Суверенная демократия Рамзана

Это, несомненно, слава – когда люди, далекие от Кавказа, войн, политики, и вообще с трудом произносящие нерусские фамилии, вдруг, после дорожающего мяса и перед дешевеющим бензином, вспоминают: а, кстати, этот Сулим Ямадаев таки жив, или все-таки убили?

Очередной из братьев Ямадаевых, Иса, обвинен в причастности к похищениям людей. С Сулимом Ямадаевым все начиналось аналогично.

Это, несомненно, слава – когда люди, далекие от Кавказа, войн, политики, и вообще с трудом произносящие нерусские фамилии, вдруг, после дорожающего мяса и перед дешевеющим бензином, вспоминают: а, кстати, этот Сулим Ямадаев таки жив, или все-таки убили? Слава, может быть, посмертная. А, может быть, и нет. В общем, интрига. И уже совершенно неважно, кто он такой, этот Сулим Ямадаев? или другой Ямадаев, Руслан, которого тоже убили, только в Москве? и кто вспомнит третьего Ямадаева, Джабраила, которого тоже убили, только давно и в Чечне?

Когда-то они, Ямадаевы и Кадыровы, были вместе, и это тоже уже никого не интересует; и блаженны несведущие, ибо абсолютно правы. Это теперь уже и неважно, тем более, что были они вместе не с Рамзаном, а с его отцом, муфтием и чеченским президентом Ахматом Кадыровым. То есть, еще неизвестно, кто был с кем: братья Ямадаевы, хозяева Гудермеса, вовремя поставившие на муфтия, знали, что, кроме них, ему положиться не на кого. А Рамзан был мальчишкой.

Ахмат Кадыров преподносил федеральным войскам ключи от Гудермеса, его преторианцы были рядом. Это называлось чеченизацией конфликта, которая должна была избавить Москву от проблем. Все получилось. Только 9 мая 2004-го года на грозненском стадионе взрывается Ахмат Кадыров. Единственным продолжением чеченизации становится сын Рамзан — уже не мальчишка, а начальник президентской охраны и обладатель все более внушительного, если не сказать, единственного надежно-лояльного Москве военного кулака. Они еще вместе, но Ямадаевы быстро поняли, что Рамзан помнит все.

И не важно, с какого света — с того или этого — объявил Сулим кровную месть Рамзану. Да у Рамзана таких кровников половина Чечни, кровники ждут своего часа, друг друга и самого Рамзана, служа в одном взводе. И чеченцы поясняют: нечеченцу это трудно понять, но поверь на слово – это особая жизнь, когда про то, что ты окружен кровниками, знает вся Чечня. Рамзан так и правит – как человек, знающий цену особенностям этой жизни. Как человек, знающий, что пуля отлита. И все это знают. И где-то — даже сочувствуют.

В такой причудливой форме и продолжается та самая чеченизация. За радикальное средство от головной боли Москве пришлось заплатить, хотя в Кремле едва ли склонны считать эту цену запредельной. Как бы Рамзан ни намекал, что если не он, то больше никто, а после него только война, стало быть, ресурс Рамзана надо крепить еще и еще.

А на самом деле, чеченизация оказалась просто подлинным венцом философии вертикали власти – именно поэтому так славно получилось именно в Чечне: абсолютная лояльность центру в обмен на полное всевластие у себя. В этом плане, конечно, Дудаев мог бы иззавидоваться — все так, ему такие полномочия и не снились. Откуда он в те романтические времена мог догадаться, что биться надо не за независимость, а за суверенную демократию?

А во времена нынешние ничего такого, что сильно бы отличало Чечню от реальностей, данных в ощущениях другим российским местам, в общем-то, и нет. И не в том дело, что Кадыров отстроил и возродил Чечню – этот совместный бизнес сильного центра с сильными регионами уж точно придумал не он, хотя кое в чем это ноу-хау и обогатил. Вопрос не в Кадырове, а в стиле власти, к которому он оказался приспособлен лучше других – что, конечно, тоже кое-что говорит об этом стиле. Не человек у нас красит место.

Хотя, конечно, в Чечне, есть нюансы. Здесь, если что в чиновных искушениях не складывается, берутся за стволы, а не идут к прокурору, как принято в целом по стране. Но ведь и это опять же больше говорит о стране, чем о Чечне. Не человек, в общем, красит место; просто в Чечне он успевает выстрелить первым.

Кстати, очередной брат Ямадаев, Иса, уже обвинен в причастности к похищениям людей. С Сулимом, помнится, все начиналось примерно аналогично.