Почему кризис 98-го так быстро закончился и какую пользу он принес?

Внешний долг $158 млрд, инфляция 30% в месяц, почти нулевые валютные резервы и толпы обманутых вкладчиков — с таким багажом Россия встретила кризис 10-летней давности.

Внешний долг $158 млрд, инфляция 30% в месяц, почти нулевые валютные резервы и толпы обманутых вкладчиков — с таким багажом Россия встретила кризис 10-летней давности. Кажется, что августовский дефолт должен был на долгие годы лишить экономику перспектив. Но после испытанного шока она пошла на поправку удивительно быстро.

С чего начался кризис? Основу фондового рынка тогда составляли государственные краткосрочные облигации (ГКО). Ими торговали все — частные и государственные банки, иностранные спекулянты. Многие работали по такой незамысловатой схеме: занимали за границей доллары, переводили в рубли, покупали ГКО, а спустя несколько месяцев, предъявив их к погашению или продав, переводили средства обратно в доллары. Доходность таких операций доходила до 50% годовых. Пирамида ГКО становилась все выше и неустойчивей: чтобы рассчитаться по старым облигациям, правительство выпускало новые, под более высокий процент. Бесконечно это продолжаться не могло. С ростом ставок доверие к ГКО уменьшалось, занимать становилось все труднее. 17 августа 1998 г. правительство отказалось платить держателям ГКО. Национальная валюта лишилась доверия, все ринулись снимать вклады и покупать доллары. За считаные месяцы рубль обесценился в 3,5 раза. В конце 1998 г. инфляция доходила до 30% в месяц. Платежи не проходили, банки не работали, финансовой системе грозил паралич.

ЛЕЧЕНИЕ С ЗАМОРОЗКОЙ

В сентябре 1998 г. премьер-министром стал востоковед по образованию Евгений Примаков, до этого возглавлявший Министерство иностранных дел, а еще раньше — Службу внешней разведки. Именно ему президент Ельцин после долгих колебаний доверил расхлебывать последствия кризиса. Первым вице-премьером стал коммунист Юрий Маслюков, бывший председатель Госплана СССР. «Первым делом мы приняли решение заморозить тарифы монополий — МПС, “Газпрома”, энергетиков и нефтяников. Это помогло стабилизировать экономику», — вспоминает сотрудник аппарата Маслюкова. Была создана антикризисная комиссия, чтобы быстро и в срок проводить бюджетные платежи, гасить долги по зарплате. Крупным, социально важным предприятиям (например, АвтоВАЗу) правительство позволило реструктурировать налоговые долги. Возникали и форс-мажоры — например, замерзающая Камчатка. Туда надо было завезти топливо, при том что денег на это в бюджете не было. Приходилось выстраивать многоэтажные схемы взаимозачетов с участием региональных бюджетов, нефтяников, транспортных компаний.

Экономист Сергей Глазьев ставит в заслугу правительству Примакова то, что вопреки рекомендациям МВФ оно сохранило низкие процентные ставки. Несмотря на двузначные цифры месячной инфляции, ставка рефинансирования составляла всего 12% годовых. «Это позволяло деньгам крутиться — в отличие от того, что происходит сейчас, когда средства, выделенные ВЭБу на поддержку экономики, не доходят до реального сектора», — говорит Глазьев. Одновременно правительство Примакова плавно увеличивало денежную массу: печатало новые деньги по мере увеличения спроса в экономике, тем самым кредитуя реальный сектор. А самое главное — удалось реструктурировать внешний долг, который на 1 января 1999 г. составлял 80% российского ВВП (за 1999 г.). Ведь стране грозил дефолт не только по внутреннему долгу, но и, что гораздо хуже, по внешнему.

Золотовалютные резервы России не превышали нескольких миллиардов долларов. Бюджет 1999 г. составил всего $20 млрд — в 12 раз меньше, чем сейчас. «Бюджет всей страны был меньше бюджета города Нью-Йорка», — говорит Борис Немцов, докризисный зампред правительства. Абсолютно «советский» Примаков вынужденно стал одним из самых рыночных премьер-министров, потому что просто не имел возможности вкладывать значительные средства в поддержку какой-то отрасли или компании. «Он просто ничего не делал, и в этом его главная заслуга, — считает Немцов. — Из-за того что Примаков не делал резких движений в экономике, российская промышленность в 1999 г. выросла на 20%».

Сегодня государство пытается помочь экономике кредитами и защитными мерами — например, повышением пошлин на импортные автомобили. Десять лет назад это было неактуально.

ПРАВИЛЬНЫМ КУРСОМ

Производству помогло прежде всего падение курса рубля. Возросла рентабельность экспорта и одновременно облегчилось замещение импорта. Как раз в 1999 г. бизнесмен Андрей Коркунов переключился с импорта итальянских конфет Ferrero и Witor’s на собственное производство в Подмосковье и создал торговую марку своего имени. Китайская и турецкая одежда на вещевых рынках подорожала: оптовики покупали ее за валюту. А отечественные производители выиграли. «Мы тогда увеличили производство на 50%, — вспоминает президент компании “Глория Джинс” Владимир Мельников. — Правда, тогда рабочие в России получали $30-100 в месяц, а не $300-1000, как теперь. Сейчас дешевле китайцев уже не сошьешь».

Совершила резкий скачок и компания «Вимм-Билль-Данн», потеснив на полках иностранные соки и пармалатовское молоко. В 1999 г. производство водки в России выросло на 50%. Все потому, что с прилавков пропали популярные импортные бренды Rasputin, Kremlyovskaya и «Белый орел». Отечественная водка после кризиса стоила 30 руб. за бутылку, а импортная из-за неконкурентоспособности просто исчезла. Левая водка тогда повела себя на первый взгляд непредсказуемо: почти мгновенно подорожала в 1,5 раза — до 15 руб. Дело в том, что откаты нелегальные производители традиционно платили в долларах.

Коррупция вообще усилилась в те годы. «Серая растаможка 20-тонной фуры с курятиной в начале 1999 г. стоила $500, а в конце — уже около $2000», — вспоминает Альберт Давлеев из Совета США по экспорту домашней птицы. Другого выхода у импортеров просто не было: официальная пошлина $600 за 1 т, то есть $12 000 за фуру, делала бизнес невыгодным. В итоге задекларированный импорт «ножек Буша» в 1999 г. составил всего 200 000 т. Остальные 700 000 т американской курятины приехали окольными путями — через Прибалтику, Грузию, офшоры на Британских Виргинских островах.

России тогда повезло с мировой конъюнктурой. В начале 1999 г. нефть стоила $12 за баррель. Это было на грани рентабельности. Нефтяные компании экономили буквально на всем, сбрасывали социалку со своих балансов. Но уже к концу года нефть стоила $27 за баррель. Нефтяники постарались использовать предоставившиеся возможности. ЛУКОЙЛ в 1999 г. приобрел нефтеперерабатывающие заводы в Болгарии и на Украине, ТНК поглотила активы «Сиданко». Отказываться от таких доходных и динамично развивающихся активов государству уже не хотелось: на смену планам приватизировать «Роснефть» пришла идея создания государственной нефтяной компании на базе «Роснефти», «Славнефти» и ОНАКО. Дела пошли так хорошо, что отрасль решили дополнительно нагрузить — повысить с 2000 г. экспортные пошлины с ?3 до ?15 за 1 т. Что, в свою очередь, позволило безболезненно снизить подоходный налог до 13% и начать борьбу с зарплатами в конвертах.

Металлурги 10 лет назад тоже росли благодаря загранице. «Экспорт давал нам cash. Квадратная заготовка тогда стоила около $100 за тонну (втрое ниже, чем сейчас. —), а на внутреннем рынке все работали по взаимозачетам », — вспоминает экс-гендиректор Нижнетагильского меткомбината (НТМК) Сергей Носов. За уголь расплачивались металлом, угольщики потом сами его экспортировали. Налоги в дорожный фонд можно было платить дорожными ограждениями из металла. «В 1999 г. мы на НТМК погасили восьмимесячную задолженность по зарплате. А до этого были моменты, когда зарплату приходилось платить полученными по бартеру товарами — резиновыми сапогами, трехлитровыми банками с огурцами». Прошлый кризис заставил всех металлургов экономить: снижать потребление электричества, газа, повышать производительность труда. Эти навыки пригодятся и сейчас.

СУДЬБА БАНКИРА

И все же банковскую систему прошлый кризис перетряхнул серьезнее всего. Пострадали самые крупные — особенно те, кто активно работал с частными вкладчиками или занимал за рубежом. Вкладчики уже в августе стали забирать деньги, а обслуживание валютных кредитов подорожало в разы.

С середины 1990-х крупнейшие ФПГ строились именно вокруг банков, которые стали оказывать решающее влияние на жизнь страны. Появился даже термин «семибанкирщина» — так называли семь крупнейших бизнесменов, в 1996 г. финансировавших выборы Бориса Ельцина. Не все пережили кризис. В прежнем виде сохранился лишь Альфа-банк Михаила Фридмана. Александр Смоленский («СБС-Агро») и Владимир Виноградов (Инкомбанк) фактически распрощались с большим бизнесом после того, как не смогли расплатиться с иностранными кредиторами и сотнями тысяч мелких вкладчиков. Уже в 1999 г. их место в рейтинге крупнейших банков заняли Внешторгбанк и Газпромбанк.

Остальные банкиры «семерки» избежали проблем с кредиторами, успев вывести бизнес в банки-дублеры. Вместо обанкроченного Онэксимбанка у Владимира Потанина появился Росбанк. «Российский кредит» Бориса Иванишвили и Владимира Малкина плавно перетек в Импэксбанк. Михаил Ходорковский (банк «Менатеп») после кризиса сосредоточился на нефтяной отрасли. А банковский бизнес «Менатепа» возродился под брендом Доверительный и инвестиционный банк и в дальнейшем был выкуплен менеджментом — сейчас это банк «Траст». Мост-банк Владимира Гусинского тогда выжил, превратившись в банк «Имидж». Но бизнес Гусинского развалился чуть позже из-за конфронтации с новым, путинским режимом.

А в целом банковская система тогда удивительно быстро восстановилась. «Падение капитала банков прекратилось уже к марту 1999 г., на уровне 60% от докризисного, — вспоминает гендиректор “Интерфакс-ЦЭА” Михаил Матовников. — А уже осенью 1999 г. банкиры, чьи организации пережили кризис, пребывали в эйфории». Начался приток клиентов, рост депозитов и средств на расчетных счетах. Вырос спрос на кредиты, увеличилась ликвидность промышленных заемщиков. Одним словом, восстановилось доверие.

Будет ли все так же легко в 2009 г.? «Тогда был V-образный кризис: резкое падение, за которым последовал быстрый рост, — говорит экономист Ирина Ясина, в 1998-м возглавлявшая департамент общественных связей ЦБ РФ. — Сейчас столь резкая девальвация рубля невозможна: правительство исправно платит по своим долгам и накопило серьезные золотовалютные резервы — более $450 млрд». Так же нереален и стремительный рост производства: простаивающих мощностей, которые можно быстро загрузить, как это было в 1999 г., у промышленников не осталось. Да и в мире ситуация иная. «Сейчас кризис будет скорее L-образным: сначала падение, затем просто дно», — мрачно пророчит Ясина.