Россия. Империя на продажу

Готовы ли были 20 лет тому назад политики СССР и России отдать земли, завоеванные в ходе Второй мировой войны? Всё больше доказательств указывает на то, что в Кремле обдумывали передачу финнам Карелии, японцам – Курил…

Можно ли одновременно говорить правду и лгать? Случай Мауно Койвисто показывает, что в политике это возможно. Всё зависит от подбора слов, которые – в зависимости от их интерпретации – могут, но не обязаны значить одно и то же.

87-летний Койвисто – это политический «динозавр»: в его жизни, как в зеркале, отражается история Финляндии XX века. Когда в 1939 году на страну напали Советы, и их авиация бомбила финские города, 16-летний Койвисто был пожарным. Затем, когда в 1941-1944 годах финны встали плечом к плечу с Германией против СССР, он служил в армии в части легендарного Лаури Торни – финского героя, который после 1945 года эмигрировал в США и там, изменив фамилию, пошёл в армию, чтобы бороться с коммунистами (погиб во Вьетнаме). Во второй половине века, после войны, Койвисто сделал необыкновенную карьеру: от портового рабочего до президента ( 1982 – 1994). Кроме того, он был деятелем социал-демократической партии, директором национального банка, министром финансов и премьером. Когда он был президентом, его популярность, согласно опросам, достигала 90%.

Предательство «колыбели»?

Для того, кто является живой легендой, а для многих прямо-таки памятником, тем более неприятны должны были быть публикации, которые летом 2007 года появились в финской прессе.

А статьи были сенсационные. Местная газета «Kainuun Sanomat» написала, что в 1991 году Борис Ельцин сделал необыкновенное предложение: президент России якобы предложил, что уступит – собственного говоря, продаст – финнам Карелию, регион, который СССР отнял в 1940 в результате «зимней войны». Газета утверждала, что тогдашний президент Койвисто созвал секретную группа, которая критически оценила предложенную русскими цену (эквивалент сегодняшних 10 миллиардов евро) и затраты на возрождение региона (оцениваемые в 60 миллиардов евро), после чего предложение было отвергнуто.

Не было другого выхода: Койвисто пришлось вернуться с пенсии, выступить публично и объясняться, почему он решил, что возвращение утраченных земель обойдётся слишком дорого. Между тем Карелия – это не только родные земли почти полумиллиона финнов, принуждённых в 1940 году покинуть их. Это также «колыбель» Финляндии, так же важная для финского самосознания и истории, как для поляков Великопольша с Гнезно и Познанью.

Но Койвисто не стал оправдываться. Он лишь заявил, что Россия никогда такого предложения не делала. И заметил, что он не хочет, чтобы подобные домыслы вошли в историю Финляндии. Следует понимать: чтобы ничто не бросило тень на его образ государственного деятеля.

Мауно Койвисто может быть спокоен, ничто, кажется, не угрожает его имиджу. Но не потому, что он сказал правду о событиях двадцатилетней давности. Наоборот: всё больше всплывает улик, что в 1991 году Россия такое предложение делала. Собственно говоря, не официальное предложение, а неофициальный сигнал. И даже много сигналов.

«Сигналы» из Москвы

Вейкко Сакси – соавтор сайта ProKarelia.net, автор книг о Карелии и один из немногих финнов, которые считают, что регион должен вернуться в состав исконно финских земель – утверждает, что Россия, действительно, не сформулировала «предложения» (такое слово употребил Койвисто). Что не значит, что не было этой темы: ссылаясь на политиков и дипломатов того времени, Сакси утверждает, что Россия послала несколько «сигналов» (такое слово употребила также газета «Kainuun Sanomat»), и что они достигли Койвисто. Неофициально, но однозначно зондировали, купит ли Финляндия Карелию.

Однако Койвисто не только не ответил тогда русским на такие сигналы, но – но как писал в «Тыгоднике» финский политолог Пекка Куппала («Тыгодник Повшехны», № 1 за 2008 год) – если кто-то поднимал тогда эту тему в Финляндии, он закрывал дискуссию, утверждая, что «Москва не проявляет готовности к таким разговорам». Куппала напомнил, что в 2007 году сообщения прессы опровергал также тогдашний министр иностранных дел Пааво Вайрынен. Между тем вскоре после опровержения Койвисто и Вайрынена в дискуссию включился бывший советник Ельцина Андрей Фёдоров – и признал, что Россия предлагала финнам продажу Карелии. Фёдоров утверждал, что о предложении знали Койвисто и Вайрынен. Масла в огонь подлил экс-дипломат Юкка Сеппинен: по его мнению, похожие сигналы якобы посылали также и власти СССР, ещё существовавшего до декабря 1991 года, соперничавшие с Ельциным.

То есть Койвисто лгал? Россия, правда, не сделала ему «предложения», но ведь посылала «сигналы»… Однако бывший президент может быть спокоен: такие энтузиасты, как Сакси, составляют меньшинство в Финляндии, — это, главным образом, изгнанники из Карелии, а также их потомки. Большинство общества равнодушно к этой теме. А потомки тех, кто когда-то решил не покидать своих домов – ценой принятия гражданства СССР – сейчас составляют всего 10% жителей этого бедного региона Российской Федерации.
Бедного, но снова стратегического: сегодня в Выборге – то есть бывшем городе Виипури, основанном и X веке и занимающем важное место в финской истории – берёт своё начало Северный газопровод. Здесь трубы с газом опускаются в воды Балтики.

Время хаоса, время страха

Можно считать, что президента Финляндии оттолкнули не только затраты, но также – если не в первую очередь – опасение перед созданием в Европе прецедента: изменения послевоенной границы. Но чтобы понять этот страх, следует вспомнить атмосферу тех лет. Насколько в Центральной Европе «революция переговоров» 1989 года свершилась мирно (кроме Румынии) а объединение Германии (окончательно оформленное 3 октября 1990 года) проходило спокойно, настолько распад СССР выглядел иначе. Этому сопутствовали потрясения большие (армяно-азербайджанская война, конфликт в Приднестровье) и меньшие (действия Советской Армии в балтийских республиках, которые первыми потребовали независимости). Изменение в соотношении сил – переход власти из рук президента СССР в руки президента России – пробуждало на Западе опасения. В конце концов, это была ядерная держава, её солдаты присутствовали в Центральной Европе (несколько сот тысяч только в бывшей ГДР), и существовал Варшавский Договор, распущенный только в июле 1991 года.

Над Европой витал призрак ревизии границ, установленных в 1945 году, и национальных конфликтов, и то, и другое стало реальностью в распадающейся Югославии. Сегодня мало кто помнит, что тогда на международной арене успехом польской трансформации считалось то, что Варшава быстро заключила договоры со всеми соседями, подтверждая существующие границы.

Однако конфликты в СССР и Югославии имели одну черту, которая привела к тому, что «остальной мир» мог следить за ними издалека: можно было сказать, что это «внутренние споры», что они не угрожают «порядку в Европе» и послевоенным границам.

Здесь же в 1989-90 годах ключевым был «немецкий вопрос»: привести к объединению Германии так, чтобы это не вызвало международных последствий, а объединённая Германия подтвердила свою западную границу.

Летом 1990 года это вызывало опасения в Польше, которой уже год управлял Тадеуш Мазовецкий, но которая всё ещё входила в Варшавский Договор и «гостеприимно» принимала у себя советских солдат. В Варшаве даже прозвучало обвинение, что Коль не хочет признать границу.

Коль перестраховывается

Несколькими годами позже, в начале 90-х годов, по столичному (тогда ещё) Бонну среди журналистов ходил рассказ о том, как канцлер Коль почти впал в панику, когда узнал, что Ельцин – планируя свою первую поездку в Токио – обдумывал передачу Курильских островов, которые Советы захватили в 1945 году. Согласно этому рассказу, Коль позвонил в Кремль по знаменитой специальной линии и убеждал президента России не возвращать Курилы японцам. Коль якобы опасался прецедента: возвращая Курилы, Россия впервые изменила бы границы, являющиеся результатом Второй мировой войны, — причём по собственной воле.

Между тем радикальные правые организации в Германии – особенно Партия республиканцев (сегодня забытая, а тогда имевшая несколько процентов поддержки; в начале 90-х опасались, что она войдёт в Бундесстаг) – ссылались именно на Курилы, утверждая, что после такого прецедента правительство ФРГ должно требовать от России возвращения Калининграда, бывшего Кёнигсберга.

Правда, ситуация Калининграда была другая, чем у Курил, – как с юридической стороны (договор «2+4» от 1990 года, подписанный двумя немецкими государствами, а также США, СССР, Великобританией и Францией, и регулирующий процесс объединения Германии, исключал изменение границ, в то время как Россия и Япония не имели никакого договора), так и с политической (в Германии – иначе, нежели в Японии – элита не поддерживала подобных требований).

Однако Коль предпочитал перестраховаться и заранее исключить ситуации, которые хотя бы гипотетически могли стать аргументом для кругов, которые после 1990 года обвиняли его в том, что он «предал» немецкий Восток. Кроме небольших правых партий, в таком «предательстве» его обвиняла часть деятелей Союза Изгнанных.

Предложение графини Дёнхофф

Ещё до первых выборов после объединения, в декабре 1990 года, крайне правые республиканцы распространили по всей Германии плакаты, на которых были границы 1937 года и лозунг: «Das ganze Deutschland soll es sein!» (то есть что объединение должно охватить не только ГДР и ФРГ). Правда, республиканцы тогда не попали в Бундестаг, но тему эту не забыли – когда через несколько месяцев Горбачев отправился в свою первую поездку в Токио, они призывали: «Герр Горбачев, также и Кёнигсберг – немецкий! Михаил Горбачев предложил Японии отдать Курильские острова. Единственной платой должны были стать японские инвестиции в СССР. Курилы для японцев то же, что для немцев Восточная Пруссия и Поморье, Кёнигсберг и Штеттин [Щецин] – то есть немецкая территория, оккупированная с нарушением международного права».
И снова требовали объединения «всей Германии в границах 1937 года».

Призывы республиканцев не были проблемой для Коля. Однако проблемой стала бы дискуссия, в которой Калининград появился бы как нечто большее, нежели упоминание в малотиражных газетах крайне правых. Между тем о будущем бывшей Восточной Пруссии размышляли не только экзотические политики. Также, например, Марион Дёнхофф, первое перо еженедельника «Die Zeit», печатного органа лево-либеральной интеллигенции: в ноябре 1991 года Дёнхофф предложила, чтобы Калининград стал международным кондоминиумом, управляемым совместно Россией, Германией и Польшей. Предложение графини, чей род происходил из бывшей Восточной Пруссии, не имело политического эффекта (какое-то время оно обсуждалось в прессе). Но оно доказывало, что в Германии люди со взглядами вовсе не националистическими готовы обдумывать такие сценарии. И Д ёнхофф была не одинока.

У Коля были причины разговаривать с Ельциным о Курилах – если рассказ о его телефонном звонке правдив… Но даже если это и не правда, то хорошо передаёт атмосферу тех лет.

Острова несогласия

Вопрос Карелии, выкуп которой русские вроде бы предлагали финнам, на данный момент является наиболее документально подтверждённым случаем, который доказывает, что 20 лет тому назад в Кремле размышляли, как продать плоды победы 1945 года. Но не единственным, второй – это именно Курилы.

В течение 46 лет Курилы были для Кремля первой линией фронта «холодной войны»: выдвинутым оборонным рубежом (СССР держал там сильный гарнизон) и плацдармом  —
несколько десятков располагавшихся там истребителей-бомбардировщиков МиГ-23 легко могли атаковать Токио, столицу важнейшего союзника Америки в Тихом океане.

Москва также долго считала, что сам сверившийся факт, то есть оккупация Курил, автоматически предопределяет новую государственную принадлежность островов. Только визит Михаила Горбачева в Токио в апреле 1991 года закончил эпоху отрицания существования между СССР и Японией территориального спора. Тогда же совместно определили, какой территории касается проблема. А речь шла – и идёт до сих пор – о четырёх островах на южном конце архипелага Курил: о так называемой Группе Хабомаи и Шикотан, о Кунашине и Эторофу.

Что интересно, в 1956 году правительство СССР заверило в так называемом Совместном Заявлении по отношении к японскому правительству свою готовность отдать Японии острова Хабомаи и Шикотан после заключения мирного договора. Но таковой никогда не был подписан, а в 1991 году оказалось, что Горбачев и не хочет, и не может (у президента СССР тогда была уже слабая позиция в стране) возобновить обещания 1956 года, от которых, впрочем, СССР отказался в одностороннем порядке в 1960 году.

Курилы: разменная монета

В вопросе Курил Япония была и есть последовательна (или, если кто-то предпочитает такую точку зрения, негибка): как 20 лет тому назад, так и сегодня японское правительство требует возвращения островов – даже если мало кто верит в то, что правители современной России отдадут Курилы.

Но 20 лет тому назад всё было иначе. Когда после распада СССР партнёром для Японии стал Ельцин, сначала казалось, что Россия хочет вести переговоры. Был даже момент, когда Ельцин предложил так называемый пятиэтапный план решения спора – хотя и не сказал никогда однозначно, что поддерживает идею передачи островов. Такое мнение, однако, высказывали люди из его окружения – например, заместитель министра иностранных дел Георгий Кунадзе (кстати, японист), который так сказал о проблеме возвращения Курил: «Я не сторонник передачи тех или иных территорий японцам или кому-либо другому. Но, в отличие от других наших политиков, я не вижу возможности бегства от исторических и юридических реалий, с которыми мы не можем не считаться, если хотим построить правовое государство» («За Уралом», № 46). С такими взглядами Кунадзе не мог долго удержаться на верхушке власти, в 1994 году он был смещён со своего поста и отослан в посольство.

Но прежде чем это произошло, японца казалось, что Ельцин отдаст хотя бы два острова. Отмена его визита в Токио незадолго до запланированного срока (он должен был состояться в сентябре 1992 года) раздражила японцев. Но шансы, что эта первая поездка Ельцина в Японию принес ёт результаты, удовлетворяющие обе стороны, были тогда уже невелики. Когда российский президент, после ещё одного перенесения срока, посетил, наконец, Японию (в октябре 1993 года), он добился психологического успеха: Ельцин попросил прощения за страдания, которые японские пленные перенесли в советских лагерях после 1945 года. Но по сути поездка дала немного – так же, как и визит Горбачева двумя годами раньше. Казалось, что возвращение хотя бы только двух островов стало нереальным – в российской политике тон стали задавать направления националистические и авторитарные.

Таким образом, спор из-за Курил продолжается до сих пор, блокируя заключение если уж не мирного договора (через 65 лет после войны он, скорее, неадекватен), то соглашения, заново регулирующего политические отношения. Но поскольку для обеих сторон главное – престиж, решения не видно.

Хотя есть сигналы, что Россия не отказалась от мысли о Курилах как разменной монете. Когда в мае 2009 года премьер Владимир Путин поехал в Японию, снова высказывались мнения, что Москва готова разрешить спор о Курилах, однако, при условии, что Япония «произведёт инвестиции» в российско-японские отношения, в том числе в экономические. Путин тогда отметил, что с юридической точки зрения острова принадлежат России, но что он видит возможность политического решения – что аналитики интерпретировали как готовность вернуть два из четырёх островов.

Встреча в Москве

Если правда то, что проблема Курил и возможного прецедента так тревожила Коля ещё в 1992 году, то можно себе представить, какой переполох должна была вызвать в Бонне секретная депеша, которая поступила в МИД ФРГ из посольства в Москве двумя годами ранее – в один из летних дней 1990 года. То есть в ту минуту, когда решалась судьба Германии (и, как мы теперь видим, всей Центральной Европы: без объединения Германии НАТО и Евросоюз не могли бы расшириться на восток).

Тогда, летом 1990 года, шли международные переговоры – фактически проводимые в дуэтах Коль — Горбачев и Коль – Буш – о статусе объединённой Германии: должна ли она быть нейтральной или может остаться в НАТО? Ключевая встреча произошла в середине июля 1990 года в Ставрополе: там, на родной земле Горбачева, в идиллической атмосфере (Горбачев и Коль у костра) лидер СССР согласился, чтобы Германия осталась в НАТО.

Между тем, за две недели до этого, 2 июля, в Москве произошла необычная встреча двух людей: советского генерала и немецкого дипломата. Необычная, поскольку русский якобы должен был убедить немца, что советская сторона готова вести переговоры о статусе той части бывшей Восточной Пруссии, которая после 1945 года оказалась в границах СССР.

Ход встречи описал в мае этого года гамбургский еженедельник «Der Spiegel». Ссылаясь на документ из немецкого МИД-а: секретный факс, который 2 июля 1990 года послал из Москвы в Бонн Йоахим фон Арним, руководитель политического отдела посольства (то есть по важности второе лицо после посла). Арним описывает в н ём свою встречу с неким генералом Гелием Батениным – это он якобы сообщил, что русские готовы вести переговоры о будущем Калининграда. Дипломат писал, что Батенин считается в Москве человеком, приближённым к «реформаторскому крылу» в армии (что бы это ни значило); сам Арним считал, что собеседник связан с секретными службами. Из факса следует, что Арним выслушал генерала, после чего заявил, что позиция Бонна известна: «В вопросе объединения Германии речь идёт о Федеральной Республике, ГДР и обо всём Берлине». На этом разговор закончился.

Журналисты «Шпигеля» пытались установить, кем на самом деле был Батенин и каковы были мотивы его предложения, — безрезультатно.

Вопросы без ответов

Фактически кто-то из правителей СССР зондировал почву, как немцы отреагируют на предложение переговоров о Калининграде? Действительно ли кто-то в Кремле думал отдать – а точнее, продать – Германии бывший Кёнигсберг? А может, это была попытка торпедирования объединения Германии? Легко представить себе реакцию в Европе, если бы стало известно, что немцы и русские намереваются вести переговоры о статусе бывшей Восточной Пруссии…

Пока такие вопросы должны оставаться без ответов. И не только о они: также вопросы о Карелии и Курилах. Быть может, когда-нибудь, когда (если) Россия станет демократической страной, какой-нибудь русский историк найд ёт в архивах документы, которые прольют свет на мотивы тех политиков СССР, а потом России, которые 20 лет тому назад готовы были вести переговоры о Калининграде, Карелии и Курилах – или, по крайней мере, посылали такие сигналы. Хотели ли они, видя разложение государства и падение его позиции в мире, искать нового места для России, ценой таких жестов? Или же мотивом было желание раздобыть денег, таким необычным способом, перед лицом экономического коллапса? Или: распродажа империи, по примеру Аляски, проданной в XIX веке Соединённым Штатам? О мотивах России можно только догадываться.

Иначе в случае с Германией: реакция властей ФРГ на сигналы о том, что на политической повестке дня может встать вопрос статуса Калининграда и Курил, подтверждает, что 20 лет тому назад немцы не только не думали о ревизии границ, но даже пытались предотвратить такую ситуацию, когда станет повсеместно известно о сигналах, что русские готовы согласиться с такой ревизией.

А какие политические последствия – как для России, так и для Европы – имела бы возможная «продажа» Карелии или Калининграда? Об этом сейчас тоже можно лишь рассуждать.