Южная Осетия: раны не залечены

На площади перед Домом правительства, несмотря на дождь, всю ночь стояли люди. Молча. Траурная музыка рвала душу. Фонтан работы зодчего Зураба Церетели с рыбками и зверушками превратился в море огня.

На площади перед Домом правительства, несмотря на дождь, всю ночь стояли люди. Молча. Траурная музыка рвала душу. Фонтан работы зодчего Зураба Церетели с рыбками и зверушками превратился в море огня. Каждый цхинвалец зажег свечу памяти и поставил на его бортик. В 23.35, когда ровно год назад на город обрушились первые в этой войне снаряды, по душам погибших зазвонил колокол.

А утром открыли музей геноцида. Хотя я бы это назвал временной экспозицией. Развалины бывшего книжного магазина на улице Сталина, где за три дня до войны я купил себе журналистский блокнот, задрапировали черной тканью, прикрепили кровавые розы. Вывесили страшные фотографии, свидетельствующие об уничтожении осетинского народа.

День скорби

На столе лежали аккуратно переплетенные газетные статьи об этой войне. Целых три тома — из газеты «Известия». Меня попросили — и я расписался под своими заметками.

Во время массовых мероприятий ждали провокаций со стороны Грузии. И они последовали. Нет, обстрела и теракта не случилось. Поймали пятерых грузинских шпионов. Пожилые мужчины твердили, что они пастухи и заблудились в поисках скота. Так в Великую Отечественную пионеры-герои водили за нос фашистов. Но одного из задержанных граждан Грузии этим же вечером видели на площади. Он расспрашивал журналистов о плане мероприятий. Цхинвал, конечно, маленький город, но коровы по улицам не ходят. Задержанных после легкого допроса вывезли на границу и отпустили. А что еще можно сделать со стариками, которых на той стороне под угрозой потерять близких заставили шпионить?

Больница пока не выздоровела

Продуктовый магазин, который напротив моего дома, открывается с рассветом, хотя на дверях — цифра 10. Спрашиваю продавца Галину: в чем дело?

 — Я в гараже живу. Там ни света, ни тепла. Прихожу сюда пораньше. Здесь и вода есть, и электричество, — смущается Галина.

Галина — вдова. И еще бабушка. Взрослую дочь с ребенком она отправила жить к дальним родственникам. Дом разбомбило еще в прошлую войну — 1992 года. С тех пор Галя и скитается по углам. А в прошлом августе из развалин переехала в соседский металлический гараж.

 — Зимой тяжело. Все внутри инеем покрывается. У меня газовый баллон с конфоркой. Грелась чаем. Болела долго. А сейчас тепло. Ничего, привыкла…

Я заглянул в гараж. Диван, два стула, полки с книгами. Только Галя их не читает. Вечером темно, а на работе некогда.

Но настоящий шок меня ждал в республиканской больнице. В прошлом году ее нещадно обстреливали. Операционные перенесли в подвалы. Медперсонал забыл, что такое дом. С 1 августа, когда начались грузинские обстрелы, врачи перешли на казарменное положение. Кто-то из врачей предложил на крыше простынями выложить крест. По Женевской конвенции медицинские учреждения бомбить нельзя. Но крест, как мы знаем, в данном случае не помог.

 — Я не представляю, как больница выстояла. Били прямой наводкой. Ни одного стекла целого не осталось, — вспоминает главврач больницы Нодар Кокоев.

Потом в больницу пришли силы российского МЧС. Разбили свой аэромобильный госпиталь. К зиме российские строители сдали новенькую современную котельную. Корпуса обшили веселеньким желтеньким сайдингом. Вставили евроокна. Хоть на открытку снимай.

Однако, что происходит за этими окнами, телекамеры до сих пор не снимали.

Подвал, где под бомбежкой оперировали хирурги, залило сточными водами. Тогда его засыпали щебнем. «Удобств» — никаких: даже ходячие больные пускают в ход старые добрые утки. Вода — привозная в огромных пластиковых баках. На жаре она пахнет пластмассой.

 — Начался было ремонт, — рассказывает Нодар Суликович. — Перфораторы долбили прямо во время операций. Я понимаю, когда война, взрывы, осколки. А тут в мирное время чувствуешь себя как на фронте.

Зиму больница мерзла. Котельная стояла. Наладчики залили в баки 10 тонн солярки, сдали объект и уехали. Топливо кончилось. Минздрав республики средств на отопление не выделил. Котельная до сих пор стоит.

 — Меня, наверное, за то, что я с вами говорю, накажут, а ваш материал не увидит свет, — вздыхает главврач. — Я за место не держусь. За больницу обидно. Вон, поглядите, что пишут!

И швыряет на стол газету, где аршинными буквами обещают уже в этом году из Цхинвала сделать город будущего.

 — Нам бы две машины «скорых». И один трактор, чтобы снег расчищать, — мечтает главврач. — А то в Ленингорском районе глава администрации в качестве служебной машины использует реанимобиль «Мерседес», полученный в качестве гуманитарной помощи. А там оборудование больше, чем машина, стоит!

Кстати, новенькую «скорую» с надписью «Цхинвалу от жителей Кубани» я увидел в одном частном дворе. Видно было, что машина стоит тут давно. Кого она спасает?

Недавно назначенный премьер республики Вадим Бровцев буквально за час до меня приезжал в больницу. И первый из премьеров выслушивал главврача целый час.

 — Этот толковый, — резюмировал свою встречу Нодар Кокоев. — Может, он возьмется за дело.

К зиме появятся школьники

Пожалуй, единственное место, где наши с вами деньги работают «на „отлично“ (а Цхинвал восстанавливается из российского бюджета),  — это новый микрорайон „Московский“. Раньше здесь были яблоневые сады и виноградники. Потом — штаб грузинского спецназа. В руководстве республики справедливо посчитали, что жилье для цхинвальцев важнее фруктов.

Коттеджи тут строятся по высшему классу: 160 метров жилой площади плюс гараж. Два детсада и школа. Школа такая, что и в Москве вряд ли встретишь. Три корпуса соединены огромным актовым залом, в котором даже Киркоров не постеснялся бы спеть. Уже распаковывается новейшее оборудование и для столовой, и для классов. Сейчас все внимание строителей — к школе. Открывать ее 31 августа приедет Юрий Лужков, поэтому об опоздании не может быть и речи.

 — Мы уже почти набрали штат учителей, — рассказывает „Известиям“ начальник отдела образования Цхинвала Валерий Гассиев. — Назначили директрису. Здесь будут преподавать лучшие из лучших.

Школа рассчитана на 600 учеников. Но заполнить все классы сейчас не получится — микрорайон не сдан, и детей просто неоткуда взять. К зиме классы заполнятся. Так обещают строители.

А над всеми селами — грузинскими и осетинскими — стоит древний храм XII века — Святой Девы Марии. После войны в келье здесь поселился русский священник. Он молится за мир день и ночь. Иногда к нему приходят помолиться грузины. Иногда — осетины. А иногда и те, и другие. Когда я приехал в храм, священника не было. Зато пришли три женщины из соседнего села Монастыр. Они молча трижды обошли храм — так требует древний обряд. Я отправился в Монастыр вместе с ними. Оказалось, что село находится между Грузией и Осетией. И живут здесь дружно вот уже много веков и те, и другие. В прошлом августе снаряды летали над головами монастырцев. Но ни один не упал. Вычислив по большому фотоаппарату, что я — журналист, монастырцы приглашали меня в свои дома на „хлеб-соль“. Все, как в старые добрые времена на Кавказе. Будто бы и не было войны.

Но война была, и раны ее не залечены.