Социалистический диснейленд Лукашенко

В самолете Москва — Минск пассажирам обычно раздают белорусские газеты. Открывая их, вы погружаетесь в чудный мир надоев и удоев, героев полей и школьных медалистов, борьбы за урожай и знания, спортивных и трудовых подвигов.

В самолете Москва — Минск пассажирам обычно раздают белорусские газеты. Открывая их, вы погружаетесь в чудный мир надоев и удоев, героев полей и школьных медалистов, борьбы за урожай и знания, спортивных и трудовых подвигов. Моралью в них кормят до отвала, суповой ложкой. В белорусском обществе светлых личностей, никогда не темнеющих, попадаются и темные личности, обреченные на беспросветность: злые бюрократы и чинуши, с которыми это самое общество ведет неизменную победную борьбу.

Не знаю, какое отношение все это имеет к журналистике, но нервы успокаивает замечательно. В мире бушующего финансового кризиса доктора должны прописывать белорусскую прессу всем, потерявшим почву под ногами, в качестве сердечных капель и снотворного. Беларусь — последняя иллюзия стабильности и возвращения в советское детство, где не было рекламы и пробок на дорогах, когда всех грела спокойная уверенность, что завтра будет точно так же.

ВПЕРЕД — В ПРОШЛОЕ

В ресторане «Дежавю» в центре Минска трубят мраморные пионерские горнисты, бродят сонные вальяжные официантки, на стенах висят портреты членов Политбюро и вытертые ковры (как в пору моего детства, когда ковры на полу считались барством и пощечиной общественному вкусу). Из репродукторов доносится бодрое: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди!» А чего им, белорусам, печалиться? Есть свои ЦУМ и ГУМ, улицы Ленина и Маркса и проспекты, широкие и прямые, как правда. Криминал как явление отсутствует — дети играют на улицах до глубокой ночи. Люди приветливы и слегка заторможены, таксисты вежливы и дают сдачу по счетчику, пьяные ходят прямо, в целом выдерживая направление, и не хамят. Женщины умеренно красивы (это вам не Украина с ее буйной женской красотой), мужчины умеренно некрасивы. По сдержанности красок и флегматичности поведения Беларусь куда ближе к Европе, чем к России.

Президентский лозунг «шкварка и чарка» соблюдается свято: голодных и попрошаек на улицах нет, стопка водки и кусок сала обеспечены каждому. Прибавьте к этому природную крестьянскую прижимистость белорусов. «Если я покупаю сало в магазине, обязательно возьму несоленое, — объяснила мне моя новая знакомая. — Оно дешевле, а дома я его сама засолю. Мы, белорусы, запасливые, как хомяки. У всех что-нибудь припрятано на черный день». Популярная сеть магазинов «Рублевский», которые я ошибочно приняла за оазисы роскоши и гурманства, ориентирована на людей, умеющих считать деньги. «Это не ваша Рублевка, — слегка обидевшись, объяснили мне белорусы. — „Рублевский“ — от слова „рубль“. Магазин для тех, кому каждый рубль дорог».

Белорус — не просто национальность, а склад ума. «Мы имеем дело с феноменом крестьянской страны, а точнее, страны неадаптированных сельских мигрантов», — говорит белорусский политолог Леонид Заико. Отсюда и деревенская расчетливость, и умение во всем примениться к скудной действительности, и хитреца, подслащенная говорливой ласковостью, и безнадежная враждебность любой революционной идее, услышанной в последние 20 лет, и низкая миграция. В Москве белорусских гастарбайтеров куда меньше, чем таджикских, молдавских или украинских. Белорусы ногами глубоко увязли в рыхлой почве своих полей. Они ностальгируют по своему советскому вчера, довольствуются своим сегодня и страшатся своего завтра. В них надолго затаилось недоверие к внезапному богатству, к нуворишам, — это не классовое сознание убежденного революционера, скорее тайная зависть крестьянина. Когда пару недель назад в Минске старенький «Фольксваген» атаковал новый «Бентли», гражданами овладели сложные чувства: с одной стороны — гордость, что в Беларуси появились первые «Бентли» (замечу, что «Мерседесов» и БМВ тут как грязи), с другой  — удовлетворенное чувство социальной справедливости (так ему и надо, этому зазнайке «Бентли»!).

«У нас неприлично быть вызывающе богатым, — говорит местный бизнесмен Виктор Лобкович. — Деньги не надо показывать: зачем людей раздражать? Здесь нет такого чудовищного разрыва между бедными и богатыми, как в России». «Значит, вам нравится уравниловка?» — «Нам нравится стабильность». — «Стабильность бедности?» — «Пусть даже и так. Нет такого, чтоб жили ОЧЕНЬ бедно. Но нет и белорусов в „Форбсе“. «Российской элите нравится, что у них есть Абрамович, который может купить себе яхту или подводную лодку, — говорит политолог Леонид Заико. — Ей нравятся олигархи. Когда я смотрю на эти фейсы, у меня ощущение, как в футболе: 20 легионеров бегают по полю, остальные сидят и смотрят. В Беларуси нет ни одной яхты. Иметь ее опасно. Если у кого-то появится, президент его сразу «приватизирует„: посадит-рассадит. У нас любят сажать людей“.

Как только у белорусского бизнесмена заводятся денежки, его приглашают на „собеседование“ местные власти и ласково предлагают взять шефство над школой или больницей (зависит от доходов). Это предложение, от которого можно отказаться, но лучше этого не делать,  — в Беларуси 70 тысяч нормативных актов, найти повод для посадки не составляет труда. Шефство — это своеобразный моральный налог: если тебе повезло, помоги обществу. „Мне проще купить раз в году пару компьютеров и спортивный инвентарь для школы, чем рисковать своей свободой“, — объяснил мне один знакомый бизнесмен. Крупные банки и заводы получают в нагрузку колхозы и даже соревнуются между собой, чей колхоз лучше. У Нацбанка Беларуси таких подшефных хозяйств аж 13! „Чем мы им обязаны помогать? Льготными кредитами и советами“, — объяснил мне представитель банка Александр Глебко и пригласил в путешествие по лубочной сельской Беларуси.

СЕЛЬСКАЯ ИДИЛЛИЯ

Наше путешествие напоминало знаменитый мультик про Кота в сапогах. „А чьи это там зеленеют поля?“ — спрашивала я. „Маркиза Карабаса (то бишь банка) “, — отвечали мне. „А чья это прекрасная молочная ферма?“ — удивлялась я. „Это наши подшефные“, — вновь умиленно хвастался представитель банка. То, как выглядит колхозная Беларусь, способно выдавить слезу бессильной зависти и горечи у любого, знающего русскую деревню. Улыбчивые ландшафты, богатые колхозные угодья с хозяйственными постройками, крепкими и независимыми на вид, коровники с „евроремонтом“, чистые, ухоженные агрогородки с опрятными улочками, новенькими школами, детсадами и барами для механизаторов.

Директор процветающего сельскохозяйственного предприятия „Отечество“ Пружанского района Брестской области Владимир Михайлович Бондаренко оказался брянским мужиком. „Пропала русская деревня, — с тоской говорит он. — Когда я приезжаю на свою малую родину, в брянскую деревню (мой отец там доживает), у меня сердце кровью обливается. Только пьянь и рвань осталась, вся молодежь уехала “. „А что, в вашем колхозе разве не пьют?“ — „Отчего ж? Выпивают. Но на работу пьяным я никого не пущу. У меня механизаторы перед сменой проходят медобследование, у нас алкотестеры круче, чем у гаишников“. „А я полагала, механизатор по природному своему состоянию должен быть нетрезв“, — удивилась я. „Да как я пьяному доверю машину ценой под 190 тысяч евро?!“

Владимир Бондаренко из породы тех властных, работящих мужиков, на которых когда-то земля русская держалась, а теперь вот белорусская держится. О хозяйстве своем говорит со страстью и законной гордостью. А хвалиться и впрямь есть чем: 1,5 миллиона долларов чистой прибыли за 2008 год. Образцовые картофельные и овощные поля („Нашу картошку в России выдают за голландскую, чтобы подороже продать“), 204 гектара фруктовых садов, бесконечные клубничные грядки. Беру на пробу горсть крупной клубники — сладкая, как у моей мамы на даче. „Мы покупаем рассаду у голландцев, только у тех клубника водянистая и безвкусная, — говорит Владимир Михайлович. — Они с земли своей снимают столько урожаев, что давно ее „съели“. Она у них перекормлена химикатами, а в Беларуси денег на дорогие химикаты нет, и слава богу. Мы капельное орошение провели, как в Израиле, теперь нам никакая засуха не страшна. А грядки соломой прокладываем, чтобы клубника чистая была и красивая, как на витрине“.

Но главная гордость Бондаренко — коровы с элитным „мраморным“ мясом. „Мы сначала думали закупать коров за границей, а потом решили: дорого и риск большой. Мрут они от перемены климата, от стресса“. „Что ж, их тоска по родине мучает?“ — скептически спрашиваю я. „Конечно, коровы как люди. А выживают на чужбине только коровы-эгоистки — те, что силы берегут, ни молока, ни мяса толком не дают. Поэтому мы все у тех же голландцев сперму закупаем и улучшаем собственную породу. Теперь у нас 400 драгоценных коров с мясом для гурманов. И это только начало!“

„Почему, по-вашему, из русской деревни люди бегут, а в Беларуси треть населения живет на селе?“ — „Условия надо создавать. У нас в агрогородках есть вся инфраструктура: дороги, дома культуры, школы, аптеки, банки, ледовые дворцы и даже аквапарки. Мы вот у себя в Кобыловке бассейн строим. А главное: решили вопрос с жильем. Президент выдвинул программу: каждому селу 5 новых коттеджей в год для молодых специалистов. Банки дают кредиты — 3% годовых под 40 лет. Коттеджи так и называют: „президентские домики“. В нашей Кобыловке уже 42 таких домика“.

МЫ ОДИН НАРОД

Улица аккуратных евродомиков повергла меня в тихое расстройство: я десять лет мечтаю о таком коттедже на лоне природы, да вот не по карману. Три полностью отделанные комнаты, большая кухня, санузел, огромная отапливаемая терраса и впечатляющих размеров мансарда. К коттеджу прилагается солидный участок земли и каменный сарай. Вокруг мягкая, умиротворяющая природа и гнезда аистов. „Если семья молодых специалистов работает в колхозе, ей полагается такой коттедж, — объясняет Бондаренко. — Сначала мы, конечно, людей проверяем. Смотрим, как они работают. Если все сложилось, переселяем из временных квартир в коттедж. Жить в нем можно до конца своих дней бесплатно, оплачивая только коммунальные расходы. Но если хочешь приватизировать и передать детям, придется взять на себя банковский кредит“.

Коттеджи, ледовые дворцы и бассейны — приманка для безденежной молодежи. Кто-то называет это сыром в мышеловке и пожизненной кабалой, а кто-то — хорошими стартовыми условиями. Зарплаты в преуспевающей белорусской деревне по московским меркам невелики — 400 — 500 долларов в месяц, у механизаторов — до 600 — 800 доходит (а в горячую пору и до 1600 зарабатывают). Людей привлекают в село прежде всего стабильность, обустроенность и социальные льготы. Тихая жизнь в тени и полное политическое безветрие  — бонус не только для российских пенсионеров и отставных военных, скупающих за бесценок хутора на опушках леса, но и для безработных россиян из деревень и маленьких городков. Как для россиянки Татьяны Захаровой из города Славгорода Алтайского края, живущей в Кобыловке с двумя детьми. „Для меня главное — хорошая школа для моих детей, — объясняет Татьяна. — Там не просто добросовестно учат, но и кормят детей полноценно и бесплатно, а зимой дают им овощи и фрукты“.