Интервью Дмитрия Медведева американской газете Wall Street Journal

В преддверии своего визита в США, 22-24 июня, президент Медведев ответил на вопросы газеты Wall Street Journal. Президент обсудил с журналистами судьбу евро, санкции против Ирана, ситуацию в Киргизии, вступление России в ВТО, разлив нефти

 — Господин Президент, большое спасибо за то, что уделили нам время. Вы собираетесь в США, чего Вы хотите достичь в ходе этого визита? Во-вторых, что, в частности, Вы считаете, изменилось в характере отношений с новым Президентом США?

 — Чего я хочу достичь во время визита в Соединенные Штаты Америки? Я хотел бы продолжить наше общение с Президентом Обамой. Хотел бы закрепить те положительные тенденции, которые образовались в российско-американском диалоге. Не секрет, что еще несколько лет назад он деградировал практически до очень низкого уровня, чуть ли не до состояния холодной войны. Это было очень печально и, на мой взгляд, вредно и для американцев, и для русских. За последнее время нам удалось восстановить полноценное общение, мы достигли целого ряда вполне конкретных результатов, достаточно вспомнить нашу синхронную работу по международным проблемам: подписание Договора СНВ-3, наши проекты, которые мы сейчас пытаемся реализовывать, и целый ряд других аспектов, по которым мы стали лучше друг друга понимать.

Поэтому мне бы хотелось продолжить общение с моим коллегой, с которым у меня установились хорошие отношения. Я всегда говорю, что отношения между президентами – это необходимое условие добрых отношений между странами, но недостаточное. Потому что лучше, когда эти отношения в личном плане хорошие, но нужно, чтобы была еще и государственная воля, поддержка других властей, поддержка гражданского общества, поддержка бизнеса. Тогда все получится.

Но я думаю, что этот визит будет интересным. Я впервые собираюсь посетить Кремниевую долину. Это в значительной степени интересно мне как человеку, и, с другой стороны, мне интересно ознакомиться с теми достижениями, с теми компаниями, которые размещены в Кремниевой долине и которые представляют квинтэссенцию научно-технической мысли Соединенных Штатов Америки, и при этом впитывают в себя все лучшие силы, которые приезжают в США из других стран, в том числе – из России.

Как известно, там очень много выходцев из России или же просто наших граждан. Но задача моя проста и сложна, в то же время. Я хочу посмотреть, как это устроено в Кремниевой долине. И нам бы хотелось создать что-то подобное, но, естественно, соответствующее нашим представлениям, в Российской Федерации. Есть такой проект «Сколково», который был уже подготовлен и по которому есть решение. Мы хотим создать отдельный инновационный город недалеко от Москвы, куда привлечь частные инвестиции как российские, так и иностранные. Поэтому знакомство с опытом Кремниевой долины мне представляется весьма и весьма любопытным. Есть и другие интересные встречи, включая выступление в университете, и другие мероприятия, которые, как мне представляется, для меня будут интересны. Я никогда не был в Сан-Франциско, никогда не был в Калифорнии. Одно это уже должно запомниться. Ну а помимо, собственно, вот этой части, есть, конечно, более формальная часть, – это переговоры с моим коллегой в Вашингтоне. В Вашингтоне мне все гораздо более знакомо. Вашингтон такая типичная столица, но от этого не меняется суть наших дискуссий, суть наших переговоров. Надеюсь, что мы сможем обсудить практически всю российско-американскую повестку дня. Но упор мне бы лично хотелось сделать на нескольких вещах, и я сказал уже об этом Бараку Обаме: на экономическом сотрудничества между Россией и Соединенными Штатами Америки, потому что мы за последнее время укрепили наше сотрудничество в сфере безопасности, но мы существенно не улучшили контакты в области экономики. Это не значит, что их нет: и инвестиции существуют, и объем торгового оборота измеряется десятками миллиардов долларов, но это все равно не тот уровень, который приличествует России и Америке. Вот об этом я надеюсь поговорить.

Есть еще ряд застарелых болезней, таких, например, как наше вступление в ВТО. Американские партнеры обещали нам здесь свою поддержку. Не знаю, как будут развиваться события, но я хотел бы поговорить об этом с моим коллегой и сделать все для того, чтобы вступление Российской Федерации во Всемирную торговую организацию наконец состоялось. Как принято говорить, шарик здесь на стороне американцев.

Вот вкратце.

 — Господин Президент, а что именно, что реально может сделать американское правительство в ходе этого визита для того, чтобы ускорить присоединение России к ВТО?

 — Значит, что можно сделать и нужно сделать? Нужно договориться по нескольким относительно небольшим, но еще остающимся дискуссионным позициям, по которым сейчас ведут переговоры наши коллеги: и Правительство Российской Федерации, и торговый представитель, и другие официальные лица из Соединенных Штатов Америки. Расхождения, на мой взгляд, сейчас совсем минимальные, они носят или такой вкусовой характер отчасти, во всяком случае, на мой взгляд, или же они связаны с тем, как понимают свои экономические интересы Соединенные Штаты Америки. Я думаю, что мы должны перешагнуть через этот рубеж, потому что от присутствия России в ВТО выигрывает не только Россия, для России – это в известной степени испытание, но выигрывает в целом вся система Всемирной торговой организации и другие страны, потому что мы хотим действовать по одним и тем же правилам.

Нас иногда упрекают, говорят, вот вы здесь что-то не так сделали, здесь вы занимаетесь, допустим, какой-то поддержкой той промышленности или тех отраслей, которые в этих условиях поддерживаться не должны, а какие преференции сейчас применяться не могут. В общем, обычно идет на эту тему дискуссия. Так вот она отпадет сама собой, как только Российской Федерация вступит в ВТО. Нас уже водят за нос довольно давно, гораздо больше, чем некоторые другие очень крупные экономики. Я уже не говорю о том, что сегодня во Всемирной торговой организации присутствуют такие страны, чью экономику рыночной-то назвать нельзя, но они там есть. России – нет. Поэтому, еще раз повторяю: я надеюсь, что те обещания, которые были когда-то и мне даны со стороны действующей американской администрации, будут исполнены.

 — Господин Президент, сейчас большинство стран Западной Европы страдают от финансового кризиса. Вы плотно за этим следите. Вы считаете, этот кризис в самом начале, в середине или в конце?

 — Еще лучше, если бы Вы меня спросили, по какой букве он развивается: по букве «V», по букве «W» или по букве «L»?

Не хотелось бы, конечно, чтобы это было по букве «L», и не хотелось бы, чтобы это было «W» или «трипл-V». А если говорить, внимательно относясь к событиям, то я думаю, что все-таки мы находимся на стадии выхода из кризиса. И уже пора готовить то, что называется «стратегией выхода».

Другое дело – насколько подготовлены к этому наши экономики. Где-то это, может быть, лучше сегодня, где-то это, может быть, хуже. Я знаю, что многие государства – и Соединенные Штаты – пока еще настаивают на том, чтобы продолжить стимулирование собственной экономики. Но мне представляется, что все-таки стратегию выхода уже пора вовсю обсуждать, потому что в противном случае мы будем только разогревать аппетиты и не получим окончательного результата. Поэтому я думаю, что мы – приблизительно в этой точке. И это подтверждается рядом экономических показателей. Но практически везде, во всех странах, в крупных экономиках начался рост. Он где-то не такой большой – полпроцента, процент, где-то – очень значительный, как в некоторых быстроразвивающихся экономиках, на быстроразвивающихся рынках, таких, как, допустим, Китай или Индия. У нас рост умеренный, но неплохой – около 4 процентов сейчас. Если это удастся сохранить, я считаю, что это уже неплохой показатель, и именно поэтому нам нужно думать о стратегии выхода, конечно, при этом сохранив отдельные стимуляционные меры, нельзя все сразу бросить. Мы в прошлом году, напомню, истратили на поддержку собственной экономики около 200 миллиардов долларов. Это, в общем, приличные деньги, и за счет этого нам удалось решить целый ряд проблем, в том числе – не остановить важные предприятия, обеспечить их заказами и мягко выйти в этот год. Но так не должно продолжаться все время, условия несколько иные, все меняется. Поэтому я надеюсь, что мы вот сейчас находимся в этой фазе.

 — Господин Президент, Вы считаете, что некоторые европейские страны извлекли жесткий урок относительно балансирования бюджета? Вы поддерживаете больше немецкую точку зрения или французскую точку зрения?

 — Некоторое время назад у меня был визит в Германию и мы долго, на протяжении часов, эту тему обсуждали с моей коллегой, Федеральным канцлером Ангелой Меркель. Весь разговор тоже крутился вокруг того: «Вы за что – за стабильность или за солидарность?» Это как бы такой водораздел в позициях ряда стран Европейского континента, Евросоюза. Всякое сравнение достаточно примитивно. Понятно, что позицию солидарности в значительной степени отстаивают те, кто придерживается в большей степени «левых» взглядов, позицию стабильности обычно отстаивают «правые».

Я считаю, что надо отстаивать прагматичную позицию. А эта позиция заключается сегодня в следующем. Мне, конечно, трудно давать советы Евросоюзу – он не нуждается в моих советах, они сами со всем справляются, я надеюсь, – но, тем не менее, нужно все равно выбирать какую-то золотую середину. Нельзя разбалтывать экономики, нельзя безоглядно помогать в той ситуации, когда уже спасать нечего, а нужно все-таки исходить из трезвых соображений. Но в то же время все-таки разумные меры по поддержке ряда слабых экономик для спасения общей идеи, – а общая идея – это единый европейский рынок и единая наднациональная валюта евро, – так вот, в этом случае общие меры необходимы. И, кстати, все-таки они такие меры приняли, потому что решение о выделении практически триллиона евро – это решение в пользу поддержки общей стабильности на европейском континенте. Поэтому мне кажется, что нельзя эти вещи противопоставлять друг другу, но, конечно, бесконечная солидарность и помощь, которая не приносит результата, – это очень опасный путь, в конечном счете разорвать может все, что угодно, даже Евросоюз, и создать известные проблемы уже просто с платежеспособностью тех стран, которые сейчас не находятся под ударом. Поэтому здесь должна быть какая-то золотая середина.

Я надеюсь, что я смогу эту тему обсудить с моим другим коллегой, с Николя Саркози, который приедет на Санкт-Петербургский экономический форум. С Меркель я уже поговорил, теперь с ним поговорю.

 — Господин Президент, если кризис будет распространяться, пока что это не ясно, если, например, Испания, Португалия столкнутся с проблемами, то Россия предложит международную финансовую помощь для того, чтобы обеспечить стабильность Европе.

 — Мы, знаете, очень заинтересованы, чтобы в Европе была стабильность.

Во-первых, потому что Россия – европейская страна. Мы не члены Евросоюза, но мы – европейская страна.

Во-вторых, наши золотовалютные ресурсы разделены между несколькими корзинами: они в долларах, они в евро, частично в фунтах стерлингов, некоторые другие валюты тоже используются, такие как швейцарский франк и, понятно, золото, ценные бумаги. Поэтому от того, насколько хорошо обстоят дела на европейском континенте, в конечном счете, зависит и наше благополучие. Поэтому мы очень внимательно наблюдаем за ситуацией. И когда я последний раз общался на эту тему, долго общался, подчеркиваю с Канцлером Федеративной Республики Германии, я сказал, что мы очень надеемся, что их меры по поддержке евро и по поддержке экономики принесут результат. У нас есть отдельные отношения со всеми странами и, в том числе с теми, которые сейчас попали в трудную ситуацию, с Грецией и с Испанией и с Португалией. И конечно, мы будем учитывать это в наших отношениях. Но я все-таки считаю, что основные меры поддержки должен предпринять Евросоюз, и они такие решения приняли.

Сейчас главное, на мой взгляд, чтобы они это довели до конца, чтобы они не бросили это. Потому что иначе, как я уже сказал, может начаться центробежный процесс, и тогда в Евросоюзе будут побеждать те, кто выступает за сворачивание единой валюты и сворачивание единого рынка. А, на мой взгляд, это было бы шаг назад.

 — Вы серьезно опасаетесь того, что может произойти провал единой валюты?

 — Пока нет. Но такой опасности исключать нельзя хотя бы потому, что возникла уникальная ситуация. Не так давно у нас был саммит с Евросоюзом. Он регулярно проходит, два раза в год: Россия-Евросоюз. Есть, кстати, и такой же саммит Америка-Евросоюз, если вы знаете. Так вот, на этом саммите мы обсуждали ситуацию. Она действительно выглядит уникально.

Сегодня в Европе есть государства со слабой экономикой и сильной валютой, чего никогда не было в истории человечества, никогда не было во всемирной экономической истории, потому как эта валюта носит наднациональный характер. Но она, в конечном счете, определяется экономической мощью отдельных государств, и некоторые из них – это слабые звенья. И вот как это все «поженить», каким образом это будет работать в относительно дальней перспективе или даже среднесрочной перспективе, – это вопрос. Именно поэтому его так сейчас усиленно и обсуждают. И именно поэтому в ряде стран активизировались так называемые «партии национальных валют»: партия немецкой марки, партия французского франка. Это такая, в общем, достаточно серьезная угроза для Евросоюза как единого рынка и как союза между европейскими государствами.

Поэтому я не преувеличиваю угрозу, но ее недооценивать нельзя.

А Вы как считаете?

 — Пока что я соглашусь с Вами, есть угроза того, что действительно это может произойти. Правительства должны выполнять меры, которые они объявили. И если вдруг мы увидим, что они не привержены этим обещаниям, то это вновь усилит кризис, и его надо будет решать уже с гораздо меньшими ресурсами. И поэтому я спрашивал, Россия сможет оказать поддержку, если действительно это станет «заразным явлением»?

 — По поводу поддержки России я просто отдельно скажу. У нас есть свои внутренние задачи, которые мы должны решать. У нас достаточное количество внутренних проблем, у нас экономика, которая еще не оправилась от кризиса. Но есть целый ряд проектов, где мы действительно работаем с государствами, у которых сегодня ослабленная экономика. И если рассматривать это сквозь призму наших отношений в этой сфере, по таким проектам, то, наверное, да. А если говорить о прямых финансовых вливаниях, желательно, чтобы все-таки это делали партнеры по Евросоюзу.

Здесь есть еще одна проблема, очень сложная: каким образом побудить слабеющие экономики осуществлять жесткую экономическую политику. Это как раз и есть вот этот конфликт между стабильностью и солидарностью. Потому что выполнять рекомендации, пусть даже самые умные, которые дают другие страны или Еврокомиссия, это очень сложно, особенно когда на улице стоят тысячи людей и требуют роспуска парламента и низвержения правительства, как не справившегося с теми угрозами, которые возникли. Поэтому оттого, насколько последовательными будут правительства государств со слабеющей экономикой в реализации этих экономических мер, и зависит успех общей политики по преодолению кризиса, который возник некоторое время назад в экономике Евросоюза. Вообще это все настораживает, потому что, конечно, это может восприниматься и как вторая волна того кризиса, который возник в конце 2008 года, это очевидно. Я думаю, что мы завтра об этом поговорим во время нашей дискуссии, которая будет проходить на Форуме.

 — Господин Президент! Когда Вы поедете в США, Вы увидите, что страна сильно сейчас сосредоточена на кризисе в Мексиканском заливе. Прежде всего, BP или американское правительство обращалось к российскому правительству, учитывая ваш опыт в работе на больших глубинах?

И, в более широком контексте, Вы считаете, что этот кризис фундаментально изменит характер глобальной нефтяной промышленности? Как изменится уравнение между риском и доходами из-за этой утечки нефти?

 — Это большая проблема. Мы видим, насколько много внимания она получает в вашей стране, как много внимания ей уделяет Президент Соединенных Штатов. В общем, такая проблема способна расшатать все что угодно, в том числе и авторитет властей, это абсолютно очевидно.

И ответ на эту проблему, он очень сложен, потому что с подобной катастрофой мы все сталкиваемся впервые, когда масштаб бедствия такой большой. Да, разливы нефти были и раньше. У нас есть целый набор конвенций на эту тему. Я специально сейчас поднял Международную нормативную базу для того, чтобы понять: а что делать? И вот вы знаете, к какому выводу я пришел, и хотел бы об этом сказать во время «двадцатки»? Что, несмотря на то, что у нас есть юридическая база для устранения небольших проблем, у нас все-таки нет глобальной международной правовой базы для устранения таких мегакатастроф, как случилась в Мексиканском заливе. Во-первых, ее пока просто не преодолеть, нет технического решения, которое позволило бы это сделать, а во-вторых, и это очевидно абсолютно, возникает вопрос вообще: а кто будет компенсировать убытки и хватит ли имущества, хватит ли денег у той компании, которая будет, допустим, признана формально отвечающей за соответствующую проблему? А если денег не хватит, то что, кто отвечает? Значит, возникает вопрос о страховании. Но страхование такого рода рисков практически никогда не велось, и я даже не знаю, кто готов, допустим, выступить в качестве страховщика по такого рода операциям и кто мог бы заняться перестрахованием, какая компания может выступить в качестве перестраховочной, потому как объем потенциального возмещения – это десятки, это сотни миллиардов долларов. Значит, нам нужны новые международные подходы к этой проблеме. И здесь я вижу и роль России, потому как у нас тоже большая добыча, у нас тоже есть свои объекты, подобные объекту, который находится в Мексиканском заливе. Мы, конечно, за ними следим и, надеюсь, что там все будет абсолютно хорошо, но это звонок. И здесь, как Вы правильно сказали, необходимо найти новую точку распределения рисков, потому что риски эти столь высоки, что не только одной компании не справиться, может быть, не справиться целой стране, особенно, если эта страна не такая мощная как Соединенные Штаты Америки или Российская Федерация, а страна более компактная, более маленькая. Кто там отвечать будет? Какая компания ответит за все это? И поэтому мы должны консолидировать здесь свои усилия.

Я, конечно, очень надеюсь на то, что Администрация Соединенных Штатов Америки вместе со специальными службами, которые для этого созданы, вместе с усилиями компаний, за это отвечающих, все-таки эту проблему решит. Но подумать о будущем нам крайне необходимо.

Пока же, что касается нашего участия, к нам обращения на эту тему не было. Но мы готовы к тому, чтобы обсудить эту проблему, что называется, от корки до корки.

 — После того, как произошел кризис, Вы просили осуществить обзор российских месторождений на больших глубинах, для того чтобы обеспечить предотвращение возможности такой ситуации?

 — Да, конечно. Естественно, как только все это произошло, были даны все необходимые поручения и нашим министерствам, которые отвечают за соответствующую безопасность, и даже в неформальном ключе, конечно, были разговоры с крупнейшими компаниями, которые ведут добычу таким образом на море. И за этим следят все, включая даже Генеральную прокуратуру. Но здесь есть две стороны.

Первая из них – это технологическая сторона, и это пока большая проблема. Каким образом справляться с подобными происшествиями на больших глубинах, особенно, когда давление очень высокое? Я думаю, что на эту тему будет написан еще не один десяток исследований. Потому что очевидно, что после этой катастрофы все-таки риски должны восприниматься несколько иначе. Это справедливо.

И второе, что тоже весьма и весьма важно, – это экономическая сторона, о чем я уже сказал: кто будет выступать в качестве страховой компании по подобного рода происшествиям на будущее, каким образом международному сообществу распределить здесь свои роли. Я думаю, что тех конвенций, которые были приняты в ХХ веке на эту тему, в том числе и Международную конвенцию по морскому праву, и Конвенцию, которая посвящена борьбе с нефтью, борьбе с разливами нефти в море, их пока недостаточно. Надо думать об этом.

 Читать далее