Ливийская загадка, или Кто на самом деле воюет против Каддафи

В отличие от Ирана, протесты в арабских странах спонтанны и децентрализованы. Но даже на этом фоне выделяется ливийская оппозиция, о составе и природе ходит множество слухов. Ливийцы еще не вполне уверены, на чьей он стороне на самом деле.

Это «Аль-Каида», — говорил о протестующих против его власти лидер Джамахирии Муамар Каддафи в интервью корреспондентам ABC и BBC 28 февраля 2011 г. А нет ли там и правда «Аль-Каиды?» — задумались на Западе в конце марта, когда встал вопрос о том, следует ли давать повстанцам оружие.

Между этими двумя высказываниями находится целая серия мнений, постепенно формулировавшихся в прессе. пишет Анна Сакоян на сайте Полит.ру.

Что происходит в Ливии

Когда в Ливии 15 февраля начались протесты, западная пресса описывала эти события примерно так же, как и революции в Тунисе и Египте или протесты в Йемене: народ устал от диктатуры и хочет демократии. Говорили, что протесты массовые, что интернет-связь плохая, что людям надоела сорокалетняя тирания. О том, что именно представляет собой оппозиция, писали мало и обобщенно: в одной относительно ранней (24 февраля) статье в The Economist вскользь говорилось, что свержение нынешнего ливийского режима, конечно, едва ли приведет к установлению порядка в стране, но зато у Ливии есть «талантливые диссиденты, которые сейчас находятся в изгнании и горят желанием вернуться». Чуть позднее заговорили о племенных связях и специфике общественного устройства в стране.

После того как Совбез ООН принял резолюцию 1973, возник вопрос о том, чего именно хотят противники Каддафи. Прежде речь в основном шла о том, что необходимо всячески поддерживать демократические движения и что в случае с Ливией международное сообщество должно оказывать гуманитарную помощь повстанцам. После того, как коалиция начала военные действия, разговор начал смещаться к обсуждению гражданской войны.

«Что представляет собой конфликт в Ливии? Жесткие диктаторские репрессии против демократической оппозиции? Или это на самом деле гражданская война между племенами?» — писал Дэвид Киркпатрик в NY Times 21 марта (до этого в NY Times так вопрос не ставился). В Тунисе и Египте, говорит он, в отличие от Ливии, протесты были принципиально ненасильственными (он вспоминает случай, когда египетские оппозиционеры испугались, что проиграли в борьбе с диктатурой, только из-за того что в какой-то момент прибегли к насилию – стали бросать камни в толпу лоялистов). В Ливии к оружию прибегли практически сразу ( «Даже один религиозный лидер, клонящийся к суфизму, — традиционно суфии – пацифисты… — сожалел о том, что у его племени мало оружия для боевых действий»). Если коалиции и удастся сместить Каддафи, заключает он, это еще не значит, что в стране настанет порядок, а на смену диктатуре придет демократия.

В тот же день появилась запись в коллективном блоге “Democracy in America” на сайте The Economist (в соответствии с традицией издания, блог ведется анонимно), в которой действия США недвусмысленно описывались как «вмешательство в ливийскую гражданскую войну». Автор рассуждает о том, каким образом власти подбирают аргументацию, чтобы обосновать перед общественностью необходимость вооруженного вторжения в какую-либо страну, и приводит составленный одним юристом из штата Флорида список наиболее убедительных (в порядке убывания) для американцев оснований:

1. Самозащита; ответ на агрессию против США;

2. Использование силы для защиты важнейших для США ресурсов или отстаивания главных интересов страны;

3. Защита близких союзников, которые подверглись нападению;

4. Защита мирных граждан в условиях смертельной опасности;

5. Вмешательство в чужую гражданскую войну на стороне своих друзей;

6. Притеснение тех, кто нам не нравится.

В случае с Ливией возможны только последние три аргумента, из них в правительственной риторике используются четвертый и пятый, причем на момент написания этого поста о гражданской войне говорили еще мало. Автор записи, не отрицая необходимости вмешательства, советует называть вещи своими именами и не подменять понятия.

Племя или общество

О специфике ливийского общественного устройства сейчас говорят много, и одним и тем же фактам, в зависимости от позиции автора, придается разное значение.

Например, скептически настроенный Эндрю Инглэнд пишет в Financial Times: «Ливия, одна из самых закрытых стран в регионе, значительно отличается от своих североафриканских соседей: из-за диктатуры Каддафи, продолжавшейся 41 год, там нет сформировавшихся оппозиционных движений, гражданского общества или влиятельных государственных институтов».

Социолог Мохаммед Бамие в статье на Muftah.org противоречит ему: «Пожалуй, из-за того, что государство полностью оторвано от общества, ливийское восстание – это первый случай в череде арабских революций, когда оппозиционное правительство сформировалось еще до завершения революции».

Обстоятельный рассказ о племенах в Ливии, основанный на мнениях специалиста по Ливии Брюса Сент-Джона (Bruce St. John) и политолога Ореля Брона ( Aurel Braun) был опубликован 1 марта на сайте CBC. Во времена Римской империи на территории Ливии существовало три отдельных области: Триполитания на западе, Киренаика на востоке и Феззан на юге, причем основная часть населения тогда, как и сейчас, была сконцентрирована на севере страны, то есть в Киренаике и Триполитании. В каждой из этих областей население распределялось по племенам. В 1911 г. Ливия стала итальянской колонией; в 1931 г. племена впервые объединились: произошло общенародное восстание против колонизаторов, которое было жестоко подавлено; в 1943 г. Ливия опять раскололась: ее оккупировали Великобритания (на севере) и Франция (к ней отошла область Феззан). В 1951 г. к власти в Ливии пришел король Идрис I, который объединил ливийские области в единое государство. Фактическое объединение осложнялось отсутствием развитой системы коммуникаций (даже между такими крупными городами, как Триполи и Бенгази). В 1969 г. пришел к власти Каддафи, который, по словам Брона, с самого начала манипулировал межплеменными отношениями и использовал противоречия между племенами в своих интересах, «хотя, как показывают начавшиеся недавно протесты, его усилия были безуспешными».

Несмотря на все противоречия, продолжает автор статьи, у племен много общего: все говорят по-арабски; большинство исповедует ислам суннитского толка; житель Триполи может спокойно переселиться в Бенгази. Поэтому население Ливии, по его мнению, стремится к объединению. В частности из-за того, что в объединенном и сплоченном обществе нефтяные богатства будут распределяться наиболее эффективным образом.

Несколько иначе эта история представлена в статье Мохаммеда Хусейна, опубликованной на BBC (перевод этой статьи был опубликован Русской службой). Первоначально Каддафи и его единомышленники стремились к уничтожению племенных различий (этому немало способствовала урбанизация населения). В течение первых десяти лет его правления, когда он пользовался доверием общественности и располагал значительной поддержкой со стороны армии, проявления племенной идентификации официально порицались. Потом популярность Каддафи снизилась и тогда трайбализм и межплеменное соперничество стали для него инструментом разделения общества, с помощью которого он укреплял свою власть (особенно это касалось армии, где были представлены главные ливийские племена). Например, племя каддадфа (к которому принадлежит собственно Каддафи) находится в конфликте с племенем магариха, а оно, в свою очередь, состоит в дружеских отношениях с племенем варфалла. Те дружат с племенем аль-зинтан, которое составляет значительную часть населения города Зинтан, и этот город один из первых занял сторону повстанцев. Таким образом, межплеменные отношения, возможно, находят некоторое отражение в том, как разворачивается ливийский конфликт.

Мохаммед Хусейн, впрочем, считает, что значение трайбализма не следует переоценивать: люди слушают племенных вождей только тогда, когда им это выгодно. По его мнению (статья была опубликована 21 февраля), если разовьется вооруженный конфликт между нынешним режимом и повстанцами, то противники Каддафи будут сплоченно выступать против него, невзирая на межплеменные трения.

Еще одна версия ситуации с трайбализмом в Ливии содержится в статье Мохаммеда Бамие. Автор стремится показать, что при всей специфике ливийская революция по своей природе аналогична тунисской и египетской. Все эти революции говорят о том, что общество стало более современным, и режимы на этом фоне устарели. Во всех трех случаях протесты не планировались заранее, а начались спонтанно. Бамие также указывает, что у протестующих во всех случаях были отчетливые этические принципы: даже когда в Ливии повстанцы взялись за оружие, они всё равно вели себя гуманно (в отличие от сторонников Каддафи, они не убивали пленных). Вс ё это автор объясняет тем, что оппозиция в североафриканском регионе в основном представлена молодыми людьми, у которых есть образование и доступ к новым технологиям.

Бамие указывает на то, что государство и общество в Ливии практически не взаимодействуют. Он считает, что когда сторонники Каддафи ссылаются на ливийский трайбализм, это следует интерпретировать как признание того, что жизнь общества находится за пределами правительственной компетенции и что правительство имеет о ней крайне приблизительное представление.

Племенные связи в Ливии, говорит Бамие, никогда не были безусловным приоритетом (здесь он ссылается на опыт противостояния итальянским колонизаторам в первой половине XX в.). После того, как в Ливии начались протесты, многие племена выпустили декларации, в которых они формулировали свою позицию. Автор ознакомился с 28 такими декларациями (появившимися в период с 23 февраля по 9 марта) и обнаружил, что в большинстве речь идет, прежде всего, об общенациональных ценностях, а не о племенных интересах. По его мнению, это свидетельствует о формировании патриотизма и осознании национальной ответственности. Ливийское население представлено сложной системой племенных и религиозных (суфийские ордена) сообществ, которые способствовали объединению Ливии после колонизации, а теперь, возможно, позволят построить гибкое гражданское общество. Каддафи удалось захватить власть, просто потому, что общество тогда еще не вполне сформировалось. Тем не менее, у него есть к этому все данные, добавляет Бамие, возражая опасениям, высказываемым в западной прессе. «Западные дипломаты и комментаторы, стараясь определить характер этого движения, упустили его главное свойство: оно представляет собой не столько какую-то конкретную идеологию, сколько мощное возрождение в современной Ливии гражданских традиций, которые подавлялись на протяжении долгого времени».

Неведомая оппозиция

Уже упоминавшийся Эндрю Инглэнд из Financial Times пишет об оппозиционерах с некоторой настороженностью. Он исходит из того, что по историческим и политическим причинам в Ливии нет внятной оппозиции, поэтому волну народного недовольства, спровоцированную арестом правозащитника Фатхи Тербиля, может возглавить кто угодно.

В начале марта в Бенгази оппозиционеры создали «национальный совет», состоящий из 31 члена. Его возглавил Мустафа Абдул Джалиль, который прежде был министром юстиции, а когда начались волнения, ушел в отставку и встал на сторону восставших. Бывший представитель режима критикует Каддафи и выступает за «прозрачное» управление.

Помимо него, автор называет еще двух членов совета: Махмуда Джебриля и Али Азиза Аль-Исави. Первый — реформист, который говорил о необходимости преобразований еще до восстания; второй – бывший ливийский посол в Индии, который в числе многих ливийских дипломатов ушел в отставку в начале протестов в знак протеста против методов Каддафи.

Национальный совет учредил военный совет, возглавляемый Омаром Харири, который участвовал вместе с Каддафи в перевороте 1969 г., а позднее попал в тюрьму. Еще один влиятельный представитель военного совета – Абдул Фатах Юнис. Он тоже участвовал в перевороте 1969 г. и в дальнейшем занимал руководящие посты (в частности, был министром внутренних дел). На сторону повстанцев он перешел 20 февраля. «Ливийцы, — замечает автор, — еще не вполне уверены, на чьей он стороне на самом деле». Далеко идущих выводов автор из этого, впрочем, не делает, оставляя пространство для неопределенности.

Этого нельзя сказать о немецко-американском журналисте Уильяме Энгале, вызвавшем интерес и симпатию у Russia Today. Интервью с ним было показано на этом телеканале, а его внушительных размеров труд, посвященный событиям в Ливии, удостоился частичного перевода (как раз про ливийскую оппозицию) на русский язык. Текст в достаточной степени характеризует его начало: «Для тех, кто не верит в простые совпадения, важен тот факт, что администрация Обамы, под предлогом создания бесполетной зоны (с целью защитить мирных граждан), начала военную атаку на Ливию 19 марта 2011 г., а администрация Буша приказала бомбить Ирак 19 марта 2003 г.». Дальше идут рассуждения об американском заговоре, цель которого в том, чтобы установить полный контроль над богатым нефтью регионом. Оппозиция («оппозиция», как он пишет) представляется ему конгломератом политических оппортунистов, бывших сторонников Каддафи, которые решили, что им выгоднее перейти к оппозиции, а также прошедших школу ЦРУ партизан из Исламской боевой группы, которая не скрывает своих связей с «Аль-Каидой». Здесь автор практически повторяет слова представителя ливийского правительства Мусы Ибрагима, который еще давно всем объяснил, что беспорядки в Ливии – это следствие сговора между «Аль-Каидой» и Западом.

Тема «Аль-Каиды» всплыла и в Вашингтоне, когда обсуждался вопрос о том, нужно ли помогать повстанцам с оружием. В итоге решили на данный момент не делать. Проблема, в частности, в том, что у руководства коалиции до сих пор нет отчетливого представления о том, кто такие противники Каддафи. Ливия в свое время поддерживала международный терроризм (хотя позднее она от этого отказалась и, наоборот, провозгласила присоединение к борьбе с ним), а в конце 1990-х гг. в восточных районах были исламистские протесты. Это может указывать на то, что там сохранились связи с «Аль-Каидой» и «Хизбаллой», поэтому оружие поставлять рискованно. А может не указывать. Кроме того, поставки оружия — полдела, потому что повстанцев еще нужно научить им пользоваться. Но и заменять их войсками стран коалиции не хочется. Наконец, высказывались опасения, что, когда повстанцы свергнут режим, они могут на этом не остановиться и продолжить боевые действия уже в формате междоусобной войны. Среди других способов помочь оппозиции стали обсуждать даже перенаправление ей денег с замороженных ливийских счетов, но неясно, какие из упомянутых проблем это решит.

Непонимание может не только создавать проблемы, но и предотвращать их. Иранский социолог, пишущий под псевдонимом «Ахмад Алехосейн», задался вопросом о том, почему иранское Зеленое движение, начавшееся после фальсификации выборов в июне 2009 г., не привело к свержению режима, а арабские революции оказываются более успешными. По мнению автора, проблема иранской оппозиции в том, что она слишком старалась играть по правилам: у движения есть лидер (Мусави), название, символика – всё, что полагается для «цветной» революции. Из-за этого оппозиция была предсказуемой, что позволяло режиму пресекать все ее инициативы.

В отличие от Ирана, протесты в арабских странах спонтанны и децентрализованы. Но даже на этом фоне выделяется ливийская оппозиция, о составе и природе ходит множество слухов, но достоверно не известно почти ничего.