США делают ставку на нового фаворита: чем обернется для России уход Саакашвили

Грузия — в который уже раз за последние годы — стоит на пороге больших перемен. Михаил Саакашвили дискредитировал себя в глазах не только соотечественников, но и покровителей-американцев. И это, похоже, необратимо.

Грузия — в который уже раз за последние годы — стоит на пороге больших перемен. Михаил Саакашвили дискредитировал себя в глазах не только соотечественников, но и покровителей-американцев. И это, похоже, необратимо. В Тбилиси вернулся бывший постпред Грузии при ООН и будущий лидер оппозиции Ираклий Аласания. О нем уже говорят как о потенциальном президенте. Вроде бы и Европа, и Вашингтон готовы поставить крест на герое «революции роз» и сделать ставку на нового фаворита.

А что же Россия? Чем обернется для нас уход с политической арены Михаила Николаевича Саакашвили? Вопрос не такой простой, каким может показаться на первый взгляд. С одной стороны, Саакашвили сегодня — главный антагонист России не только в СНГ, но, пожалуй, и в мире. Главный раздражитель. Пока он остается у власти, трудно представить себе, что Москва и Тбилиси смогут поддерживать не то что добрососедские, а хотя бы просто нейтральные, корректные отношения. Получается, чем быстрее его свергнут, тем лучше?

Но есть и другая сторона. Будем реалистами: среди тех, кто может прийти к власти в Грузии, нет ни одного пророссийского политика. Все без исключения лидеры грузинской оппозиции ориентируются на США, почти все стремятся в НАТО. И наконец — ни один политик в стране не согласится с отделением Абхазии и Южной Осетии. Здесь в грузинском обществе — абсолютный, незыблемый консенсус.

Выходит, что при любом раскладе — кто бы ни стал следующим президентом Грузии — мы обречены на жесточайшую конфронтацию. А раз так, то закрадывается крамольная мысль: может быть, Саакашвили и не самый плохой для нас вариант? Очень уж он удобный оппонент. «Подставился» везде, где только можно.

Войной в Южной Осетии Саакашвили доказал Западу, что он беспринципный и безответственный политик. А тут еще и галстук пожевал в прямом эфире — кто после этого назовет грузинского президента адекватным человеком, будет его серьезно воспринимать? Да и установленный им режим бесконечно далек от демократии, во имя которой вершилась «революция роз». И это дает российской пропаганде бесчисленные аргументы в любом споре.

Иными словами, в сегодняшней грузинской политике для нас актуален принцип «чем хуже — тем лучше». Похожая логика была у некоторых российских политологов, которые на американских выборах «болели» за Джона Маккейна — чтобы тот стал достойным продолжателем дела Джорджа Буша, чтобы уж точно завел Соединенные Штаты в тупик, поссорил со всем миром.

Или когда в Польше за пост президента три года назад боролись респектабельный Дональд Туск и чудаковатый националист Лех Качиньский. Помню, я тогда написал в «Известиях» комментарий под заголовком «С победой, пан Качиньский». Смысл был такой: столь одиозный президент неизбежно дискредитирует Польшу, ослабит влияние в Евросоюзе нашего извечного геополитического оппонента. Так, к слову, и получилось. Сегодня при словах «Польша, Варшава, Качиньский» собеседники из Германии, Франции или Италии очень часто скептически усмехаются или красноречиво разводят руками. А ведь еще три года назад такого не было и в помине.

Но Грузия для русского человека — не Польша. Без поляков мы как-нибудь проживем — как и они без нас. А вот без грузин, в ссоре с грузинами жить грустно, скучно, некомфортно. Хотим мы того или нет, они — часть русского мира. С их тостами, песнями, щедростью, хвастовством, горячностью, детским максимализмом и широкой душой.

И не смог бы я, наверное, написать «С победой, Михаил Николаевич» — радуясь успеху человека, поставившего столь жестокий эксперимент над народом, который я люблю.

Грузины — не чужие. «Чем хуже — тем лучше» — этот принцип не для них. Владимир Путин как-то в интервью сказал, что конфликт с Грузией несет «элементы гражданской войны». Еще какие элементы! Помню, как вскоре после августовской войны читал описание одного боя: из засады выскочил грузинский солдат, поднял автомат, но наш офицер успел его застрелить.

А я поймал себя на мысли: этот «вражеский солдат» для меня — тоже свой. Я ведь вполне мог сидеть с его родителями в одной компании в Тбилиси. Или с ним самим пить Саперави за соседними столиками в ресторане. Странно, но во время двух чеченских кампаний ни разу не возникало таких мыслей — не были эти войны для меня гражданскими.

Никак не получается думать о Грузии отстраненно, подгонять ее под стандартные геополитические схемы. Одиозный, неадекватный президент у власти в Тбилиси — такой сценарий устроит Россию, если мы намерены враждовать с Грузией и грузинами еще долгие годы. Но мы не можем себе этого позволить. Ни мы, ни они. В России живут более миллиона грузин — кто-нибудь подумал об этих людях, фактически оторванных от родины? У сотен тысяч россиян — друзья в Грузии. Нам что — так и летать к ним через Киев или назначать встречи в Ереване?

Новый президент Грузии будет ориентироваться на Соединенные Штаты — альтернатив в обозримом будущем, похоже, нет. Естественно, он будет мечтать о возвращении Абхазии и Южной Осетии — иначе он вообще не грузин. Россия не станет требовать от преемника Михаила Саакашвили невозможного. У нее к нему будет, пожалуй, лишь одна «настоятельная рекомендация» — не развязывать новую войну, ничем хорошим она для Грузии не закончится. Ну и желательно, конечно, не провоцировать Москву на каждом шагу, не превращать экспорт «цветных революций» в навязчивую идею.

Такая вот «программа-минимум» — для начала. А потом — потом будем долго и болезненно восстанавливать отношения. Альтернативы все равно нет — никуда мы друг от друга не денемся.

А рано или поздно должен взять верх «генетический инстинкт». Этот термин я впервые услышал года два назад в Тбилиси, когда один из хозяев произносил тост. Что это за инстинкт? А это когда русский человек слушает песню «Тбилисо» — о чужой вроде бы стране, о чужом городе — а на глаза у него наворачиваются слезы. С чего, казалось бы?