Вор в законе божьем.

Накануне Пасхи нашли преступника, помилованного именем Господа крал, подделывал и сбывал иконы. Как особо опасный преступник получил одиннадцать лет колонии строгого режима. Оказавшись на зоне, взял в руки кисти и краски.

Когда зэки на собственные средства и пожертвования построили в саратовской колонии храм Блаженной Ксении Петербуржской, взялся расписать его стены, своды и купол.

Патриарху Алексию II, посетившему режимное учреждение, настолько понравилась работа художника-самоучки, что он повез президенту Ельцину прошение о досрочном освобождении мастера. Осужденный Вячеслав Грибов вышел на свободу раньше положенного срока.

“МК” удалось разыскать художника. Спустя 15 лет, накануне Пасхи, мы вновь привезли Вячеслава в ИТК–33. За колючей проволокой он стал нашим экскурсоводом.

“К Грибову не прорветесь, — предупреждают нас работники Елшанского кладбища, где до недавнего времени работал художник. — Его супруга отсекает всех, кто пытается ворошить прошлое”.

Частный дом Грибовых находим на самой окраине Саратова. На калитке нет ни замка, ни задвижки. Звоним в облупленную дверь. На пороге живым щитом встает жена Вячеслава — Татьяна. Узнав, что пожаловали журналисты, сдвигает брови: “У мужа недавно был инсульт, ему не до гостей”. Торопимся убедить, что таким больным нужны положительные эмоции, стимул к жизни, и хозяйка сдается.

Проходим в дом. В гостиной на стенах висят удивительной красоты пейзажи.

— Балуюсь, малюю помаленьку, — доносится за спиной.

В проходе стоит мужчина с белыми как лен волосами. У хозяина тонкие черты лица, бездонные голубые глаза, впалые щеки. Хоть сейчас пиши с натуры библейский образ.

— Ваш приезд — это знак! Сегодня же 13 апреля, а у меня все в жизни связано с этим числом, — говорит Вячеслав.
Оказывается, и художник, и его жена родились в один день — 13 января. И взяли под стражу Вячеслава 13-го числа, и в колонии он отбывал наказание в 13-м отряде.

— Отец у меня был художником. С детства учил меня рисовать, мечтал, чтобы я получил высшее художественное образование, — продолжает хозяин. — А меня в лихие 90-е черт попутал. Я в один миг оказался нищим. Чтобы добыть денег, залез в деревенскую церковь, снял со стены старинные иконы. Тут же нашлись перекупщики. И понеслось… Воровал иконы в храмах, в частных домах.

Подельники успели сбежать за границу, а Грибов в 37 лет попал под следствие.

— Меня обвинили в краже в особо крупных размерах. За 10 тысяч шла расстрельная статья — на мне “висело” 500 тысяч. Но ни одной копейки я себе не взял — иконы вернулись к хозяевам. Но процесс сделали показательным — мне дали одиннадцать лет колонии.

Потом была одна пересылка за другой. Грибов прошел восемь тюрем. Как особо опасного преступника его возили одного в вагонзаке. По ходатайству жены он осел, наконец, в колонии недалеко от Саратова.

Теперь жизнь за колючей проволокой кажется Вячеславу очень далекой. В руках он держит медный образок на простой суровой нитке. Хозяин признается, что подарок патриарха долгие годы греет ему душу.

Художнику уже за 60. За всю жизнь он ни разу не был в отпуске, ни разу не оформил на работе больничный лист. Тем труднее ему после болезни переживать вынужденное безделье.

— У меня пенсия, как и у мужа, 2,5 тысячи, — говорит Татьяна. — Как на эти деньги прожить?

Хозяин уверен, что болезнь ему была послана в наказание за его бесконечную гонку в работе.

— Случился инсульт, я вынужден был остановиться, задуматься о том, как и зачем живу, — говорит Вячеслав.
И все чаще он стал вспоминать свое детище — расписанный в годы заключения тюремный храм.

Просим Вячеслава стать нашим гидом на зоне. После долгих сомнений и раздумий художник соглашается. Мы помогаем ему надеть куртку: левая рука после болезни еще не разработалась.

Ехать в колонию не более десяти минут. Увидев издалека купола церкви, художник преображается и спешит объяснить:

— Выбрали для маковок голубой цвет, потому что он ближе к небу. К тому же долго не выгорает под солнцем.

Перед входом в колонию Вячеслав останавливается. Лязг дверей, злобная перебранка собак, пристальные взгляды караульных… На Вячеславе нет уже черной робы с пришпиленной биркой с указанием фамилии и номера отряда. Но он по привычке втягивает голову в плечи.

Идем мимо забранных в рабицу “локалок”. Вход в один из отрядов сторожат золоченые львы. Вячеслав оживляется, только когда видит выставленный перед корпусом макет церкви в масштабе 1:20.

— Видимое духовное небо на земле, — говорит наш провожатый. — В 1991 году мы только мечтали, чтобы у нас на зоне появился свой храм…

Тогда за дело энергично взялся начальник колонии Евгений Максимов. Во сне подполковнику привиделась покойная мать, которая указала, где в колонии должна стоять церковь.

Идея возведения храма в режимном учреждении уже не казалась столь абсурдной. В стране случилась перестройка. И впервые за всю историю существования пенитенциарных учреждений за колючей проволокой был заложен фундамент храма.

— Начальник колонии — Евгений Николаевич — был верующим человеком. Невероятными усилиями ему удавалось доставать доски, цемент, известь, — рассказывает Грибов. — Часть средств выделили спонсоры, часть собрали сами заключенные.

Роспись храма доверили ему, 42–летнему тюремному живописцу.

— Я к тому времени отмотал почти половину срока, 5 лет из 11 положенных по приговору суда, — продолжает рассказывать художник. — Сначала состоял в художественном кружке, потом у меня появилась своя мастерская. Сколько нарисовал к тому времени картин — не сосчитать.

Как цыганские дети, разбрелись портреты и пейзажи Грибова по всей Саратовской области. Начальству не приходилось ломать голову, что подарить сослуживцам и высоким чиновникам на дни рождения и юбилеи.

Отштукатуренный храм Вячеслав расписывал, как Микеланджело — Сикстинскую капеллу, лишь на короткое время спускаясь со строительных лесов.

— Знакомые художники мне с воли краски подгоняли! — восклицает мастер.

Грибов писал библейские сюжеты, и ему казалось, что он нырял в глубь веков. Работать приходилось часто с закинутой вверх головой, без конца оттирая заливавшую лицо краску.

— Писал каждую фигуру и одеяние, каждое движение и жест, думая, что перед Богом мы все равны, — откровенничает Грибов.

Наконец — последний взмах кисти. Начальник колонии Максимов и мастера исповедовались, и 16 июня 1992 года храм был освящен архиепископом Саратовским и Вольским Пименом.

В колонии стали проходить богослужения.

Вдоль рядов вишневых деревьев идем к храму. Над входом, в арочном проеме, видим ряд колоколов. С фресок на стенах смотрят лики святых. У алтаря нас встречает церковный староста Дмитрий Данин.

Оказывается, он прекрасно помнит художника Грибова. Вячеслав 15 лет назад подарил Диме, тогда еще десятилетнему пацану из воскресной школы, серебряный крестик с янтарем.

Бывшему и нынешнему сидельцу довелось познакомиться в тот день, когда в колонию посмотреть на тюремное чудо — церковь — приехал Патриарх всея Руси. Мальчика Диму, помогавшего служить в одной из саратовских церквей в алтаре, взяли в свиту Алексия II.

Теперь Данин — заключенный. Попал в 33–ю колонию за изнасилование. Срок почти тот же, что был у Грибова, — 10 лет, из которых он отбыл 4.

— Я словно тебе, Дима, эстафету передал… — огорчается Вячеслав.

Церковный староста показывает нам альбом с черно–белыми фотографиями. На снимках — покойный Патриарх всея Руси Алексий II и Вячеслав Грибов — в черной робе.

— О приезде Алексия II в колонию мы узнали накануне вечером, — вспоминает художник. — На всех окрестных крышах разместились снайперы. Подъехал кортеж. Я вынес хлеб и соль. Пока патриарх осматривал храм, охранники из его свиты принесли нам в художественную мастерскую десять бутылок шампанского.

Алексий пришел в восторг от росписи храма и пожелал познакомиться с мастером.

— Мы отошли в сторону от толпы, патриарх по–доброму глянул на меня, глаза у него были настолько лучезарные, что я в один миг успокоился, от волнения не осталось и следа. Чистым голосом, “без нервов”, он поинтересовался, за что я отбываю наказание. Я выложил ему все как на духу. Он не стал ругать. Мы долго говорили о Боге, о вере. На прощание патриарх обнял меня как родного, подарил образок и сказал: “Ты уже искупил свою вину. Я буду ходатайствовать о твоем досрочном освобождении”.

Грибов верил в чудо, и оно свершилось! Вскоре по всем телеканалам показали сюжет, где Борис Ельцин по просьбе патриарха подписывает решение о помиловании.

— Тогда указом президента освободили от дальнейшего отбывания наказания меня и бывшего зятя генсека Брежнева — Юрия Чурбанова, — рассказывает Вячеслав.

Художник признается, что и раньше подавал прошение об условно–досрочном освобождении, но все безрезультатно.

— Кто ж выпустит из рук курицу, несущую золотые яйца! — горячится наш собеседник. — Я был очень полезным человеком на зоне.

Только благодаря патриарху мастер вышел на свободу на три года раньше положенного срока.

Стояла ранняя весна. Тех, кто уходил на волю, обычно провожали всей колонией с торжественными напутствиями, а Грибова выпустили по–тихому, через ворота промзоны. Многие конвоиры, зная, что дом художника находится недалеко от колонии, просили прощения. “Боялись, что я буду мстить”, — объясняет Вячеслав.

Из храма по прямой как стрела дорожке мы идем к беседке. Художник не отрываясь смотрит на церковь. После долгой паузы признается:

— Патриарх предлагал мне после освобождения приехать к нему на патриаршее подворье, он готов был помочь мне с трудоустройством, но я постеснялся. Кто я? Простой самоучка, бывший зэк. С зоны попал в “мир мертвых”. Пошел работать в мастерскую при Елшанском кладбище, стал делать надгробия. Помогал также настоятелю местного храма.

На многих кладбищенских памятниках — портреты, выполненные мастером Грибовым.

— Работал по мрамору алмазным резцом. Работа ответственная — если ошибешься, того, что напортачил, не сотрешь.

Частенько Вячеславу приносили фотографии покойных, сделанные за 20 лет до их смерти. Грибову приходилось умерших искусственно старить.

— А родственников у покойных много — одним понравится, другие твердят: “Не похож!” Приходится работу начинать заново.

Большую часть из “кладбищенских” денег художник тратил на продукты и краски. Дома, в мастерской, что располагалась в сарае, продолжал выполнять работы на заказ. Но после инсульта Вячеслав был вынужден уйти на пенсию. Теперь семья живет очень и очень скромно.

Помнят Грибова только в церкви на зоне. В храм, расписанный его руками, приходят молиться и исповедоваться не только осужденные, но и офицеры 33-й колонии. За год батюшка Сергий крестит по 50—60 человек. Церковная тюремная община насчитывает 120 человек. С гордостью мне сообщили, что отбывающий наказание сатанист стал православным. Бывший начальник колонии 63–летний Евгений Максимов в этом году решил поступать в духовную семинарию. Просил молиться за него и Вячеслава Грибова. Между полковником в отставке и бывшим осужденным существует духовная связь. Их роднит сделанное в жизни большое дело: на зоне общими усилиями они поставили храм.