Безнадежный проект под названием «Евросоюз»

Досадно, что приходится портить отпуск тем, кто верит в Европу, но вести с фронта неутешительны. Мало того, что в последнем номере журнала Time (от 12 июля) Европу назвали «потерянным континентом». Мало того, что в последнем номере Newsweek (от 12 июля) состояние европейских банков оценивается как «хуже, чем на Уолл-стрит».

Есть и более плохая новость: были опубликованы результаты расследования отличного американского журнала The American Interest (июль-август 2010). Его авторы задают простой вопрос: «Может ли Европа взять новый старт»? Ответ: ни о чем нельзя говорить с меньшей уверенностью.

Восемь эссеистов: четверо из США, четверо со Старого континента — задались вопросом о том, какое будущее ждет европейский проект. Ни одного из этих американцев нельзя обвинить в «еврофобии янки», каковая проявляется, скажем, на редакционных страницах Wall Street Journal, как раз наоборот; таким же образом, ни один из европейцев не принадлежит к лагерю профессиональных евроскептиков. Однако их диагноз одинаков: если не произойдет резкого скачка (который считают маловероятным), закат Евросоюза как особой экономической и политической державы оценивается как практически неизбежный. Это стало бы концом прекрасной истории, объявленной смертью чего-то такого, что принадлежит XX веку.

Прежде всего встает проблема веры. Чтобы Европа продолжала существовать как политический проект, надо, чтобы в него верили главные заинтересованные лица, а не только часть элиты, какой бы ученой и благонамеренной она ни была.

Однако европейцы сомневаются, говорит американец Курт Волкер (Kurt Volker), специалист по трансатлантическим отношениям Школы высших международных исследований Университета Джона Хопкинса: «Почему мир должен верить в модель, в которую, кажется, не верят сами европейцы?».

Бывшему представителю США в НАТО можно было бы на это ответить, что опросы по поводу популярности Европы у европейцев никогда не выявляют какой-либо постоянной тенденции: настроения идут то вверх, то вниз, и никогда ничего нельзя сказать определенно. Но если аргумент веры еще можно считать спорным, то есть и более весомый, об отсутствии некого общего ощущения: европейцы не могут договориться о том, какой должна быть Европа.

Немец Михаэль Штюрмер (Michael Stürmer), журналист Welt, считает, что руководители Европы смогут избежать развала ЕС. Зато они уже не могут скрывать свою неспособность «договориться о том, чем был бы Союз, имея сильное внутри — и внешнеполитическое содержание, будучи готов распространять в мире европейское влияние».

Вальтер Лакёр (Walter Laqueur), крупный американский историк немецкого происхождения, говорит примерно о том же. Некогда увлекавшийся проектом европейской интеграции, а затем разочаровавшийся в нем историк в 2007 г. написал грустную книгу с категоричным названием: «Последние дни Европы». Продолжая этот печальный плач в The American Interest, он замечал, что ЕС, конечно, является обширной зоной свободной торговли, но в остальном не представляет собой чего-то значимого. Помимо сельскохозяйственной политики, эффективность которой сегодня оспаривается, и структурной помощи своим самым отсталым регионам, Союз почти никак себя не проявляет: у него нет ни общей энергетической политики, ни единой обороны и дипломатии, которые определяли бы его как одного из Великих мира сего.

Вывод, к которому приходит Лакёр, беспощаден. Европейская модель приближается к модели, которую представляет собой Латинская Америка, пишет он. Это страны, которые вскоре установят зону свободной торговли, «хранят общую культуру предков», «живут в основном в мире друг с другом и стараются не причинять вреда остальному миру»…

ЕС не повезло. Его свидание со странами бывшей советской империи состоялось. Он интегрировал их, но это расширение — дело правое — осуществилось в ущерб углублению. Этот старый спор — не риторического порядка. Европа с 27 членами, по его словам, была бы неуправляема, «растянувшись до такой степени, что уже не сможет принимать решения» по острым вопросам, которые, тем не менее, придавали бы ему вес: энергетической политике и отношениям с Россией, позиции по исламу и отношениям Турцией, и т.д.

Пьер Аснер (Pierre Hassner), французский специалист по международным отношениям, объясняет, что этот застой привел крупнейшие страны  — в частности, Германию и Францию — к ренационализации некоторых сфер политики. Когда расширение потребовало роста федерализма, «основные правительства Европы не переставали расширять собственные национальные полномочия».

Кризис евро выявил то же внутреннее противоречие. Управление общей валютой требует гармонизации бюджетной политики стран, за что выступала Франция и от чего отказалась Германия. Препятствие все то же: наличие евро, как и факт расширения, предполагало рост «федерализма», в тот момент, когда этот термин изгонялся из политического обихода, имел отрицательную коннотацию, считался возмущающим граждан, одним словом, ущемляющим демократию. Отсюда и эта европейская манера делать все наполовину — до тех пор, пока неминуемо не натолкнешься на стену реальности.

И снова внутренние противоречия: по словам болгарина Ивана Крастева (Ivan Krastev), экономическая Европа требует более интенсивной иммиграции, на которую Европа политическая не соглашается. Падение европейской демографии, старение населения вызывает потребность в притоке иммигрантов, чего страны-члены, кажется, вынести не могут. Социальное будущее ЕС  — финансирование здравоохранения и пенсий — требует переориентирования «государства-провидения», с увеличением расходов на интеграцию иммигрантов.

Делает ли Европу безнадежным проектом такое количество «несостоявшихся свиданий» с историей? Авторы недооценивают уровень интеграции законодательства внутри ЕС, этот мощный фактор внутренней гармонизации. Они упускают из виду одну из его характеристик: это великолепная машина по производству правового государства — внутри своих границ, разумеется. Но, тем не менее, они ставят множество неудобных вопросов, которые европейцы себе не задают или задают слишком редко.