Конец двоевластия на Кавказе

Считать убийство министра внутренних дел Дагестана, произошедшее 5 июня в Махачкале, неожиданным было бы странно. Дело не в личности убитого, а в том, что он занимал свой пост одиннадцать лет, за которые произошло слишком многое

Считать убийство министра внутренних дел Дагестана, произошедшее 5 июня в Махачкале, неожиданным было бы странно. Дело не в личности убитого, а в том, что он занимал свой пост одиннадцать лет, за которые произошло слишком многое: и бои с настоящими боевиками, и спецоперации, подчас вызывавшие вопросы у местного населения, и коррупционные скандалы. Однако именно уход Адильгирея Магомедтагирова — какую бы причину покушения на него ни определило следствие — означает окончание важной эпохи в жизни российского Кавказа.

Каких-то лет пять назад любой человек, соприкасавшийся по работе с северокавказскими республиками, помнил имена их министров внутренних дел не хуже, чем имена президентов. Время относительной слабости федерального центра и нарастающей активности боевиков делало главу МВД как минимум «человеком номер полтора» в любом из этих регионов. А иногда «номер полтора» уместнее было дать самому президенту. Когда, например, в Кабардино-Балкарии старого аппаратчика Кокова на посту президента заменил молодой бизнесмен Каноков, никто не говорил о реальной смене элит до тех пор, пока вслед за Коковым не ушел министр внутренних дел. А когда в 2002 году на всенародных выборах президента Ингушетии федеральный центр поставил на Зязикова, бороться за его избрание приходилось совершенно партизанскими методами, поскольку МВД возглавлял другой кандидат в президенты.

Кстати о выборах. Называя причины одного из неудавшихся покушений на себя, Магомедтагиров среди прочего упомянул приближавшиеся тогда выборы в дагестанский парламент. Казалось бы, какая связь между главным милиционером и выборами? Однако никто не удивился. В политической жизни региона этот человек решал настолько много, что и парламент без его участия избрать было, конечно, невозможно. Некоторые представители дагестанской верхушки, побывавшие и в вице-премьерских, и в банкирских креслах, в качестве главного своего «ресурса» рассматривали именно благорасположение Адильгирея. Во многих частях Дагестана, в том числе на границе с Чечней, влияние главы МВД было определяющим, причем вовсе не только в милицейских вопросах.

Отличительной чертой любого «истинно кавказского» МВД был довольно жесткий вертикальный контроль. Административный ресурс у начальников городских и районных ОВД был невелик: они ждали, что министр может позвонить им и потребовать отчета по любому самому мелкому вопросу. Сложнее было с некоторыми центральными подразделениями, которые могли добиться коррупционной самоокупаемости — убэповцами, борцами с похищениями людей и т.п. Но и их Магомедтагирову удалось «деприватизировать». Правда, не сразу. Он ведь стартовал в 1998 году в непростых условиях: группа дагестанских политиков и бизнесменов, устроившая на главной площади Махачкалы бунт против тогдашнего руководства республики, потребовала смены главы МВД (опять-таки, этого они требовали гораздо активнее, чем смены собственно главы республики), и тогда вспомнили про жесткого милицейского начальника из Дербента. А уже когда в 2006 году президентом Дагестана стал Муху Алиев, следом ожидали скорую отставку любого чиновника республиканского уровня, в том числе и назначаемого из центра. И не зря ожидали — прокурор вот сменился почти сразу. Зато об отставке главы МВД не говорил тогда никто. Ему, правда, время от времени присылали в помощь москвичей, но слишком долго они в республике не задерживались.

А между тем уже тогда Магомедтагиров был почти последним из могикан. Министров внутренних дел с полностью «местной» биографией к тому времени на Кавказе практически не оставалось. По-видимому, установка на их удаление появилась после Беслана. Почему не трогали дагестанского министра? Во-первых, слишком велики были его заслуги по отражению нападения боевиков в 1999 году. Во-вторых, возможно, федеральный центр понимал, как тяжело будет приезжему министру совладать со структурой, контролировавшей огромную часть запутанной жизни Дагестана. Срабатывал, видимо, «синдром Лужкова»: его, может, и хочется заменить, но справится ли с его наследием федеральный ставленник? А вдруг местная машина сломает хребет новичку?

И все же время берет свое. Оставлять в бесконтрольной целости громадный рычаг влияния в регионе — сегодня для федерального центра явный анахронизм. Но если место убитого Магомедтагирова займет „варяг“, он долго будет разбираться в скрытых пружинах доставшегося ему ведомства. А это значит, что полнота ответственности за Дагестан фактически перейдет к его президенту, у которого срок полномочий истекает меньше чем через год.