По официальной версии — никаких скинхедов в России нет

Трудно удержаться от недоумения: почему эта картина, создание которой в специфических российских условиях можно назвать гражданским подвигом, — не удостоилась чести представлять Россию в основном конкурсе фестиваля?

Трудно удержаться от недоумения: почему эта картина, создание которой в специфических российских условиях можно назвать гражданским подвигом, — не удостоилась чести представлять Россию в основном конкурсе фестиваля? Притом, что многие произведения, представленные на Берлинале, вызвали у критиков ощущение скорее виртуальной, нежели подлинной реальности, в недвусмысленном и беспощадном реализме «России 88» усомниться невозможно. Ибо действительность, отразившаяся в этом фильме, существует рядом с нами, буквально в соседнем дворе.

Чтобы зрителю не показалось — как некоторым российским политикам — что скинхеды суть порождение больного воображения либеральных правозащитников, авторы картины перед финальными титрами дают список погибших на улицах Москвы, Воронежа, Нижнего Новгорода. Список обычных людей — в том числе нескольких беременных женщин — повинных лишь в том, что не обладали «арийской» внешностью.

По официальной версии Кремля, никаких скинхедов в России нет — есть лишь банды подростков, а то, что они убивают лиц некоренной национальности, — это, по мнению российского чиновничества, — «абсолютная случайность». Таково мнение и некоторых деятелей отечественной культуры. К примеру, писатель Сергей Лукьяненко, культовый автор трэшевых романов в стиле городского фэнтези, считает разговоры о российских фашистских группировках не более чем клеветой.

Г-н Роднянский, крупнейший российский продюсер, потому и опасается, что у фильма будет сложная прокатная судьба: ультралевые побоятся «будить зверя», сочтя картину чуть ли не рекламой русским фашистам; ультраправые рассудят на манер Лукьяненко — дескать, все это ни что иное, как «грязная клевета».

Между тем, эксперты полагают, что в нынешней российской ситуации столь демонстративное замалчивание проблемы не только приводит к международным скандалам (один такой скандал имел место, когда скинхеды замахнулись на сына посла Гвинеи), но и свидетельствует о явной тенденции к фашизации российского общества. Если еще десять лет назад предпосылок к нарастанию фашистской угрозы в России не было, то к началу третьего тысячелетия таковые появились. Сформировался круг идей, объединяющий так называемых ультраправых: русский национализм вылился в великодержавные формы с имперским душком; антисемитизм, антиамериканизм и расизм начали обретать невиданную доселе силу.

Страшнее же всего то, что в России появился частный капитал, готовый финансировать фашистские организации. И уже осуществляющий это финансирование на практике. О чем, кстати, в фильме Павла Бардина сказано абсолютно недвусмысленно: в подвал, где «мальчики» проводят свои тренировки и зачитываются «Майн кампф», приходит некий чиновник, предлагая сотрудничество и деньги.

Правда, авторы картины не спешат сделать вывод о реальности угрозы полного слияния официальной российской власти с фашиствующими организациями. Дескать, никто пока не слышал широковещательных расистско-антисемитских и неонацистских заявлений со стороны официальных кругов. Встречный вопрос: а почему же тогда скинхеды так обнаглели, преследуя средь бела дня кавказцев, армян, чеченцев, киргизов на улицах Москвы, Воронежа, Нижнего, Новгорода? Почему в редких судебных процессах над скинхедами их преступления почти никогда не квалифицируются как «разжигание национальной розни»?

Фильм, однако, говорит сам за себя. Давая простор для толкований на множестве уровней. С виду обычная история героя, запутавшегося в идеях «национал-социализма», на наших глазах обретает символический смысл. И вырастает до трагедии, демонстрируя на примере одной семьи, куда на самом деле ведет поначалу невинная бытовая ксенофобия. Последний кадр фильма, снятого в жанре репортажа (будто бы сам герой по прозвищу Штык заказывает своему «оруженосцу» фильм о своих подвигах, то и дело обращаясь к зрителю и глядя прямо в камеру)  — сцена самоубийства несчастного. Успевшего до этого застрелить парня-азербайджанца, поклонника своей сестры, интеллигентной девочки, и случайно убившего и саму сестру.

В пресс-релизе к картине есть множество интересных фактов, проливающих свет на нынешнее состояние умов в России. Скажем, там сказано, что в фильме использована настоящая нацистская музыка (куплена в свободной продаже на рынке «Горбушка» в Москве); что большая часть нацистской атрибутики доставлена прямо на дом российским Интернет-магазином; что чиновник, посетивший подвал скинхедов, говорит фразами из переписки двух наци-деятелей, электронную почту которых взломала хакерская команда антифашистов; что нацио-видео представлено в российском Интернете в самом широком ассортименте.

Иными словами, фильм «Россия 88» (буква ‘H’ — восьмая по счету в латинском алфавите, и две буквы „Н“, поставленные рядом, означают не что иное, как сокращенное нацистское приветствие „Хайль Хитлер!“) вполне можно считать не только игровым, но и документальным фильмом. Как пишут в титрах фильмов, поставленных по реальным событиям,  — все совпадения случайны.

К сожалению, речь идет о такой последовательной цепи случайностей, что они превращаются в одну большую закономерность.

Есть в картине и сугубо документальные эпизоды: например, когда главный герой фильма Штык (его играет Петр Федоров) опрашивает обывателей в электричках и на улицах. Так вот, как говорит Петр, больше всего его разочаровало старшее поколение: именно старушки, эдакие невинные божьи одуванчики, полагают, что Россия существует только для русских. Многие из них явно не против силовых методов „борьбы“ с инородцами.

Символично то обстоятельство, что фильм о возникновении неонацизма в стране, победившей фашизм, показан именно в Германии. История совершает свой кульбит, чтобы возвратиться на круги своя. Как говорил философ Мамардашвили, это проблема „вечного возвращения“ — когда человечество вечно наступает на одни и те же грабли, не давая себе труда усвоить уроки истории.

Фильм „Россия 88“ был показан на Берлинале в рамках программы „Панорама“. Картина поразила немецкую публику: тот факт, что в стране, разгромившей третий рейх, сегодня распространяется нацистская идеология, вызвал у зрителей удивление и тревогу. После премьеры на Берлинале корреспондент Русской службы „Голоса Америки“ побеседовал с Павлом Бардиным и продюсером картины Александром Роднянским.

Ольга Красовская: Павел, у вас в картине есть такой эпизод: когда в подвал, где собираются скинхеды, заглядывает милиционер, главный герой — Саша по прозвищу Штык — быстренько переворачивает портрет Гитлера, на обороте которого — портрет Путина:

Павел Бардин: Только не нужно искать символов и метафор там, где их нет! Просто подвал оборудован якобы под спортивно-молодежный клуб, и потому портрет президента (тогда Путин им еще был) там вполне уместен. Это чисто сюжетный ход, а не символический намек.

О.К.: Если этот намек не символический, то какой же?

П.Б.: Ну, намек, конечно, есть: Такой, что нынешней власти пора бы призадуматься

и начать что-то предпринимать. В общем, это скорее призыв, нежели намек.

О.К.: Интересно, что может предпринять власть, если она чуть ли не одобряет действия скинхедов?

П.Б.: Не вся власть, не все во власти. Не нужно преувеличивать. По крайней мере, у меня есть надежда, что какие-то ветви власти озабочены этим явлением и в будущем смогут более точно сформулировать, что такое экстремизм. Ибо чтобы бороться с явлением, его, прежде всего, нужно четко определить. Мне не хотелось бы, чтобы мой фильм воспринимали как „message“ против власти — это совсем не так. Во всяком случае, мне не кажется, что мы уже живем при тоталитаризме — коль скоро такое кино вообще возможно.

Кроме того, я не заметил, скажем, что „Единая Россия“, партия власти, когда-либо высказывалась в антисемитском или националистическом духе. И еще вот что. Когда мы снимали картину, многие нам помогали — и правозащитники, и просто обычные люди, так сказать, сочувствующие. На самом деле в России таких много, далеко не все у нас расисты, антисемиты, или ксенофобы. И это, поверьте, вдохновляет. Мы должны все вместе победить эту заразу, которая, конечно, уже успела поразить общество, к сожалению.

О.К.: Александр Ефимович, как вы объясните тот факт, что сегодня здесь, на земле, под которой 60 с лишним лет назад находился бункер Гитлера, впервые прозвучало „Зиг Хайль“, причем из уст людей, говорящих по-русски?

Александр Роднянский: Как то, что свято место пусто не бывает. На этом месте обязательно что-нибудь эдакое произрастет — типа нашего новоявленного российского фашизма. Россия для этого, как ни странно, вполне подходящая страна, ибо идеология нацизма — с научной точки зрения — у нас никогда не обсуждалась. Это была запретная тема. А запретное всегда привлекательно. Это первое.

Второе — наш расизм, фашизм, нацизм не освоен столь серьезно идеологически: скорее это „художественный проект“, созревший в головах малообразованной, дикой части молодежи. Замешанный на дешевой эзотерике, нацистской символике и ритуализации, помноженных на старославянские мифы языческого происхождения. Как ни странно, за всеми этими выкриками „Зиг Хайль“ и прочими атрибутами я не вижу реального содержания. Так, игры идиотов.

О.К.: Однако эти игры небезопасны. Гибнут люди:

А.Р.: Ну, если бы мы не считали эти „игры“ опасными, то и за фильм бы не взялись. Понятно, что все это чрезвычайно опасно. Как раньше говорили большевики: мол, Бога нет и в небе дырка, стало быть, все дозволено. Нет, не все дозволено и дырки в небе нет.

О.К.: Еще опаснее, вероятно, то, что и наша культурная элита не свободна от шовинизма. Чего стоит один тот факт, что Александр Солженицын написал, по существу, антисемитскую книгу, „200 лет вместе“.

А.Р.: Как сказал, кажется, Бердяев, еврейский вопрос — это не проблема евреев, а проблема тех народов, которые рядом с ними находятся. Национальные комплексы и фобии рождаются обычно на осколках империи: когда обломки так и не превращаются хотя бы в подобие новой стабильности.

О.К.: Как вы считаете, не помешало ли нам то, что мы так и не покаялись — как это сделали немцы? А ведь было в чем: сталинский большой террор, „наказание“ целых народов, да и массовое молчаливое пособничество всему этому.

А.Р.: У нас как считают? Пусть, мол, каются те, кто проиграл. А мы-то войну выиграли: стало быть, все, что ей предшествовало и все, что было потом, вплоть до смерти Сталина, да и после нее, — необходимость. Историческая необходимость существования великой империи. Где человек — песчинка, а главное — государство, его историческая миссия… И так далее.

О.К.: Вот в последнее время и идет реставрация имперской идеи — в том числе и в российских масс-медиа.

А.Р.: Да, я согласен, что мальчишеские игры в „фашистов“ — это результат игр более опытных и образованных „наставников“. Необходимость верить в свою исключительность, в идею империи, необходимость чувствовать себя частью огромной массы, ничего не сделав для этого, не учась, не работая, — это все очень привлекательно.

О.К.: Как герой вашей картины, Саша-Штык, который ничего не делает, а только бегает по улицам, выслеживая таджиков, затевает ссоры, драки и прочее?

А.Р.: Ну да.

О.К.: Прокатная судьба картины будет сложной, как вы думаете?

А.Р.: Конечно, сложности будут: во-первых, это фильм, неприемлемый лексически: они ведь, как вы слышали, исключительно матом разговаривают. И купировать это невозможно: ибо мат для наших героев — это и есть их язык, а не „украшение“ речи. А во-вторых, фильм может показаться слишком радикальным: либералы испугаются разбудить зверя в его берлоге, вызвать дух дьявола, а коммунисты — наоборот, сочтут нашу картину клеветой на Россию.