Украина между «там» и «здесь»: креольская альтернатива

По европейским образцам, Украины едва не моноэтническое государство: по данным Всеукраинской переписи 2001 года, в ней проживает 77,8% этнических украинский.

По европейским образцам, Украины едва не моноэтническое государство: по данным Всеукраинской переписи 2001 года, в ней проживает 77,8% этнических украинский.

К этому стоит добавить, что на референдуме 1 декабря 1991 за независимость Украины проголосовало 76,0% всех избирателей, которые составляли 90,3% участников голосования, а это по всем канонам четкое и однозначное выявление национально-политического единства Украинского государства. Ведь «за» голосовало большинство пришедших на избирательные участки во всех без исключения регионах.

И не проблема, по упомянутой переписи родным украинский язык назвали лишь 67,7% граждан; вон в Ирландии ситуация значительно хуже, там кое-как понимает ирландский язык едва не более 40% граждан, и ничего: таких ожесточенных патриотов и националистов, как в Республике Эйре, не везде найдешь.

Другими словами, с Украиной как постколониальным государством (даже с теми оговорками относительно различий регионов, которые приведены в моей предыдущей статье), даже с поправкой на определенную уникальность нашего государства, все должно быть сегодня ОК. Или почти ОК.

Взамен же имеем то, что хорошо всем известно. Включая невозможную везде в Европе фактическую оккупацию почти всех высших должностей государства выходцами не просто из определенного региона, но из определенного территориального клана, так сказать, трибы (Россию, разумеется, при этом в Европу зачислять не приходится, но все равно или «питерские», или члены кооператива «Озеро» — это явление на существенно ином, уже не на регионально-племенному, а на кланово-корпоративном уровне).

Но дело не в самом факте захвата страны и формирования властной вертикали теми, за кем стоит лишь треть избирателей. Дело в том, как такое стало возможным и откуда взялась та треть граждан; каким способом «совок» (не только в лице «Самого», но и в лице чуть ли не половины властной команды) сумел привлечь на свою сторону, кроме себе подобных, ту часть населения страны, которая якобы никогда не страдала размякшими мозгами, а наоборот, всегда умела добыть на хлеб с маслом.

Действительно, сейчас немало таких избирателей пытается найти утешение в самовнушении: «Могло быть и хуже», — но на выборах все равно будет голосовать за тех самых «хозяев жизни» или за надутые телевидением мыльные политические пузыри.

Впрочем, в этом кажущемся безумии логики на самом деле больше, чем в действиях принца Датского. Логики, впрочем, своеобразной. Недавно мне довелось познакомиться с ее концентратом в изложении одной интеллигентной русскоязычной дамы серьезных лет.

«Украина имеет право быть государством — украинцы никогда не построят себе государство, потому что слишком много воруют — Янукович способен навести порядок в стране».

Иначе говоря, если кто выдвигает лозунг: «Украина для украинцев», — то здесь мы имеем нечто вроде: «Украина без украинцев», или, в более мягком варианте, — «Украинское государство без участия или при минимальном участии украинцев».

Аргументы в пользу устранения из политики тех, кто подчеркивает свою украинскость, могут быть значительно более изысканными, чем у указанной дамы, но суть остается та же. И проблема не в том, что Виктор Ющенко и Ко за прошедшие годы успешно дискредитировали все, связанное с истинно украинскими ценностями (нередко даже не имея о тех или иных конкретных ценностях представления). Проблема в том, что украинские ценности для этой публики — это нечто второстепенное, недорогое, неэффективное, в лучшем случае — только один из инструментов, которым можно пользоваться для достижения собственных целей, не больше.

Как очень точно выразил позицию своего сообщества один ее представитель с претензией на интеллектуальность, побывав на первых съездах Народного Руха: «Это ужас! Индейцы какие-то… » Ага — Иван Дзюба и Олесь Гончар — индейцы, а этот интеллектуал с английским со словарем — белый человек…

Но в пределах определенного типа логики так оно и есть. Не случайно ведь Российская империя была военно-феодальной, как во времена завоевания Америки империя Испанская, не случайно СССР при Сталине-Брежнева воспроизвел на более высоком технологическом уровне определенные значимые черты (если хотите, инварианты) этой империи.

А поскольку большая часть украинских земель была колонией именно такой империи (европейский тип a la Ирландия плюс евразийский a la Испания — будучи продуктом европейского пограничья, сформированным в борьбе с исламским миром, вплоть до XIX и даже ХХ века пиренейские государства имели удельные черты того, что сегодня гордо зовется евразийской цивилизацией), то неизбежным результатом колониальной экспансии такого типа стало креольское сообщество среди украинского населения.

Первым ввел это слово — как смысловую метафору для обозначения определенного типа людей в Украине, а не как научное понятие, — в середине 1990-х Николай Рябчук.

С того времени и в текстах самого Рябчука, и у других авторов, не только украинских, но и белорусских, оно начало наполняться содержанием, наконец превратившись в понятийный термин. После Оранжевой революции, когда казалось, что украинские и европейские ценности победили, оно отошло на задний план, а сейчас снова входит в употребление, ибо без него объяснить современные национально-политические процессы представляется невозможным.

Традиционное определение креольства, примененное в Латинской Америке, полисемантическое: речь идет и о потомках выходцев из метрополии, и о «смеси» из пришлого и местного этнического субстрата, но с культурной ориентацией на метрополию.

Нечто похожее происходило и в Российской империи на колонизированных ею территориях с начала XIX века — в основном в городах и местечках. Оно и понятно: города были центрами сознательного проведения политики усмирения и ассимиляции присоединенных государств и земель, поэтому там селили выходцев далеко не только из Московии, а чуть ли не со всей Европы, одновременно ограничивая процентную норму коренного населения.

Но через несколько поколений переселенцы смешивались с коренным населением и сами укоренялись, становясь региональными патриотами. В свою очередь, к «южанам» в российских столицах начинают относиться как к совершенно своим, как к интересным, но немного опасным чудакам. Возможно, именно потому, что украинские земли были больше, чем коренная Московия, экономически и культурно интегрированы в Европу.

В ответ креолы Украины сплачиваются. Пока не непременно осознавая, почему и зачем. Так, в конце XIX — начале ХХ века появились многочисленные объединения промышленников «юга России». Формируется то, что впоследствии получит название «южнорусской школы» в изящной словесности и «Киевского круга» в философии.

Растет тот самый «территориальный патриотизм», который видел основой будущей независимой Украины Вячеслав Липинский, когда осмысливал уроки силой прерванной национально-демократической революции 1917-21 годов.

Неудивительно, что в 1917-21 годах появились аж три украинских государства: собственно украинское — УНР, креольское — Украинское Государство гетмана Скоропадского и квазиукраинская УССР, социально-политической основой которой стало не коренное население, продукт недавнего быстрого индустриального развития Юго-Востока страны и перемещений миллионов людей во время Первой мировой войны.

Вследствие этносоциальных и политико-культурных процессов в тоталитарно-колониальном обществе, которым стал с начала 1930-х СССР, на 80-е годы ХХ века в СССР сложились три основные национально-культурные группы: украинскцы, креолы, советские люди, — каждая со своими традициями и исторической памятью, символами и мифами, гражданской и правовой культурой.

Общей для первых двух была историческая территория — Украина, но она воспринималась по-разному: через призму самодостаточного или имперски-советского видения, через принципиально отличные исторические мифы и социокультурные традиции.

Для советского человека Украины было административной абстракцией, для нее больше весил ее регион, с которым она отождествляла себя.

Креольское украинское Государство гетмана Павла Скоропадского — это отдельная и очень интересная тема. Вспомним только, как у Михаила Булгакова, участника тех событий, в «Белой гвардии» офицеры пытаются говорить между собой на официальные темы на украинском языке, но в итоге начальник машет рукой: «Ладно, брось! Давайте лучше по-существу!  — А при том сестра Булгакова пела в хоре киевской „Просвиты“ и сам Булгаков (в нецензурированную тексте романа, который показал покойный Юрий Покальчук) относился к Петлюре и к самому украинскому делу с настороженным уважением.

Но тот, кто будет утверждать — главное отличие между украинцами и креолами состоит то ли в этническом происхождении, то ли в языковых ориентациях (украинофоны и русофонов),  — тот чрезвычайно упрощает дело.

Главное здесь — ценностные установки, категориальные инварианты сознания и подсознания. Для креольства Украины типичным является отражение в подсознании имперских (советских), ценностей, но политически „вывернуто“ наоборот, на достижение независимости или автономии своей страны.

И при этом сохраняется пренебрежительно-снисходительное отношение к „туземцам“, общие культурные установки метрополии и ориентация на ее „непревзойденные цивилизационные образцы“ — от Достоевского до Марининой.

Ничего нового в этом нет: в Латинской Америке на протяжении первого столетия существования там независимых государств каждая столица, образно говоря, стремилась „перемадридить Мадрид“ (Бразилия — Лиссабон), признанием пользовались даже второй-или третьестепенные литераторы и музыканты из бывшей метрополии, а собственные достойные культуры могли надеяться на успех только после „обкатки“ в Мадриде, Лиссабоне или Париже.

Эхо этих процессов ощутил на себе молодой Пабло Неруда (не случайно ведь чилийский поэт приобрел себе экзотический псевдоним по чешскому языку и немало времени „тусовался“ в Мадриде и Париже) и описал эти процессы в своих воспоминаниях.

Итак, находясь чуть ли не в абсолютной культурной зависимости от бывших метрополий, креольское сообщество Латинской Америки было настроено на политическую независимость своих стран. Но не всегда: скажем, когда в Мексике индеец Бенито Хуарес (первым в Латинской Америке!) возглавил государство, подавляющее число местных креолов поддержало направленную против него англо-франко-испанскую интервенцию, результатом которой стало провозглашение „Мексиканской империи“ во главе с Максимилианом I, младшим братом австрийского императора Франца-Иосифа.

Но через несколько лет маятник настроений качнулся в другую сторону: пусть лучше будет свой, местный индеец, чем чужеземный монарх с заморскими покровителями.

Мексике повезло, что Испания и ее тогдашние союзники были за океаном, поэтому восстановление политического контроля со стороны бывшей метрополии над уже несколько десятилетий независимым государством оказалось непродолжительным. А если бы метрополия была под боком — успели бы креолы вовремя переориентироваться и осталась бы Мексиканская республика целой после многолетней гражданской войны?

Но вернемся на нашу территорию. От колебаний отечественного креольского сообщества (преимущественно городского и не так плохо по украинским меркам образованного) в немалой степени зависит ход политических процессов. И при этом, следует сказать, часть претензий к политически активной и патриотической части украинства со стороны креольства справедлива. Но это уже другая тема, еще более щекотливая для…

Сергей Грабовский