуникации между Россией и остальным миром, то российско-грузинская война стала таким же прорывом в сфере реальных дел. Россия не только использовала несоразмерную силу, но, признав независимость Южной Осетии и Абхазии, подорвала доверие к своим собственным декларациям об уважении норм и принципов международного права.

Сперва Медведев ставил международное право в самое начало списка своих внешнеполитических приоритетов. За ним шло стремление России создать многополярный миропорядок, развивать дружественные отношения со всеми странами, защищать жизнь и достоинство российских граждан за границей и защищать сферу «привилегированных интересов» России. После войны на Кавказе иерархия полностью изменилась: на первое место вышла сфера российских интересов.

А теперь давайте зададимся вопросом: какие же средства намеревается использовать Россия, ставя перед собой подобные задачи? Что будет Россия делать со своими «привилегированными» партнерами — просто оказывать давление? Или также подвергать энергетическому шантажу? А, может быть, прибегнет и к другим средствам, например, к выдаче российских паспортов, а там и до применения силы недалеко, как в Грузии?

Бояться этого заставляют некоторые действия, предпринятые Россией в последнее время. Например, 11 сентября российский МИД выпустил заявление с критикой правительства Украины за «ущемление прав русскоязычного населения Украины и целенаправленного выдавливания русского языка из общественной жизни страны». Трудно найти более наглядный пример вмешательства во внутренние дела соседнего государства. Такое впечатление, что в сферу «привилегированных интересов» Москвы входит даже организация образовательной системы на Украине.

Россия использует ситуацию, сложившуюся после конфликта на Кавказе, а также то, что внимание всего мира отвлечено сегодня на глобальные финансовые кризисы, и стремится заставить западные страны признать, что Восточная Европа — это де-факто сфера российских интересов. Кроме того, Россия намекает, что отказ в этом чреват новой «холодной войной». А если уж вопрос поставлен таким образом, трудно не подумать, а не последуют ли за агрессивной риторикой агрессивные действия? Москва же как может подпитывает эту неопределенность, чтобы создать у всех остальных впечатление, что ее претензии на право вмешиваться в дела соседей — нечто само собой разумеющееся.

Тем не менее, крупномасштабный конфликт никак не соответствует интересам самой России, так что Европа не должна поддаваться. Москва может дестабилизировать внутреннюю ситуацию на Украине и в других соседних с Россией странах, но в этом случае, чтобы вовлечь их в свою «сферу интересов» на постоянной основе, ей придется постоянно прибегать либо к военной силе, либо к энергетическому шантажу. А этого делать она не может, поскольку тем самым она лишила бы свою идею сферы интересов всякого шанса на победу в борьбе «за умы и сердца» восточноевропейцев.

Фундаментальная проблема России заключается в том, что она никого не может привязать к себе мирным путем, поскольку не может практически ничего предложить. В основе той модели развития, которую она выдвигает, лежит тесная связь между миром политики, бизнеса и преступности. Именно поэтому «настоящими друзьями» Москвы оказываются диктаторы всех мастей; именно поэтому российскому Северному флоту, дабы продемонстрировать прочность альянсов и военную силу, приходится плыть аж до самой Венесуэлы, Сирии или Ливии.

В Восточной Европе модель развития, связываемая с Европейским Союзом и НАТО, основывается на надежде на строительство эффективного государства, «государства для граждан», не представляющего угрозу ни для своих жителей, ни для соседей. Если только Европейский Союз и НАТО сохранят свой главный магнит — способность экспортировать свободу, — то мечты России о сфере интересов в Восточной Европе никогда не станут реальностью.

Поэтому ЕС и НАТО, организации, в которых собрались самые развитые государства мира и лидеры демократической модели развития, должны определить общую позицию относительно России. Мы не должны позволить России запугать нас. Будем надеяться, что с течением времени в Москве дойдут до какого-нибудь способа общения с окружающим миром, который был бы привлекателен не только с точки зрения самой Москвы, но и с точки зрения тех, кто захотел бы с ней сотрудничать.