Какие у России «национальные интересы»?

Быть сверхдержавой в XXI веке – не значит громче всех реветь, стучать кулаком по столу, с громким треском разрывать на груди рубаху. Быть сверхдержавой – значит предлагать позитивные цивилизационные проекты.

Интересную статью написал для The New York Times Эндрю Крамер. Ссылаясь на источники в американском дипкорпусе в Бишкеке, он констатировал, что США ничего не могли поделать с ростом российского влияния в Киргизии.

Кремль разыграл традиционную американскую карту: в противостоянии свободной прессы и тяготеющего к автократии режима Москва поддержала СМИ. Вашингтон, в свою очередь, не мог поддержать режим. Тем самым он переступил бы запретную черту, то есть черту ценностей.

Другими словами, Москва нащупала слабое место у вашингтонской внешней политики. Выходит, что внешняя политика, основанная на цен ностях, ущербна, поскольку предсказуема и уязвима.

Значит, российская политика должна быть какой угодно, но только не ценностно-ориентированной – если она хочет быть эффективной политикой, конечно. Отчасти это справедливо, но лишь отчасти.

Внешняя политика становится политикой, а не набором спонтанных, ситуативных действий только тогда, когда у нее есть стержень. Этот стержень нередко называют «национальными интересами».

Однако «национальные интересы» — категория более чем проблематичная. Это понятие, которым злоупотребляют – в первую очередь, сменяющие друг друга у власти политические элиты, склонные к популистскому обобщению своих предпочтений. Кто-то утверждает, что нацию больше интересует газ, чем исторические обиды, а кто-то придерживается прямо противоположной точки зрения.

Вариант достойной внешней политики, не ориентированной на ценности, — сугубый экономический прагматизм. Но такой прагматизм хорош для государств, не претендующих на роль сверхдержавы – вроде Финляндии, которая этого принципа придерживается, или Латвии, которая делает это не всегда.

Россия претендует на роль сверхдержавы. Нота бене, этот постимперский комплекс – болевая точка российской политики, на которую регулярно давят Соединенные Штаты.

Быть сверхдержавой в XXI веке – не значит громче всех реветь, стучать кулаком по столу, с громким треском разрывать на груди рубаху. Быть сверхдержавой – значит предлагать позитивные цивилизационные проекты.

Ценности не нужно путать с моралите. Ценности – это фундамент цивилизационного проекта, его матрица. Это непререкаемые, неоспариваемые правила игры.

У Соединенных Штатов, вне всякого сомнения, претендующих на роль сверхдержавы (собственно, они ей и являются), имеется цивилизационный проект. Он основан на ценностях институциональной демократии: безусловной свободы СМИ, безусловного права выбирать и быть избранным, равенства возможностей (что вовсе не означает равенства культурного капитала), независимости суда, сменяемости власти.

Можно кривить рот, перечисляя эти ценности, но они есть. Они экспортируются в едином пакете цивилизационного проекта и составляют фундамент внешней политики.

У России есть исторически сложившиеся «сферы интереса», но никакого актуального цивилизационного проекта она в эти сферы не экспортирует.

То, что с большими оговорками можно назвать российским цивилизационным проектом, характеризуется либо негативизмом, либо ретроспективностью, анахроничностью. Негативизм заключается в противостоянии «американскому» и борьбе с «однополярным миром». Анахронизм проявляется в попытках законсервировать советский цивилизационный проект, изъяв из него руководящую роль коммунистической партии.

Никаких позитивных, ценностных проектов у России нет, а есть лишь сырье, амбиции и ностальгия. Отсутствие четких, всем известных ограничений раскрепощает внешнюю политику тактически, но выхолащивает стратегически. Между тем, «сверхдержавность» предполагает наличие стратегии. Все вокруг должны понимать, какой мир мы, т.е. Россия, строим.

Никто этого пока не понимает, включая нас самих. Американская внешняя политика, уязвимая из-за ценностных привязанностей, является порождением тех правил, по которым старается играть американское общество. По каким правилам играет российское общество, ясно не вполне. За всем тем, что происходило в России за последние двадцать лет, четкого ценностного каркаса не просматривается.

Можно, конечно, считать российской ценностью (как это делают некоторые политологи, политтехнологи и «серые кардиналы») покорность перед «ответственной за все властью». Однако эта ценность у нас – заимствованная, и в мире найдется немало стран, готовых экспортировать ее в чистом виде.

Автор: Станислав Минин — обозреватель, «Независимая газета»