Интернет — виртуальное кладбище

Заказал весной некоторые печальные, но необходимые работы на кладбище, где похоронены мои близкие родственники. Мастер, с которым оговорил условия, сроки обозначил «август-сентябрь». Расплывчато, но и денег не взял, поскольку в таких делах предоплата не полагается. Все по окончании, Интернет.

Звоню ему — не отвечает. И тут вот что со мной происходит: я лезу в интернет, открываю спутниковые карты и пытаюсь понять — работы начаты? Нет, конечно, оказалось, что обновление карт происходило максимум в конце прошлого года (ясно по другим деталям), разрешение слабоватое, хотя машину у собственного дома разглядел легко. Так что трюк не удался.

Но сама попытка заставила меня крепко задуматься. Разобраться в себе. Когда я нашел на карте скорбный квадратик, то, представьте, расчувствовался. В другом окне открыл последние фотографии родных. Потом крутанул колесиком мыши, изменил масштаб спутникового снимка, «взлетел». Тени близких мне людей растворились где-то там, у окраин Москвы, средь квадратиков микрорайонов, жидких лесных островков и полигонов твердых бытовых отходов.

И возникло в душе странное чувство измены — выходит, новые технологии изменили и меня. Поскольку я тут же стал думать: а ведь это новый сервис. Теперь на кладбище можно не ходить. Препоручить исполнение сердечной обязанности оптике с электроникой, как препоручаешь уход за могилой фирме. И тут же, порывшись в поисковике, понял: ха, открыл Америку! Все уже придумано! В интернете уже предлагают поставить у могилки близкого человека камеру (в Риге, к примеру, их и так ставят — для обеспечения безопасности), а самому дома, с кутейкой, со стаканом граненым да черным хлебом, поминать родню или друга. У монитора. Глядя на изображение. В любое удобное время. Онлайн. Гляди, ворона прилетела.

Гудит ли за окошком пурга, жарит ли нещадное солнце — а ты в тепле (или под кондиционером — по обстоятельствам), вспоминаешь. Кап слеза на клавиатуру. Царствие небесное.

И если вы думаете, что я сейчас по традиции вырулю на обычные стоны, мол, в наше время компьютер убил реальные чувства, убьет реальную жизнь, а потом возьмется и за самое смерть, так нет. Ибо, глядя на этот идеализированный слайд-фильм, я испытывал тем не менее противоречивые чувства. Он был очищен от бытовых подробностей; от сальных волос батюшки, который отпевал. В нем не было места назойливой мухе, которая кружила, проклятая, над гробом. Не было отряда землекопов, которые укатывают под землю быстро, молча и технологично, а потом, положив лопаты на плечи, уходят туда же, откуда пришли, садятся, курят и ждут следующего. Не было злости на похоронного агента, который смылся, оставив нас наедине с нерешенными им, именно им, негодяем, проблемами.

Но не было и полновесного, заполняющего все пустоты души исполнения последнего долга, которое возникает, когда ты человечней, чем всегда, открываешь скрипучую калитку неотступного собственного будущего и, шепча слова горького обращения, по привычке ломаешь стебли цветов, хотя сейчас их не воруют.

У экрана-то я другой, я — всевластитель-пантократор, кручу колесико — и достигаю вселенского масштаба. Какие мухи?

Держусь ли я за эти реальные неаппетитные и горемычные подробности, которые теперь уже винтами-саморезами закручены мне в мозги? Поставлю вопрос иначе: мог бы я без них прожить? Ну, наверное. Мы легко поддаемся искушению упростить, затуманить и подлакировать действительность. Но мне почему-то кажется, что чувства, которые охватывают тебя наперекор горькому опыту, бытованию, зиждутся на нем и отлетают от него — светлее, прочнее. Эти чувства надежнее. Не говоря уже о важных решениях, затрагивающих собственную жизнь и жизнь других людей. Поэтому ответ: да, держусь.

Я понимаю китайцев, которые первыми создали цифровой погост: у них нет возможности посетить далекие могилы родственников из-за конфликта вокруг Тайваня. Я понимаю осетин и грузин, которым впору создавать такое кладбище, потому что из-за войны, развязанной Саакашвили, они не могут перейти на пограничном пункте Верхний Ларс несколько километров, чтобы посетить места упокоения предков. Но почему многие из нас так легко хоронят на виртуальном кладбище даже саму возможность узнать жизнь досконально, с широтой и долготой, со вкусами и запахами, какими бы они ни были?

Да потому что виртуалка затягивает. Она комфортна. Следуешь дистиллированной модели — и трава не расти.

Вот сейчас в Сети сложился вполне стройный хор тех, кто считает, что автомобильная дорога похоронит Химкинский лес, — уж простите, опять про него, больно пример нагляден. Кто только не обсуждает его судьбу! По словам одного остроумного молодого человека, осталось пригласить специалиста по фэн-шуй, чтобы он нарисовал, где уместнее пролечь десятиполосному тракту, чтоб не тратилась впустую энергия ци. Музыканты, журналисты, доброхоты, офис-менеджеры, студенты приносят соболезнования редким животным и птицам, разрушению экосистемы… Почти никто не знает реального положения леса и людей, которые вокруг живут, а потому уверены, что петиция, в которой больше десятка подписей за дорогу через лес, сфабрикована химкинским начальством.

Без, как всегда, опоздавшего начальства не обошлось. Но думаю, что если бы устроители дороги были похитрей, то им стоило бы сначала обозначить намерение построить дорогу там, где проходит один из спасительных альтернативных планов: послать геодезиста с рейкой на химкинскую улицу, чтоб тот обсказал населению, сколько тысяч (!) квартир придется расселить и сотен (!) домов снести. Химчане бы на руках строителей в лес унесли.

Насчет же редких зверей… Может, там еще остались нормальные зверюшки средней полосы, но Химкинский лес — великий труженик, а не реликтовый заказник. Он, как чернорабочий, без устали перемалывает все, что снизу идет от трех крупных стратегических предприятий и что сверху — от серебристых птиц, идущих на посадку в «Шереметьево». Смелет лес и ароматы дороги, не привыкать, что бы ни говорили те, кто тащит его на виртуальное кладбище. Просто в этом районе надо посадить ровно столько осин, берез и елок, сколько будет срублено. Проследить за этим жесточайше — и, кстати, привлечь к этому действительно спасительному делу всех, кто видел Химкинский лес только на спутниковых картах, но связи с действительностью и чувства долга не утратил. Кто пел и говорил про защиту леса не из коммерческого интереса, не из предвыборного, не потому, что это модно или кислотой уедает начальство, а потому, что заботится, чтоб нам можно было нормально ездить, ходить, дышать и жить в реальном — «любимом и ужасном» — мире, стране и городе.

Вот такие звери у нас действительно становятся редкими.