Выбор России: катастрофа или революция сверху?

Под давлением жестких исторических обстоятельств российская власть теоретически может пойти на единственно правильные решения. Так бывало прежде в нашей истории. И принять такие решения способен только президент.

Под давлением жестких исторических обстоятельств российская власть теоретически может пойти на единственно правильные решения. Так бывало прежде в нашей истории. И принять такие решения способен только президент как носитель исключительного статуса и особой роли в российском государстве.

Рассчитывать на сравнительное быстрое завершение кризиса, как это делают определенные представители исполнительной власти, не приходится. Во-первых, поскольку конъюнктурные факторы спада останутся в силе на протяжении, как минимум, ближайших 3 лет. Во-вторых – поскольку главный кризисогенный фактор имеет не конъюнктурный характер. Это неуклонный и неумолимый износ советской инфраструктуры – как материально-технической, так и социальной.

Отягчающие обстоятельства

Негативные последствия кризиса усугубляются двумя чрезвычайно важными факторами, в свете которых общие риски многократно возрастают и которые, при определенном развитии событий, способны превратить кризис в катастрофу.

1. Безответственность экономических и административных элит.

Правящему классу страны – в том виде, как он сложился в 1990-е годы и сохраняется до сих пор, на основе аффилированных отношений крупного бизнеса и большей части бюрократии – присущ острый дефицит социальной и национальной ответственности. В своей основной части правящий класс РФ ориентирован на краткосрочную выгоду и локальные финансовые интересы (включая безопасность оффшорных авуаров, сформированных в результате вывоза капитала из России в минувшие полтора десятилетия). Действия его представителей зачастую входят в противоречие не только с национальными приоритетами, но и с объективными / долгосрочными классовыми интересами крупного капитала в РФ.

Так, в рамках правительственных антикризисных мер в первоочередном порядке удовлетворялись заявки преимущественно крупнейших олигархических структур, которые были не только во многом ответственны за финансово-экономический кризис в РФ, но и располагали значительными возможностями решения своих финансовых проблем без государственной поддержки. В частности, совокупный объем дивидендных выплат, выплаченных прежде оффшорным компаниям, представляющим фактических владельцев российских корпораций, значительно превосходит суммы кредитов, которые эти владельцы получили (или планируют получить) от государства через ВЭБ или иными каналами. Однако ключевые представители российской экономической элиты не воспользовались собственными средствами, чтобы расплатиться с кредиторами, а поспешили прибегнуть к государственной помощи. Подобное поведение отражает один из системообразующих принципов российской правящей элиты: капиталы, размещенные за пределами России, не могут использоваться для решения каких бы то ни было проблем, возникающих в российском экономическом пространстве.

Ключевым результатом этих действий стала интенсификация бегства капитала и девальвации рубля. Значительная часть финансовой помощи, предоставленной государством крупному капиталу, немедленно оказалась на валютном рынке и была направлена на покупку иностранной валюты, что резко усилило давление на рубль и, одновременно, заставило финансовые власти увеличивать расходы на предотвращение краха рубля.

Таким образом, экономико-бюрократическая элита не прилагает должных усилий к нивелированию последствий экономического кризиса, зачастую напротив – использует кризис для обеспечения своих сугубо частных интересов.

2. Объективное ослабление института президентства в переходной ситуации «двоевластия».

Современному российскому обществу присущ не только правовой, но, шире, институциональный нигилизм – глубоко укорененное недоверие к органам государственной власти и иным публичным институтам. Подобающим доверием на протяжении минувших лет пользовался лишь институт президентства. Вне зависимости от личностей, занимающих высший государственный пост, этот институт является несущей конструкцией российской политической системы, поскольку, в сложившейся системе, лишь он соединяет в себе публично-представительную и реальную распорядительную власть. Как следствие, он и только он обеспечивает взаимосвязь властной системы с обществом и производит жизненно необходимый государству фермент доверия – ограничивая от имени народа всевластие бюрократии.

Данное прочтение президентской власти в России закрепилось в годы правления В. Путина и оказалось созвучно общественному сознанию. Склонность к восприятию первого лица как «некоронованного монарха» присуща не только российской политической культуре, но и политической культуре некоторых других европейских стран (сам термин был введен применительно к голлистской политической системе Франции).

Эту склонность не следует понимать в том смысле, что любой глава государства получает автоматический кредит доверия в обществе. Подчас, напротив, монархический стереотип президентской власти оборачивается глубоким скепсисом и негативизмом в адрес конкретных ее носителей. Позитивное или негативное преломление этого стереотипа зависит не столько от личностных особенностей лидера, сколько от соблюдения определенного политического ритуала, который состоит из нескольких элементов:

 — Некоронованный монарх исключителен – не в смысле личных достоинств, а в смысле своего положения в политическом пространстве, у него не должно быть прямых соперников, публично покушающихся на его прерогативы;
 — Некоронованный монарх выше персональной критики – публичная критика в адрес непосредственно первого лица (в отличие от нижестоящих лиц или даже системы как таковой) подрывает основы данной системы;
 — Некоронованный монарх надпартиен – не только формально, но и по существу (он не может быть заложником «кружковых» предпочтений и противоречий);
 — Некоронованный монарх стоит над разделением властей и над законом – гарантируя действие права и политической системы «извне», в том числе, через применение исключительных полномочий в чрезвычайных ситуациях.

Сложившаяся после президентских выборов 2008 года модель власти – в рамках которой экс-президент воспринимается, в значительной мере, как носитель публичного лидерства и контрольных позиций в госаппарате – фактически ведет к институциональному ослаблению президентского поста, который лишается своей исключительности в публичном пространстве и безусловного оперативного верховенства. Вместе с этими свойствами – опять же, вне зависимости от личностей – он утрачивает и потенциал  по производству доверия между властью и обществом. Таким образом, «удвоение» политического лидерства оборачивается его атрофией и разрывом связи между государством и обществом.

Риск катастрофы

В сочетании с кризисом института президентства в переходной ситуации двоевластия и хронической безответственностью элит, динамика социально-экономического кризиса ставит под вопрос не только сложившуюся политическую систему, но судьбу государственности России в целом.

И перед февралем 1917-го, и перед августом 1991-го (когда СССР фактически прекратил свое существование, хотя конвульсии советской империи продолжались еще 3 месяца), российская власть стояла перед принципиальным выбором:
 — сменить устаревшую модель развития посредством революционных по своему характеру преобразований («революции сверху»);
или
 — поддерживать инерционный характер развития ситуации, рассчитывая на внутренние ресурсы / резервы прежней модели развития.

В обоих случаях в XX веке был сделан второй выбор, что и приводило дважды, как мы имеем все основания утверждать, к краху нашей государственности.
Сегодня Россия и ее верховная власть – в третий раз за последние 100 лет – стоит перед точно таким же выбором.

Государство и идеология

Антикризисная политика государства должна быть ориентирована не столько на купирование «временных трудностей», возникших перед страной, но на решение ряда фундаментальных проблем ее общественно-политического развития – которые предельно обострены экономическим кризисом, но отнюдь не порождены им. И которые, по большей части, имеют внеэкономическую природу.

До сей поры, именно осознание внеэкономических аспектов этих проблем (таких, как недоверие к институтам власти, системная коррупция, социальное расслоение, деградация человеческого капитала, межэтническая и региональная напряженность) и выработка комплексных (а не только финансовых) подходов к их решению – давались российским государственным управленцам с особым трудом. Тема модернизации-и-развития сводилась к дискуссиям о расходовании / инвестировании финансовых резервов государства, поскольку иные ее аспекты обсуждать и, тем более, осуществлять – на порядок сложнее. Но сегодня, когда накопленные резервы и доходная часть бюджета истощаются заметно быстрее, чем того хотелось бы правительственным финансистам, самое время переместить акцент с количественных, исключительно финансовых, на качественные, структурные аспекты и параметры политики развития.

Иными словами, если в докризисный период тот факт, что большая часть наших проблем не может быть решена посредством «заливания деньгами», воспринимался административным сообществом с определенной досадой, то сегодня он выглядит как шанс – на политику одновременно более экономичную и эффективную. «Свободная ликвидность» больше не может служить краеугольным камнем государственного управления. Компенсацией этого выпадающего звена могло бы стать идеологическое обновление государства.

Исторически, идеология – один из важнейших факторов управления обществом, особенно на кризисных и переломных этапах развития. К сожалению, в общественно-политическом контексте сегодняшней России этот фактор серьезно дискредитирован. Причем не столько советским, сколько новейшим опытом его использования. Функция идеологии была сведена к пропагандистскому сопровождению и нарочитой «карнавализации» политического процесса. Можно сказать, что в завершающий период президентства Владимира Путина «идеология» работала «на подпевках» у главного действующего лица российской общественно-политической сцены – свободной ликвидности, – причем, подчас, основываясь на той же презумпции презрения к аудитории, что и индустрия российской поп-музыки («пипл схавает», а «лох оцепенеет»).

С уходом со сцены упомянутого «главного действующего лица» — той самой ликвидности — подобное использование идеологических инструментов представляется не только бесполезным, но и вредным. Сегодня прежняя пропагандистская модель производит обратный эффект и углубляет разрыв между властью и обществом. Перечислим основные факторы ее неадекватности новым условиям:
 — Невозможность социального диалога о кризисе. Власть стала заложником бережно созданного вокруг нее с помощью ряда СМИ ореола социального оптимизма. Из-за сложившихся за минувшие несколько лет стереотипов, она лишена возможности открыто обсуждать с обществом системные проблемы и противоречия, накопившиеся в рамках постсоветской модели развития. И главное, невозможность «откровенного разговора» со своей страной в условиях кризиса парализует механизмы социального доверия и партнерства перед лицом общих вызовов и угроз.
 — Искусственное отсечение союзников. В прежнюю пропагандистскую модель и, шире, модель управления внутренней политикой были заложены нарочито завышенные условия публичной лояльности, что искусственно ограничивало базу поддержки Кремля в социальных элитах и субэлитах. Поляризация социально активной среды между крайностями «сервилизма» и «радикальной оппозиции» представляла собой технологию искусственного генерирования ложных политических вызовов (вероятно, с целью их последующего «героического отражения» и потребления необходимых для того материальных ресурсов). В условиях нарастания реальных исторических вызовов, эта технология из невинной «аппаратной шалости» превращается в серьезный фактор уязвимости государства.  
 — Деполитизация общества. Одним из принципов идеологического обеспечения «нефтегазовой стабильности» была ставка на деполитизацию общества, изоляцию большинства населения от политики и политических битв. В условиях обострения социальных проблем и противоречий эта ставка себя не оправдывает, поскольку в критических условиях альтернативой политической активности выступает не пассивно-умиротворенная лояльность, а эскалация социальных патологий, потеря связности и управляемости общества. Кризис приводит общество в движение, и это движение необходимо канализировать в легальные и подотчетные государству формы демократического участия.

Эти и иные признаки исторической неадекватности прежней системы «общественных коммуникаций» Кремля требуют не только определенного обновления образа власти и методов ее работы с общественным мнением, но кардинального переосмысления роли идеологии как фактора политического и социального управления. Сегодня государству жизненно необходима идеология – не как пропаганда, но как публичная система целей, не инструмент преподнесения обществу политики государства, но способ мобилизации самого государства на решение задач его выживания и перехода в новое историческое качество.

Ценностное и риторическое наполнение этой внутренней мобилизации государства уместно сделать предметом отдельного рассмотрения, политическим же ее воплощением нам представляется процесс «революции сверху», который может и должен предполагать радикальные действия власти по следующим основным направлениям:
1. Укрепление государственных институтов.
2. Снижение социального расслоения и политика солидарности.
3. Формирование новых правил игры для бизнес-элиты.
4. Поддержка реального сектора экономики и обеспечение занятости.
5. Формирование новых точек экономического роста.

Ответственное правительство

Речь идет не просто о кадровых перестановках того или иного уровня и масштаба, но о создании / восстановлении единственно возможного в данных исторических условиях механизма функционирования власти.

Прекращение двоевластия – условие восстановления института президентства, что, в свою очередь, является условием устойчивости государства в целом и доверия между властью и обществом.

Несмотря на то, что нынешний председатель правительства РФ «стягивает» на себя львиную долю ответственности за последствия социально-экономического кризиса и в этом качестве может представляться незаменимым, минусы его премьерства перевешивают этот плюс. Помимо уже упомянутого фактора (эрозия базовой конструкции президентской власти), эти минусы, на наш взгляд, таковы:
 — уход с пьедестала высшей власти, при сохранении высокого объема нагрузки и ответственности, в сочетании с острым кризисом прежней, «путинской» модели развития – все это обусловило глубокую демотивацию премьер-министра, которая по-человечески понятна, но несовместима с эффективным антикризисным управлением экономикой;
 — экс-президент, он же действующий премьер-министр несет с собой груз личных обязательств перед административными, экономическими, политическими игроками разного уровня – балласт, который зачастую лишает государственную власть необходимой в условиях углубляющегося кризиса эффективности и свободы маневра;
 — политическая несменяемость премьер-министра – непозволительная роскошь для российской конституционной системы, поскольку она знаменует и обусловливает бесконтрольность и безответственность государственного аппарата в целом.

Дело, разумеется, не в том, что председатель правительства в российской политической системе – непременно «техническая должность». Напротив, по конституционному замыслу, эта должность является политической. Но политическая должность как таковая предполагает политическую ответственность, равно как и наличие инстанций, приводящих эту ответственность в действие. В случае с премьер-министром, такими инстанциями являются президент и (в меньшей степени) Государственная дума. Но сегодня этот механизм ответственности парализован – он заведомо не заложен в публичный премьерский контракт Владимира Путина. Больше того, этот «публичный контракт» в ходе выборных кампаний 2007 и 2008 гг. был намеренно оформлен таким образом, чтобы уравновесить формальную ответственность председателя правительства перед президентом и парламентом – неформальной политической ответственностью нового состава Государственной думы и, отчасти, нового президента – перед будущим премьер-министром.

В этом смысле, избранная г-ном Путиным (самостоятельно или под решающим влиянием его бизнес-партнеров) модель ухода с поста президента РФ была чревата разрушением и выхолащиванием государственных институтов, «выворачиванием наизнанку» отношений между органами государственной власти. Этот политический эксперимент является кризисогенным сам по себе.

В частности, эксперимент усугубляет и возводит в систему хроническую болезнь российской государственной машины, ощутимую на всех уровнях власти – дефицит личной ответственности чиновника за результаты своей работы. С институционализированной безответственностью чиновника №1 (каковым по определению является премьер-министр) несовместимо не только антикризисное, но и какое бы то ни было эффективное государственное управление.

Возвращение к конституционной норме, выраженное в выдвижении нового премьер-министра, полностью и безоговорочно ответственного перед президентом и парламентом, является, таким образом, насущной потребностью политического момента.

Чтобы уверенно действовать в тяжелых условиях кризиса, новый кабинет министров должен быть одновременно технократическим – т.е. включать в свой состав авторитетных отраслевых специалистов, а не только «универсальных менеджеров», и политическим – т.е. опираться на ответственную и осмысленную поддержку со стороны коалиции основных политических сил страны (от правых либералов до коммунистов).

Конкурентная партийная система

Формирование нового федерального правительства, ответственного перед президентом и опирающегося на парламентское большинство, потребует усиления представительной функции парламента. То есть избрания нового более сбалансированного состава Государственной думы, адекватного современному состоянию общества и способного взять на себя часть ответственности за государственную политику в условиях кризиса. Сегодня уже совершенно ясно, что клуб бизнесменов и бюрократов, именуемый «Единая Россия», хоть и контролирует конституционное большинство Госдумы, не намерен становиться субъектом политической ответственности. И по-прежнему воспринимает свою роль в политико-экономической системе страны как паразитически-распределительную. Кроме того, «единороссы», в массе своей, считают место своей «партии» (фактически, клуба) в политической системе эксклюзивным и никак не связанным с развитием социально-экономической ситуации в стране.

Демонополизация партийно-политического пространства не снизит уровень влияния президента на законодательную власть по принципиальным вопросам – поскольку его влияние обусловлено не присутствием в Госдуме некоей «президентской партии», но самим исключительным статусом президентского поста в политической системе страны; президент может существенно влиять на Думу, и вообще не имея в ее составе «собственных» политических сил.  При этом демонополизация, во-первых, позволит государству частично восстановить обратную связь с обществом, тяжело переживающим кризис, и, во-вторых, обеспечит на перспективу устойчивый механизм ротации правительственных команд.

Российская конституционная модель будет исторически успешной лишь в том случае, если в ее рамках удастся создать политическую систему, гибко и эффективно сочетающую особую роль главы государства как гаранта Конституции и суверенитета с механизмом ответственного правительства. Т.е. правительства, реально опирающегося на  парламентское большинство и несущего политическую ответственность за результаты своей деятельности в социально-экономической сфере. Эта политическая ответственность не будет фикцией лишь в условиях конкурентной партийной системы.

Первым шагом к решению названных задач могут стать досрочные выборы Государственной думы.

По итогам досрочных выборов «Единая Россия», при условии массированного использования административного ресурса, вновь получит шанс прийти к финишу первой. Однако конституционного большинства у нее уже не будет – равно как и иллюзий, что можно сколь угодно долго сохранять ситуацию «партии власти без ответственности». В условиях актуализации левой (социальной) повестки дня можно предполагать относительное укрепление позиций КПРФ и «Справедливой России». Кроме того, нарастание кризисных явлений создает предпосылки для появления в Думе (пусть и на «приставном стуле») одной из праволиберальных партий. Однако увеличение думского разнообразия не только не ослабит, но существенно укрепит позиции президента при условии, что думские партии, поддержавшие новое правительство, войдут в состав коллективного субъекта политической ответственности. Формирование такого субъекта и является, по большому счету, основной целью досрочных выборов.

Вопрос о правовых основаниях досрочных выборов Государственной думы остается открытым и подлежит серьезному политико-экспертному обсуждению. Однако, основываясь как на соответствующих положениях действующей Конституции РФ, так и на сложившейся в текущем десятилетии практике реализации различными ветвями власти президентских решений, мы можем предположить, что соответствующая правовая конструкция вполне может быть найдена.

Вопрос о правовых основаниях досрочных выборов Государственной думы остается открытым и подлежит серьезному политико-экспертному обсуждению. Однако, основываясь как на соответствующих положениях действующей Конституции РФ, так и на сложившейся в текущем десятилетии практике реализации различными ветвями власти президентских решений, мы можем предположить, что соответствующая правовая конструкция вполне может быть найдена.

Опора — в армии

Массированное применение силы для подавления гражданских волнений – в отличие от регионально-этнических мятежей по образцу ичкерийского, – было бы самоубийственным для государства. Поэтому в условиях кризиса Вооруженные силы РФ важны не как потенциальный инструмент «усмирения» общества, а как его критически важная часть, как массовая социальная опора государственной власти.

В этом качестве армия не менее, а, быть может, и более важна, чем полицейские силы. Сегодня наиболее сложная ситуация сложилась именно во взаимоотношениях Верховного Главнокомандующего с армией. По сравнению со многими другими силовыми структурами, армия не оказалась в числе социальных выгодоприобретателей «нефтегазовой стабильности». Сравнение сегодняшнего состояния основных видов Вооруженных сил с их состоянием на конец 1990-х гг. говорит об усугублении кризиса военно-технического оснащения в период с 2000 по 2008 гг. Состояние личного состава – включая уровень подготовки офицерского и генеральского корпуса – можно оценить как еще более тяжелое, чем состояние вооружений и военной техники. Армейская социальная сфера была серьезно ослаблена целым пакетом мер в рамках  «монетизации льгот». Политическое доверие к власти – серьезно подорвано агрессивно-дилетантскими министрами обороны, увольнением из ВС популярных генералов, несвоевременными и непродуманными планами сокращения ВС (принятыми в период правления Владимира Путина, но официально объявленными уже при новом президенте).

Поддержка государственной власти в военной среде неуклонно снижалась, ориентировочно, с момента завершения активной фазы второй чеченской кампании. Успех грузинской военной кампании (август 2008) дал призрачный шанс переломить эту ситуацию. Если экс-президент, при формировании своей базы поддержки, сделал ощутимую ставку на специальные и полицейские службы, то для нового президента было бы важно обрести социальную опору в наиболее широком и ущемленном слое «силовиков» – в российской армии. Для этого, в частности, представляется необходимым:
 — Провести амнистию российских военнослужащих – участников боевых действий в Чечне – по преступлениям, совершенным на территории Чеченской республики.
Учитывая очевидную вину государства за неопределенность правового статуса действий российских военнослужащих во время конфликта в Чечне, а также учитывая многократные амнистии в отношении боевиков, подобная мера была бы элементарным восстановлением исторической справедливости.
 — Назначить нового министра обороны, обладающего общественным авторитетом и профессиональным опытом в сфере руководства войсками / военного строительства.
 — Заморозить т.н. «военную реформу», предполагающую масштабные сокращения офицерского корпуса, ликвидацию целых отраслей военного дела (таких, как военная медицина) и способную стать катализатором социальных, политических и оборонных проблем.
Сокращение ВС должно быть отложено, по меньшей мере, из соображений поддержки занятости в условиях кризиса (тем более, что речь идет об относительно активной и дееспособной части общества). Но также – из соображений управленческого здравого смысла, поскольку фундаментальное реформирование армии не может предшествовать разработке концепции оборонных угроз и приоритетов, каковая на сегодняшний день отсутствует.
 — Разработать, в режиме ответственной экспертной дискуссии (в том числе, в военной среде) и утвердить новую военную доктрину РФ как нормативное основание для планов военного строительства. Разработать план реформирования (точнее, нового строительства) Вооруженных сил на базе согласованной доктрины.

Ограничение системной коррупции

Жесткие, решительные и последовательные антикоррупционные меры власти будут способствовать преодолению опасного психологического кризиса в российском обществе, мобилизации и сплочению населения вокруг главы государства и ответственного правительства, опирающегося на парламентское большинство. Что, в свою очередь, остановит ускоренную эрозию государственного организма.

В числе первоочередных мер по решению этой задачи можно назвать:
 — Формирование атмосферы особой ответственности в отношении системной коррупции – например, посредством привлечения к ответственности нескольких чиновников, замешанных в наиболее громких коррупционных преступлениях 1990-х и 2000-х гг.,  а также законодательной отмены срока давности по некоторым видам коррупционных преступлений.
 — Раскрытие и обнародование конечных бенефициаров ряда крупных корпораций с непрозрачной структурой собственности (таких, например, как ОАО «Сургутнефтегаз»).
 — Создание единого и автономного федерального органа по противодействию коррупции, подотчетного президенту Российской Федерации (отметим, что данный орган должен быть создан в соответствии с Конвенцией ООН против коррупции, которую ратифицировала Россия).
 — Ужесточение ответственности за коррупционные преступления путем внесения изменений в ряд статьей Уголовного кодекса РФ. По всем «коррупционным» статьям должна быть предусмотрена безусловная конфискация имущества.
 — Разработка плана действий по повышению престижа государственной и муниципальной службы, предусматривающего меры материальной, социальной, общественной поддержки.
 — Возвращение Федеральному собранию РФ полномочий по назначению аудиторов Счетной палаты. Гарантии реальной (в т.ч. финансовой) независимости Счетной палаты от институтов исполнительной власти, обязательной публичности итогов ее проверок, жесткой и неминуемой ответственности чиновников за выявленные нарушения.
Отдельно следует упомянуть о двух болезненных проблемах антикоррупционной повестки – изменении статуса госкорпораций и реформе правоохранительных структур.

Изменение статуса «госкорпораций»

Крупными рассадниками коррупции на сегодняшний день являются государственные корпорации в форме некоммерческих организаций созданные, в основном, во второй половине 2007 – начале 2008 гг. Фактически, уже очевидно, что идея создания госкорпораций свелась к приватизации функций отраслевого управления на базе неопределенного статуса активов этих организаций (Конституция РФ предполагает государственную собственность Федерации либо субъектов Федерации, но не юридических лиц). Системная борьба с коррупцией получит новый принципиальный импульс, если:
 — будет аннулирован сам правовой статус «госкорпорации в форме некоммерческой организации» посредством внесения необходимых изменений в Федеральный закон от 12 января 1996 г. №12-ФЗ «О некоммерческих организациях»;
 — госкорпорации в форме некоммерческих организаций будут ликвидированы; переданное им ранее имущество – возвращено в ведение федеральных министерств, ведомств либо государственных унитарных предприятий, а функции – переданы правительственным структурам.

Реформа правоохранительных структур

Важнейшей составной частью ограничения системной коррупции в России должно стать радикальное реформирование правоохранительных органов, а также правоприменительной практики. Один из важнейших факторов коррупции сегодня – фактическая приватизация силовых структур, когда государственный аппарат легитимного насилия используется для решения коммерческих вопросов, имущественных споров и т.п. Особую роль здесь играют возможности коррумпированного следствия, в особенности использование в конкурентной бизнес-борьбе заказных уголовных дел и меры пресечения в виде заключения под стражу.

Для ограничения коррупции в силовых структурах представляется необходимым:
 — создание под эгидой президента РФ единого следственного органа, который будет расследовать все уголовные дела, кроме связанных с государственной изменой, терроризмом, шпионажем и разглашением государственной тайны (последние могут остаться в ведении следственного аппарата ФСБ РФ); формирование единого следственного органа предполагает изъятие следственных функций у Генеральной прокуратуры и МВД РФ, частично – у ФСБ РФ;
-  законодательный запрет на использование ареста как меры пресечения в отношении лиц, совершивших нетяжкие уголовные преступления, не связанные с насилием против личности.

Политика солидарности

Преодоление аномально высокого социального расслоения – или, на первом этапе, обозначение серьезных шагов в данном направлении – будет, возможно, наиболее весомым фактором формирования доверия между обществом и властью в условиях кризиса.

В этой связи представляется жизненно необходимой политика целенаправленного формирования среднего класса, подобная той, которая проводилась в США в рузвельтовскую и пострузвельтовскую эпоху. Эта политика явилась результатом сознательного и жесткого выбора между интересами высших слоев общества и интересами социального большинства – в пользу последних. Благодаря этому выбору, Америке удалось избежать социального взрыва в условиях депрессии и превратить широкие слои трудящихся в основных бенефициаров нового, посткризисного роста – национальный средний класс.

Для решения этой задачи важны не только социально-экономические, но и социально-культурные трансформации. Государство должно использовать все имеющиеся у него возможности для преодоления доминирующей культуры демонстративного потребления, для формирования здоровой атмосферы творчества, труда, солидарности.

Вместе с тем, основная роль в сглаживании социального расслоения отводится налоговой политике и политике регулирования трудовых отношений. В числе возможных приоритетных мер следует упомянуть:
 — введение прогрессивной шкалы налогообложения доходов физических лиц с освобождением от уплаты подходного налога всех граждан, получающих доходы ниже прожиточного минимума и увеличением ставки подоходного налога для наиболее высокооплачиваемых слоев занятого населения с 13 до 35%; отдельное внимание следует уделить налогообложению сверхвысоких зарплат топ-менеджеров корпораций (особенно корпораций с формальным государственных участием), а также бонусных выплат и доходов от опционных программ для топ-менеджмента;
 — повышение ставки налога на доходы от долевого участия в деятельности организаций, полученных в виде дивидендов резидентами РФ, с 9 до 30-35%;
 — переход  в расчете налоговой базы по налогу на имущество физических лиц с инвентаризационной (кадастровой) на рыночную стоимость, ежегодно вычисляемую для каждого региона и вида имущества независимыми оценочными организациями, отобранными на конкурсной основе; сохранение для социально незащищенных слоев населения льготного налогообложения,
 — введение социальных страховых взносов независимо от размера годового дохода;
 — активное внедрение в хозяйственную практику принципов корпоративной социальной ответственности.

Новые правила игры для бизнес-элиты

К числу необходимых первоочередных мер следует отнести:
 — введение запрета на корпоративные денежные переводы за рубеж за исключением оплаты импортных контрактов, зарегистрированных в Федеральной таможенной службе России; прекращение кредитования нерезидентов и российских организаций, учрежденных иностранными юридическими лицами; ужесточение регулирования приобретения российскими резидентами зарубежных активов;
 — запуск механизма репатриации капиталов российских предприятий и банков за исключением средств, находящихся на корреспондентских счетах российских кредитных организаций в зарубежных финансовых институтах;
 — ужесточение нормативных требований Банка России к операциям коммерческих банков с иностранной валютой и средствами, получаемыми из бюджетных и государственных внебюджетных источников.

В этой ситуации государству не следует бояться частичной смены состава собственников ряда российских корпораций вследствие margin calls или корпоративных дефолтов. Подобную смену собственников следует рассматривать в качестве приемлемого и даже желательного механизма обновления деловой элиты. Переход блокирующих или даже контрольных пакетов акций, выступающих в качестве залогового обеспечения, в собственность иностранных кредиторов, при условии, что последние готовы выступить в роли ответственных стратегических инвесторов (что может быть предметом отдельных переговоров при посредничестве государства), будет способствовать оздоровлению делового климата и повышению прозрачности крупного российского бизнеса.

Выводы

В условиях краха постсоветской модели развития от верховной российской власти требуются решительные, радикальные действия на очень коротком отрезке исторического времени.
Пойти на такие действия психологически крайне сложно. Однако чем дольше откладывать переход к радикальным мерам, тем меньше будет запас прочности государственности как таковой.
Отрицательный исторический опыт Николая II и Михаила Горбачева учит нас: отказ от «революции сверху» при определенных обстоятельствах ведет к гибели государства. Болезненное лечение всегда лучше добровольного умирания. Время для такого лечения – пришло. Завтра может быть поздно. Потому начинать надо – сегодня.

Михаил Ремизов, Никита Кричевский, Роман Карев, Дмитрий Верхотуров, Марк Фейгин, Станислав Белковский