Сочинская Олимпиада может спровоцировать на Кавказе политические проблемы

На Северном Кавказе сформировался новый узел противоречий: сочинская Олимпиада 2014 года может стать не только спортивным праздником и воплощением олимпийской мечты, но и спровоцировать на Кавказе политические проблемы, выходящие далеко за пределы региона

Завещание мухаджиров

21 мая 1864 года в местечке Кбаада, той самой Красной Поляне, вокруг которой сегодня формируется мифология российского олимпийского проекта-2014, в верховьях реки Мзымта было торжественно отпраздновано – молебном и парадом войск – окончание Кавказской войны. Пережив колоссальные человеческие и финансовые потери, сопротивление войск имама Шамиля, Российская империя получила свободный выход к Черному морю, овладела стратегически важным регионом, богатым плодородными землями и природными ресурсами, и наконец закрыла вопрос «обладания Кавказом», пространством, которое Александр I в беседе с генералом Ермоловым охарактеризовал как «прерывающее наши усилия в войнах с Персиею и Портою Оттоманскою».

Политика «умиротворения Кавказа», начавшаяся после окончания военных действий, имела своей сверхзадачей формирование лояльности империи со стороны покоренных народов и стала колоссальным опытом конструирования целого региона, направленного на экономическую интеграцию края, поиски способов управления Кавказом, формирование целых сословий и новых горских элит. В глобальных геополитических планах расширения империи восприятие населением разных кавказских субрегионов было различно. Наибольшие проблемы вызывали горцы Западного Кавказа – адыги, или черкесы, на территории исторического проживания которых шли последние сражения Кавказской войны.

В русском политическом истеблишменте на Кавказе конкурировали два проекта, каждый из которых задавал свой вектор в существующем многообразии подходов к выстраиванию демографической архитектуры Северо-Западного Кавказа. Проект начальника Главного штаба Кавказской линии генерал-лейтенанта Г. И. Филипсона предполагал постепенное покорение Кавказа и минимизацию жертв среди мирного населения, тогда как командующий войсками Кубанской области и Наказный атаман генерал-адъютант Н. И. Евдокимов отстаивал более жесткие меры – заселение территории традиционного проживания горцев между реками Лабой и Белой и восточным берегом Черного моря казачьими станицами и выселение местного населения на равнину или в Турцию.

В жарких дебатах Евдокимов оказался более убедительным, и его идея нашла больше сторонников. Депутаты от черкесов встречались с Александром II осенью 1861 года и просили не выселять их «с тех мест, где жили отцы и деды», обязуясь «отныне эти места наравне с войсками вашими защищать от врагов до последней капли крови». Несмотря на обещание императора, военные операции русских войск продолжались даже на территориях горцев, выразивших свою покорность, и в ответ на новое прошение черкесов Александр приказал «выселиться куда укажут или переселиться в Турцию».

Масштабы демографической и человеческой катастрофы, произошедшей с черкесами в 1850–1860-е годы, очень велики. Даже политики из ближайшего окружения Евдокимова были поражены жестокостью и поспешностью, с которыми осуществлялся его замысел.

Современники событий, среди которых немало русских офицеров, описывают, как люди в панике бросали родную землю, имущество и могилы своих предков. Тысячи скопившихся на черноморском побережье голодных мужчин и женщин, оборванных детей в течение нескольких месяцев ждали корабли, чтобы отплыть на землю единоверного султана. Большинство умирали еще в пути от голода и болезней, неисправные корабли часто тонули в море.

Образ уже умершей в Новороссийской бухте молодой черкешенки, возле которой пытался спастись ее голодный младенец, описанный одним из русских военных, для многих поколений адыгов стал воплощением трагической бессмысленности происходящего. Юбилейное издание 1914 года, посвященное окончанию Кавказской войны, содержит такие строки: «Военные действия на Западном Кавказе сняли с исторической карты некоторые кавказские народности и уничтожили даже память о них».

В академической традиции существует широкий спектр оценок причин мухаджирства (ухода горцев со своей исторической родины в Османскую империю). Одна группа ученых оценивает это как русско-османский проект, осуществленный не без участия адыгских религиозных лидеров, искренне или же из корыстных соображений разыгравшего карту духовной близости адыгов султану, халифу правоверных. В результате реализации такого сценария Россия получила земли, свободные от «буйных разбойников», Турция – здоровое население, имеющее развитые традиции воинской культуры, для использования его в своих балканских провинциях.

Оценки региональных историков до предела поляризованы и иногда выходят за рамки приличий и традиций академической дискуссии. Северокавказские ученые характеризуют политику России по отношению к горцам Северо-Западного Кавказа как геноцид, в результате которого более 96% населения оказалось за пределами своей исторической родины, а краснодарские историки, самые непримиримые оппоненты этой точки зрения, – как добровольный уход, материально обеспеченный русскими властями.

Потомки мухаджиров, а это примерно трехмиллионная диаспора, расселенная в 50 странах мира, и прежде всего высший генералитет и военные, особенно влиятельные в современных Турции и Иордании, всегда чутко реагировали на происходящее в России. Адыгская диаспора поддержала действия России в августе 2008 года на многочисленных митингах в Турции Сирии и Европе. Не без влияния мощного черкесского лобби в августе 2008 года в Россию приезжал король Иордании для оказания гуманитарной помощи Южной Осетии, а Турция, в отличие от других стран НАТО не осудила действия России в августе 2008 года.

Тема воссоединения с соплеменниками, пронзительная тоска по утраченной родине, образ Кавказа как потерянного рая в культуре мухаджиров существовали всегда. Уже в 1890-е годы шли бесчисленные ходатайства горцев о возвращении домой, ими переполнены все северокавказские архивы.

Однако по сей день российская законодательная база чрезвычайно противоречива и скорее создает препоны для репатриации. Законодательство Российской Федерации, направленное на правовое регулирование возвращения соотечественников, не распространяется на представителей адыгской (черкесской) диаспоры.

Нужно ли комментировать те чувства, с которыми российские и зарубежные черкесы восприняли итоги триумфального олимпийского голосования на сессии МОК в пользу Сочи, города с черкесской топонимикой, центра политической активности адыгов в XIX веке и территории проживания когда-то мощного адыгского субэтноса шапсугов, практически исчезнувшего в Кавказской войне и мухаджирском потоке? Ускоренное разрешение проблемы черкесской репатриации было едва ли не большим ожиданием, чем надежды на финансовые вливания и создание рабочих мест в экономике регионов, близких к олимпийской стройке.

Вокруг «Великой Черкесии»

Против проведения Олимпиады в Сочи сразу же выступили несколько черкесских общественных организаций в России и за рубежом, направивших обращение в МОК. Наиболее последовательным в формулировках, отстаивании и продвижении этой темы в медийном пространстве является адыгское общественно-политическое движение Черкесский конгресс.

Мурат Берзегов, лидер движения, говорит, что Олимпиада, которая будет проводиться на территории исторического проживания черкесов, являясь благом сама по себе, при замалчивании черкесского вопроса – и прежде всего признания геноцида адыгов в Кавказской войне – превратится в «Олимпиаду лжи». Заявления Берзегова и близких ему лидеров адыгских национальных организаций диаспоры сразу же нашли положительный отклик и взорвали форумы многих кавказских сайтов в интернете.

Не заставила себя ждать и адыгская диаспора – в октябре 2008 года перед зданиями российского посольства в Стамбуле, российского консульства и офиса ООН в Нью-Йорке более 200 человек вышли на одновременные демонстрации протеста под лозунгами «Сочи – земля геноцида!», «Нет Олимпиаде на крови!».

О Черкесском конгрессе следует сказать особо. На политическом поле Северного Кавказа эта организация существует не так давно, с 2004 года, но уже успела отличиться яркими акциями. Конгресс возник как реакция на кремлевский проект укрупнения регионов. Проект федеральной власти, успешно реализованный в некоторых сибирских регионах, с треском провалился на Северном Кавказе при попытке слияния Адыгеи с Краснодарским краем. В жаркие дни осени 2005 года в глобальной сети формировался и обрастал подробностями нарратив о том, что потомки мухаджиров, среди которых немало профессиональных военных, были готовы через горные перевалы прийти на помощь и с оружием в руках отстаивать честь своей маленькой родины.

Деятельность конгресса тогда очень быстро получила международный резонанс: через ближневосточную и европейскую диаспоры адыгов был создан Всемирный комитет солидарности с Республикой Адыгея. В Государственную Думу и в Европарламент были направлены обращения, в которых проблема сохранения статуса республики увязывалась с признанием черкесского геноцида. Среди подписантов – адыгские общественные организации не только России, но и Турции, Иордании, Сирии, США, Бельгии, Канады и Германии.

В этот период Адыгея была встревожена действиями силовиков, опасавшихся повторения нальчикского сценария 2005 года и превысивших свои полномочия в ряде эпизодов в местных мечетях. Постепенно риски слияния протестных религиозных и национальных настроений увеличивались, угроза появления нового очага напряженности в регионе была вполне реальна. И Кремль, и краснодарские краевые власти проявили гибкость – политики публично заявили о снятии проблемы укрупнения вообще.

Именно тогда впервые идея строительства «Великой Черкесии» прозвучала не в историческом контексте, а как альтернативный вариант укрупнения регионов. Черкесский конгресс предложил объединить в составе России Адыгею, Кабарду, Черкесию и Шапсугию в Адыгскую (Черкесскую) республику в рамках исторических границ.

Проект «Великой Черкесии», конечно, фантастичен. Даже при робкой попытке его реализации он спровоцирует новые проблемы и по последствиям будет иметь не менее конфликтогенные эффекты, чем мухаджирское движение XIX века.

Ислам или этнос?

И Черкесский конгресс, и другие адыгские организации действуют в ситуации, когда пространство традиционности и те образы, к которым они апеллируют, кардинально изменились. Кризис традиционной культуры обусловлен во многом изменением ролей «трансляторов традиции» – в регионе статус старших мужчин как непререкаемых авторитетов уже не столь высок, выросло по крайней мере одно поколение, отцы которых часто были безработными, не смогли обеспечить своей семье достойную репутацию и с трудом несли ответственность и груз ритуальных обязательств перед родственниками.

В 1990-е годы обозначился явный разрыв между идеальными, застывшими представлениями о традиции, и тем, как традиция реализовывалась в реальной практике, в том числе практике политической. Новые республиканские элиты, поддерживая создание школ и танцевальных ансамблей, музейных экспозиций, национальных литератур и образования, предпочитали не ссориться с Центром, избегая педалирования каких-либо острых тем, выходящих на политическую проблематику, прежде всего на разрешение самого острого для общества вопроса, обозначенного как «признание геноцида адыгов в Кавказскую войну». Исключение составляет проект переселения косовских адыгов в Россию, который скорее все-таки был проектом Москвы.

В современном контексте мир традиционной культуры стал разбалансированной системой, действующей только на ритуальном уровне свадеб и похорон. В результате объективных социокультурных трансформаций 1990-х годов традиции оказалось явно недостаточно для стабилизации усложнившегося и разгерметизированного адыгского общества. В этой связи в политической риторике адыгских общественно-политических движений апелляция к традиции есть в том числе попытка восстановить утерянные рычаги влияния на общественное сознание в условиях разрушения традиционных связей.

Конкурирующим с националистическим дискурсом, который характерен для организаций типа Черкесского конгресса, является дискурс, основанный на Исламе, его формирование тесно связано с кризисом традиционной идеологии. Опыт осмысления собственного места в глобальном мире, конструирования форм модернизации Кавказа, основанных не на западных моделях, нанизывается на центральную идею единобожия и всемусульманского братства вне национальностей, государственных пространств и этнических культур. Этому способствует расширение информационного контекста – мощные информационные потоки и глобальная сеть раздвигают границы привычного мира и дают возможности существовать в сетевых мусульманских сообществах независимо от национальности и государственной принадлежности.

На территории Северо-Западного Кавказа носителями такого типа идентичности стала не очень многочисленная группа, которую можно назвать новыми, или молодыми, мусульманами. Их политизация обусловлена как незавершенностью процессов государственного и национального строительства, так и трудностями периода экономической и социально-политической трансформации.

«Джамаат в Адыгее только сейчас берет на себя ответственность и проходит процесс модернизации и структурирования», – сказал мне в интервью один из его активных членов. События последних месяцев – расстрел милицейского поста на границе Адыгеи с Краснодаром, совершенный «эмиром ваххабитов Адыгеи», и участие такой знаковой фигуры, как Мурат Ристов, чемпион мира по боевому самбо, в одном из джамаатов радикального толка – свидетельствуют о тенденциях радикализации, которая протекает вне стен городских мечетей и потому не столь заметна.

Радикалы из молодых мусульман не чужды переживаниям по поводу трагической истории мухаджирства и последующей демографической катастрофы. В их сознании мотивы утраты «этнического лица» и традиций создают негативно окрашенный нарратив пребывания адыгов в Российской империи, СССР и постсоветской России и неизбежно станут ресурсом, который в руках опытных политтехнологов имеет все шансы для того, чтобы огонь Прометея, прикованного к кавказским горам (один из ярких образов эффектной речи Владимира Путина на сессии МОК в Гватемале), разжег отнюдь не олимпийские страсти.

Наима Нефляшева — старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований РАН
«НГ-Религии»

Источник: Власти.нет