Проиграла ли Россия Приднестровье?

Трехсторонняя встреча президентов России, Молдовы и Приднестровья, состоявшаяся 18 марта 2009 года в Москве, может рассматриваться как важная веха на пути разрешения одного из конфликтов на территории бывшего СССР.

Трехсторонняя встреча президентов России, Молдовы и Приднестровья, состоявшаяся 18 марта 2009 года в Москве, может рассматриваться как важная веха на пути разрешения одного из конфликтов на территории бывшего СССР.

Во-первых, Москве удалось продемонстрировать свою эффективность в урегулировании конфликтов не только военно-политическими способами, но и путем переговоров, согласования интересов сторон. Всего за два дня до московской встречи официальный Кишинев не мог определенно сказать, поедет ли молдавский президент в Москву или воздержится от такого неоднозначного шага (особенно в контексте парламентских выборов, когда оппоненты Партии коммунистов Республики Молдова могут обвинить ее в пророссийских симпатиях).

Нельзя сказать, чтобы в Тирасполе были в восторге от встречи Игоря Смирнова и Владимира Воронина. Излюбленной тактикой Приднестровья является всяческое уклонение от прямых контактов с представителями правого берега Днестра. Однако Москва нашла веские доводы для того, чтобы такая встреча, несмотря на все возможные препятствия, состоялась. Во-вторых, хотя встреча в Москве и не завершилась подписанием юридически обязывающих документов, именно Россия смогла стать организатором и вдохновителем совместного заявления, подписанного конфликтующими сторонами и скрепленного Москвой.

Притом что обе стороны признали необходимость разрешения всех спорных проблем исключительно политическими методами, а также «стабилизирующую роль нынешней миротворческой операции в регионе» (то есть операции, в которой решающая роль отводится РФ). Такого результата не удавалось добиться ни Европейскому союзу, ни тем более ОБСЕ или Украине. Фактически в марте 2009 года России удалось повторить карабахский сценарий (подписание в ноябре прошлого года Московской декларации президентов РФ, Армении и Азербайджана), когда в урегулировании конфликта Москва занимает ключевые позиции.

Между тем четвертый пункт совместного заявления от 18 марта 2009 года, в котором говорится о том, что стороны «исходят из целесообразности» трансформации нынешней миротворческой операции «в мирогарантийную операцию под эгидой ОБСЕ по итогам приднестровского урегулирования», вызвал немало критических реакций в ряде российских СМИ. Это положение Московского заявления было названо едва ли не поражением российской дипломатии, «серьезной уступкой» в «самом важном вопросе», «потерей».

Впрочем, список эпитетов можно продолжать. Такой исходит из того, что раз Москва соглашается в перспективе на новый формат миротворческой операции (на чем интенсивно настаивает Запад), значит, российским интересам может быть нанесен серьезный урон. С нашей точки зрения, данный тезис строится на том, что после «пятидневной войны» российская дипломатия должна быть более напористой, стремиться к изменению статус-кво там, где это только возможно, не считаясь с ресурсами и затратами. Между тем правомерен вопрос: «Насколько оправданны окончательное скатывание российской дипломатии к ревизионизму и отказ от поддержания статус-кво даже там, где объективно это выгодно Москве?»

Однако, прежде чем отвечать на поставленный вопрос, следует сделать несколько важных уточнений. Во-первых, Россия согласилась на трансформацию миротворческой операции только тогда, когда у приднестровского урегулирования появятся итоги. Можем ли мы говорить сегодня о хотя бы предварительных итогах? Вряд ли.

Кишинев настаивает на широкой автономии Приднестровья в унитарном государстве, а Тирасполь стремится к федерации (фактически же к конфедерации). Кто сегодня точно определит, в какой точке урегулирование придет к своему финалу? И самое главное — что считать таким финалом и итогом? Напомним, совместное заявление было подписано тремя сторонами, следовательно, они и будут определять итоговый результат. Но в этом определении у Москвы будет явное преимущество (ее позиции и взгляды Тирасполя будут при всех нюансах ближе друг другу). Во-вторых, трехстороннее заявление — это не юридически обязывающий документ, который требует от Москвы немедленно свернуть нынешнюю операцию в одностороннем порядке. Разработка же такого документа может потребовать много времени. А пока очевидно одно: Москва (а не Брюссель или Киев) направляет ход мирного процесса. Пытаясь же возобновить формат «5+2» (Молдавия, Приднестровье — стороны конфликта, Россия, Украина — страны-гаранты, ОБСЕ — посредник, а Евросоюз и США — наблюдатели), РФ убирает почву из-под ног тех на Западе, кто задается не очень умным вопросом «Кто следующий после Грузии?».

Действительно, Москва пошла на признание независимости Абхазии и Южной Осетии. Но надо понимать, что это решение было вынужденным. Оно стало не следствием реализации «имперского проекта» (в течение всей первой половины 2008 года Кремль не спешил воспроизвести прецедент Косова в Евразии), а реакцией на процесс разморозки конфликтов, начатый в Тбилиси. В узком коридоре возможностей (при выборе — поражение или признание) Москва выбрала непростое решение, которое потенциально создало немало политических рисков. Но это вовсе не означает, что главной целью российской политики должно стать фронтальное столкновение с Западом (с которым у Москвы есть много общих интересов не только в тактике, но и в стратегии). Это возможно в том случае, если РФ действительно будет реализовывать воображаемые в некоторых кругах США и Европы «имперские» проекты. Но насколько полная изоляция (сопоставимая с временами холодной войны) является приоритетом российской внешней политики?

Не лучше ли договариваться и вести тонкую игру там, где это возможно, и сохранять статус-кво в тех ситуациях, в которых разморозка не грозит российским интересам? Зачем Москве идти на полный разрыв с Молдовой, если в Кишиневе к этому не готовы в той степени, как это было в Тбилиси в 2004—2008 годах? И не просто не готовы, а видят свой интерес в сохранении тесных связей с РФ. Разрыв России с Грузией произошел лишь тогда, когда были исчерпаны возможности для маневрирования в грузино-абхазском и грузино-осетинском конфликтах. Но ведь такие возможности на Днестре у Москвы сохраняются! По крайней мере до 5 апреля 2009 года (то есть даты парламентских выборов). Непонятно также, зачем делать окончательный выбор между Ереваном и Баку, если можно сохранять свое влияние в обеих странах. Риторические вопросы.

Следовательно, преждевременно впадать в алармизм и выступать с лозунгом «Мы теряем Приднестровье». Не вполне разумно и толкать российскую дипломатию к жесткому выбору: ревизионизм или сохранение статус-кво. Гораздо продуктивнее для России действовать по ситуации, а не по единому шаблону, сохраняя статус-кво там, где это выгодно, и нарушая его там, где есть необходимость и, главное, нет другой альтернативы. Поборникам же фронтальной конфронтации и изоляции страны (считающим себя горячими патриотами) хотелось бы привести мнение императора Александра III, которого трудно заподозрить в симпатиях к либералам: «Я рад, что был на войне и видел сам все ужасы, неизбежно связанные с войной. И после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры, для того чтобы избегать ужасов войны, конечно, если его (правителя) не вынудят к войне его противники ». А потому не следует всякие согласительные процедуры и договоренности отождествлять с поражениями и уроном для наших национальных интересов.