Политолог: сильный Янукович – это меньшее зло

Власти сегодня нужна более широкая социальная, политическая и элитная база, потому что построить страну только на одном регионе, или только на одном электоральном массиве, невозможно. У них не хватит поддержки и выдержки.

Вадим Карасев – известный киевский политолог с харьковскими корнями. В 1999 году он был одним из интеллектуалов так называемого «окружения Кучмы» — Леонид Данилович именно тогда шел на второй президентский срок. Во время Оранжевой революции господин Карасев не выражал восторга ею – но позже стал, как писала пресса, «придворным политологом» президента Ющенко. На вопрос о том, работал ли он с Виктором Ющенко, или все-таки с главой президентского секретариата Виктором Балогой, господин Карасев отвечает: «С обоими». А на вопрос о том, стоит ли национал-демократам поддерживать Президента Януковича, дает понять, что для них есть вещи, похуже Януковича.

Вадим Юрьевич, давайте начнем с текущих событий. Сначала возникли слухи, а после своей отставки об этом публично заявил Нестор Шуфрич: мол, кресло министра МЧС освободили специально для экс-главы секретариата президента Ющенко Виктора Балоги. А ответ, якобы, Балога приведет в провластное большинство зависимых от него депутатов из «Единого центра». Вы думаете, это возможно?

На самом деле это большинство не нужно.

Кому?

Партии регионов и Януковичу.

Почему?

Потому что оно у них уже есть. Понимаете, большинство в парламенте имело значение, когда нужно было сформировать правительство Азарова. Нужно было формировать президентскую вертикаль, однопартийное правительство (на базе Партии регионов), – и вот тогда действительно у «регионалов», Литвина и коммунистов не хватало голосов – чтобы выполнить букву Конституции.

Но вскоре провернули операцию с индивидуальным членством в коалиции, и в дальнейшем этот вопрос стал не столько формально-юридическим, сколько арифметическим.

Поэтому зачем сегодня требовать от конкретных людей, чтобы эта коалиция насчитывала двести семьдесят, или двести девяносто голосов?

Вы имеете в виду, что при необходимости «конкретные люди» и так поддержат необходимые власти решения?

Да, работает ситуативное большинство.

И дешевле обойдется…

Понятно. Но все не так просто. Ведь для многих оппозиционеров, для которых не стоит вопрос денег, которые индифферентны к «кнуту и прянику», интегрироваться в коалицию – это значит потерять лицо, лишиться репутации.

Это первое. Во-вторых, перед ними резко встает дилемма. С одной стороны, им не интересно быть с Тимошенко. Если бы Юлия Владимировна была хотя бы в парламенте, то это, возможно, другое дело. А с другой стороны, они не хотят быть и в коалиции, стопроцентно идентифицированной, инспирированной и инфицированной властью.

Выход? Он найден. Это некие буферные структуры, буферные формирования в парламенте, которые могут называться депутатскими группами, – либо формально, согласно регистрации в Верховной Раде, либо де-факто быть независимыми, а де-юре находиться в одной из фракций оппозиции.

Последний случай – это, скажем например, «группа Балоги», ставящая перед собой задачу не просто быть спойлерами, но и реагировать на решения власти. То есть желающая работать не в режиме реагирующей оппозиции, для которой все, что делает власть, — все плохо, бестолково и заслуживает только разгрома. А в режиме селективной оппозиции и селективного предложения. Если иначе – в режиме рефлексивной, «думающей» оппозиции – smart-оппозиции.

Вообще, оппозиция — не значит всегда против. Жанровая диспозиция оппозиции – делать лучше, умнее, убедительнее того, что делает власть. Критиковать за то, что она не делает. На Западе же оппозиция иногда поддерживает власть, если эта власть работает в интересах государства, или в интересах государства и национальных интересах в том смысле, которое разделяет и оппозиция.

Подводя итог: оппозиция может быть нигилистической или диалектической, негативистской или позитивистской, опережающей в своей критике власть хотя бы на шаг, на корпус.

Политика — это не только и не столько дискуссионное ток-шоу. А у нас думают, что должно быть именно так, то есть в стиле «Attack dog», «в собачьем формате». Если оппонент что-то сказал, ты должен его перегрызть, перекричать, переговорить, переоппонировать.

Поэтому для многих людей, не для тех, кто новички в политике, а которые побывали на высоких должностях, позиция любой ценой быть в оппозиции неприемлема.

Вы говорите, что «формальное большинство» власть больше не интересует, но вот вам пример Давида Жвании. На самом деле требование войти в большинство к нему звучало по той причине, что это должен был быть сигнальный шаг для других. И в результате подконтрольная ему «Народная самооборона» пошла туда стройными рядами.

Не все, но тем не менее…

А зачем это власти? Показать, что они, как бульдозер, могут всех переехать?

Ну, есть банальные вещи, на которые мне даже не хочется тратить время. Есть Литвин, есть коммунисты, и нужно нивелировать их «золотые», «серебряные» или «бронзовые» акции. Тем более что власти нужны будут позитивные голосования по закону о рынке земли, о конституционной реформе…

…Где коммунисты будут против, и «литвиновцы» тоже.

Но ведь такая фронда – это и коммунистам выгодно, и «литвиновцам». Пусть эти так называемые непопулярные реформы берут на себя Партия регионов, Жвания и все остальные, так называемые прагматики бывшей «оранжевой» команды! А мы сбережем свое электоральное, политическое и идеологическое целомудрие.

Мы будем резко критиковать власть за то, что она наступает на права граждан, на права трудящихся, мы будем резко выступать против олигархов, особенно, если они не наши. Потому что есть же и «наши» олигархи, а есть «их» — из Партии регионов.

Это тоже игра, и этой парламентской игрой коммунисты, Литвин и все остальные миноритарные фракции овладели и оппонируют ей изнутри, и филигранно разыгрывают ставки в этой игре. В интересах ли это Партии регионов? Да. Потому что у них есть свобода рук и движений к каждому.

У них есть свобода рук к оппозиции? Есть. Оппозиция не настолько влиятельна, насколько могла бы быть. У них есть свобода рук к разным группам прагматиков, которые находятся в буферных нишах парламента? Есть. У них есть свобода рук по отношению к коммунистам и Литвину? Есть.

А у Литвина и коммунистов есть свобода рук по отношению к Партии регионов, когда это касается «антинародных» законов. Все это – такая украинская формула правительств фактического меньшинства, хотя де-юре зафиксированных как парламентское большинство.

«Правительства меньшинства» — это европейская традиция, но у нас это всегда порождало нестабильность…

В Европе треть правительств — это правительства меньшинства, особенно в Скандинавских странах. Как они работают? Они работают в режиме ситуативного большинства: если принимаются такие-то социальные законопроекты – их поддерживают левые, если это либеральные законопроекты – их поддерживают правые.

А правительство, балансируя между разными группами и фрагментарными фракциями, тем не меньше проводит достаточно стабильную политику. Такие правительства, не имея в парламенте постоянного большинства, стабильнее, чем «правительства большинства», которых может требовать Конституция. Последнее мы видели на примере Украины.

Украинская Конституция требует коалиционного большинства? Да. Сделала Юлия Тимошенко большинство, дабы ответить на требование Конституции? Да, сделала. А что потом было? А потом такого большинства на самом деле не оказалось. Вот и все. Перефразируя Гегеля, можно было бы сказать – большинство было, но не существовало.

И еще один момент, не касающийся парламентской игры, а касающийся более приземленных вещей. Дело в том, что люди, которые, скажем, больше реалисты, чем идеалисты в политике, понимают, что нужно как-то монтироваться в нынешнюю политическую систему, в нынешний политический режим.

Я бы сказал на языке дипломатов, что они претендуют либо на ассоциированное членство с властью, либо на полномасштабную интеграцию (с членством).

Так вот, в какое время мы живем с точки зрения истории – новейшей истории, политической истории Украины? Определенный исторический этап в Украине закончился, но новый пока не начался. Мы переживаем некую эпоху безвременья, и именно то, что будут делать влиятельные игроки и влиятельные актеры, их решения предопределят, каким будет новый период и какой будет Украина 2010-х.

Следовательно, есть потребность в том, чтобы во власть были вмонтированы как можно более широкие круги элит, чем те, на которые опирается власть. Почему? Потому что, с одной стороны, Виктор Янукович достаточно быстро, в режиме блиц-крига, в режиме десантной операции консолидировал президентскую вертикаль, сформировал Кабмин, поставил своих губернаторов и министров. Но что это дало?

Вертикаль есть? Есть. Стабильность есть? Есть. А вот «счастья нет». То есть – зачем ему эта вертикаль?

Ну как же – для «стабильности»!

А это зачем? И что это такое?

Почему победил Янукович? Или могла победить Тимошенко? И Янукович, и Тимошенко, говорили о порядке как диктатуре закона о стабильности и тому подобное.

Это совпадение дискурса двух политических врагов и финалистов президентских выборов – не случайно. Потому что период 2004-2009 годов – это период, когда формировалось фрустрированное сознание общества на базе скандалов, рейдерства, перераспределений, конфликтности, дуализма исполнительной власти, блокирования парламента.

Следовательно массовое политическое сознание, закладывавшееся в эти годы, оперирует образами, находящимися в контрасте со скандальностью, хаосом, «грызней» политиков, которые ассоциируются с предыдущим периодом, и которых искусственно ассоциировали с демократией и свободой слова.

Как было сказано в «прекрасном» кино, показанном на телевидении к 60-летию Президента, «при Януковиче Украина может спать спокойно».

Тайное желание элит – чтобы демос уснул, спал спокойным сном и стал «народом», населением, то есть объектом политики. Это как нас учил психоанализ – политическое подсознательное любой власти, ее функция, как инстанции символического Отца: спите, а мы о вас позаботимся.

Вы этот фильм смотрели, кстати?

Не смотрел, слава Богу. Но видел. Это я уже видел где-то так лет 25-30 назад. (смеется)

Возвращаясь к вхождению во власть носителей альтернативного мнения. Когда «Главред» записывал интервью с экс-премьером Ехануровым, он очень активно проводил мысль, что нынешним национал-демократам крайне необходимо войти во власть, чтобы вытурить оттуда коммунистов и чтобы власть таким образом «пришла в себя» с точки зрения патриотизма.

Я не читал, но я об этом говорил немножко раньше: не знаю, Юрий ли Иванович мой единомышленник, или это я его единомышленник…

Но реально ли таким образом влиять на власть?

Дело в том, что это не только проблема коалиции и парламента. Это проблема более широкой коалиции власти. Политик — это человек, умеющий строить коалиции для проведения тех или иных назревших, перезревших, или недозревших реформ.

Власти сегодня нужна более широкая социальная, политическая и элитная база, потому что построить страну только на одном регионе, или только на одном электоральном массиве, невозможно. У них не хватит поддержки и выдержки.

Скажем, они пообещали ввести русский язык как второй государственный – но не могут выполнить это обещание. Так как сегодня они не в оппозиции, а при власти, и уже несут ответственность за эту страну. Поэтому решение о том, способствовать или не способствовать русскому языку как второму государственному – это уже не проблема отношений Януковича и его электората, это проблема отношений Президента и государства.

Вы начинаете понемногу становиться государственником, потому что вы Президент. Не потому, что вы государственник, а потому что вы – Президент, и это неестественно, если Президент не становится государственником, хотя бы потому, что сознательно или подсознательно считает, что «государство – это я». И вот вы уже требуете от министра внутренних дел выучить украинский язык.

Но этого могут не понять ваши электоральные симпатики. Поэтому вам нужно расширять свою электоральную базу, нужно расширять элитную базу. А для этого нужно вводить во власть новых «не своих» людей, и было бы неплохо, если бы это были люди компетентные, умные, профессиональные – люди, которые понимают, что такое государственная материя, а не только электоральные технологии. Люди без горящего взора и митинговых обертонов, но энергичного действия и мозгов.

Например – с чего мы начали – поставить господина Балогу на место господина Шуфрича?

Нет, это конкретно – не необходимость. Но в любом случае, сегодня Виктор Янукович понимает, что у него очень короткая скамья запасных.

Поэтому он, сформировав быстро и собственноручно вертикаль и переведя государство на ручное управление, все равно ничего не может добиться. Потому что не с кем работать. Как говорил Антибиотик из «Бандитского Петербурга»: «Людей возле меня мало». (смеется)

Смотрите, кто сегодня из таких необходимых кадров есть в Кабинете Министров? Только Колесников, Клюев и все. И еще Азаров, как преданный человек. Значит, нужно искать других. А где этих людей брать? Нужен кастинг.

Понятно, что такой отбор не может быть проведен в стиле шоу «Народна зірка», или «Свежая кровь», или даже «Україна має талант». Это должно быть такой кастинг, когда профессиональные люди должны собираться вместе.

Кто хочет в оппозицию – пожалуйста, но многим в оппозиции неуютно, в такой оппозиции, которая есть сегодня. Хотя другой у нас не может быть сегодня оппозиция…

И все это понимает Янукович, и Ющенко понимает, и Балога понимает, и Ехануров понимает. Они понимают, что, кроме ток-шоу, кроме политической борьбы, кроме перегавкивания или перестукивания через пресс-службы и через другие медийные средства, есть еще и государство.

Вот почему речь идет о расширении коалиции не во ВРУ, а в коалиции элит, которая бы цементировала правящий класс. Хотя, кстати, этот вопрос не решен сегодня в самой власти, потому что она навязывает свою конституционную реформу, точнее контрреформу…

Я как раз и хотел сказать – очевидно, одна из ролей коалиции заключается в проведении этой «контрреформы»? Ведь без парламента Конституцию явно не изменишь.

Нет-нет. Как раз наоборот, тут возникает дилемма — Конституция или коалиция? Или-или!

Расшифруйте.

Если есть конституционная контрреформа, то реализуется проект возврата конституционных президентских полномочий 1996 года. Тогда зачем Президенту коалиция? Он просто берет и назначает правительство. Он вообще тогда автокефальный к элитам и политическому классу. Это власть над всеми властями – исполнительной, законодательной, судебной.

То есть никакая коалиция не будет заинтересована в такой «контрреформе»?

Да, и это значит, что консолидировать власть можно либо путем реверса Конституции, либо коалиционным приумножением и расширением. Либо единолично правит Президент, либо коллективно – правящий класс, и Президент является лидером элит и общества, а не плебисцитарным вождем.

В последнем случае не обязательно, чтобы это было формализовано, чтобы каждый выходил и говорил – клянусь быть членом «коалиции тушек». Коалиция может быть не манифестированной, не зафиксированной, но это должна быть коалиция, выходящая и за пределы парламента. Некий исторический блок в духе европейской политики середины 20-го века.

Но в Партии регионов есть группа людей, которые этого не хотят, понимая, что можно не выдержать профессиональной конкуренции.

Да они же – лучшие профессионалы, неужели вы не слышали?

Когда был при власти Ющенко, почему возникали скандалы? Потому что каждый думал так: мы пришли к власти, и мы будем здесь пять лет, а все остальные будут «там». Но получается так, что команда – в узком смысле слова, такой узкий круг приближенных – не справляется с задачами, стоящими перед страной, поставленными Президентом. Значит, нужно будет это делать кому-то другому. А кому-то, соответственно, выдерживать конкуренцию.

Понимаете, в чем дело? В западных странах такого нет, потому что там партии проводят селекцию элит, там каждая партия – фабрика кадров. И когда партия приходит к власти, она выдерживает конкуренцию, потому что у нее есть люди, которые работают. А тут же – сборная солянка своих, полусвоих, свояков, земляков и прочих.

И вот когда необходимо потребовать от них работу, они не справляются. Поэтому нужно привлекать других.

Так было в 2005 году, так будет и сейчас, только формы могут быть разные, и может быть разница во временной последовательности. У «оранжевых» это началось осенью 2005 года, через семь-восемь месяцев. А у этих началось уже через четыре месяца.

Все это говорит о том, что у нас политическая система в европейском, западном смысле буксует, дает сбои, «глючит» с функциональной точки зрения. Поэтому мы и движемся по кругу, и поэтому 2010 год с точки зрения кадрового кризиса – это приблизительно то же, что было в 2005 году.

Только меньше скандалов, потому что Азаров – не Тимошенко и потому что скандал не в моде. А симптомы одни и те же. Соответственно, и болезнь та же, как определил бы терапевт.

И вот тут я подвожу к конкретному ответу. Скажите мне, вот нужно Балоге это МЧС? Да он, будучи главой Секретариата, был фактически вице-президентом. Он имел больше полномочий, чем теперь Левочкин, чтобы вы знали.

Я думаю, Янукович сумел оценить менеджерские, профессиональные, деловые качества Балоги и поэтому мог предложить ему должность. Но только не эту. Возможно, вице-премьера, возможно, что-то более близкое к силовым блокам…

Собственно, эти депутаты пока и настаивают, что никуда не уйдут – то есть, возможно, хотят гарантий для себя лично.

Скорее, они хотят перспективы в политике. И тут тоже проблема, потому что идущие в коалицию сталкиваются с дилеммой: можешь сейчас получить миллион, но потом ты – никто. Бери, трать свой миллион и живи, но знай, что все — тебя нет в политике.

Или же играй долгую игру. Есть люди, играющие долгое время, которым не нужен миллион, поскольку есть политическая репутация и политический капитал, и это намного больше, чем капитал финансовый. Нам трудно это понять, потому что у нас нет этих миллионов…

Потому что если ты взял этот миллион, тебя больше не будет в политике. Но политика сама по себе – это такая драйвовая вещь, заставляющая человека работать, быть в тонусе, поддерживать огонь в душе, в сердце. Это – молодость, это рок-н-ролл. Политика — это музыка власти. В политике нет старых и молодых, сильных и не очень, лучших и остальных. Настоящие политики – это Мик Джаггер и Ко – под 70, а драйва не занимать.

Если ты политик, то ты должен понимать, что политика — это игра в долгую. Пример. Разве кто-то думал в 2005 году, что Виктор Федорович будет депутатом? И вот это – политика. Никогда не говори никогда.

И еще один момент, почему, я так думаю, многим людям нужно идти не в крутую оппозицию, а все же выстраивать эту схему ассоциированного партнерства, или ассоциированного членства с властью.

Понимаете, при Януковиче никакого Майдана не будет, революции не будет, Янукович власть не отдаст. Если кто-то захочет силой ее забрать, это будет серьезное испытание для всех. Поэтому он останется на пять лет как минимум. Но чем слабее будет Виктор Янукович, тем податливее он будет все это время для наших стратегических партнеров с востока.

То есть сильный Янукович – это меньшее зло?

Да. Поэтому национал-демократам, либералам и другим, не нужно предавать власть анафеме и вступать в оппозицию «анафемного» типа, а занять позицию влияния на нее, чтобы не доминировала группа пророссийских ястребов, которая постоянно хочет пускать в гуманитарной сфере какую-то кровь, которая хочет переопределить и переориентировать страну, тотально ревизовать «оранжевый» период.

Бороться за власть нужно для того, чтобы власть не делала ошибок. Но то, что сегодня называется оппозицией, – это фактически партизанство. Это количественная оппозиция, которая видит свою деятельность только в том, чтобы отправлять под откос эшелоны власти.

Я не хочу сказать, что оппозиция плохая, просто она такая, какая она есть, и другой в Украине она быть не может.

А почему?

Потому что для того, чтобы была оппозиция, она должна перегруппироваться, произвести инвентаризацию, сделать концептуальный апгрейд. Как это делается на Западе.

Проиграл Браун выборы – и где он? Проиграл Коль выборы – и где он? В оппозиции меняются лидеры, происходит обновление. Почему? Потому что боссы партии и избиратели партии хотят победы, они хотят вернуться к власти, они не хотят быть все время в оппозиции.

И это – органичное стремление политической силы. Если ты всю жизнь хочешь быть в оппозиции – ты не политик, ты лузер, ты просто бизнесмен, ты просто делаешь бизнес на оппозиции, ты востребован для того, чтобы критиковать, к тебе ходят журналисты, тебя зовут как оппозиционера на ток-шоу…

Вы намекаете, что Тимошенко на самом деле очень уютно там, где она сейчас?

Да. Потому что, по большому счету, если бы БЮТ был европейской политической силой, то возникли бы вопросы. А что дальше делать с лидером? Возможно, модель политсилы нужно менять? Возможно, нужно обновлять всю верхушку? Почему люди, которые не только проиграли выборы, но и «профукали» исторические шансы, монополизируют лидерство?

Это не только их болезнь. Януковича в ПР тоже не сняли в 2005 году.

Да, конечно. Но теперь такой конъюнктуры, которая вернула Виктора Януковича в политику, а потом в президентскую власть, больше не будет.

Почему падает рейтинг оппозиции Юлии Тимошенко? Смотрите, рейтинг Януковича не растет: он как был на тридцати шести процентах к первому туру, так и остался. Но у Тимошенко падает рейтинг. Почему? Потому что люди понимают, что оппозиция уже должна быть немножко другой, что оппозиция — это не бывшая власть, а будущая власть. Понимаете, в чем разница?

А между тем нынешняя партия власти консервирует ситуацию, скажем, тем же законодательством о местных выборах, которое сформулировано так, чтобы никуда не пролезли новые лица.

Я прочитал почти все, что писали об этом законе эксперты и политики. Не все так просто.

Есть такой черно-белый подход: закон плохой, он все консервирует, и вся прогрессивная общественность клеймит данный закон. Но, скажем, английские тори — это консервативная партия. В политике же должен быть здоровый консерватизм? Если он здоровый – то безусловно.

Это нормально, когда перед каждыми выборами появляются какие-то политические проекты, финансируемые бизнесом, а не снизу? Такая политическая система никогда не будет стабильной. Каждый выборный цикл появляются какие-то новые проекты, которые не имеют ни региональных разветвлений, ничего другого.

Вот смотрите, вспомним того же Балогу, когда он сформировал «Единый центр». Как он работал? Он пошел работать в регионы, создавал региональные ячейки, организации и все такое. Да, я не говорю, что все было сделано чисто, в белых перчатках – но это было сделано.

А почему другие политические «мажоры», получив «родительское» финансирование, или появившись после пятилетнего забвения, вдруг претендуют на власть? Пять лет их нигде не было слышно, и тут вдруг они претендуют на какую-то третью силу, на «сильного президента». Откуда?

Вообще, это нормально, когда человек 5 лет не был в политике и проводит предвыборную кампанию через телевизор – а получает больше десяти процентов?

Вы хотите сказать – 13,5 % (процент, полученный в первом туре президентских выборов Сергеем Тигипко. – Ред.).

Да. Но это не его вина. Это значит, в электоральном поле есть что-то ненормальное, какие-то постоянные патологии. Что делать? Нужно сделать так, чтобы партийность была все-таки реальнее.

Но ведь в реальности, извините, скорее всего получится, как в России: всех «несогласных» зачистят, а потом уже развиваться разрешат только одной «согласной» партии. И все.

Но есть ведь и другая часть вопроса. Почему появляются такие проекты? Почему люди, пострадавшие от этого закона, как политики все равно идут на то, чтобы формировать новые партийные проекты, а не связывают свою деятельность с партийной карьерой в Партии регионов, в Блоке Тимошенко?

Потому что есть общественный запрос на новые проекты?

Есть, но не на новые проекты, а на новые лица и на новую политику. Это разные вещи. Потому что наши партии – это не те партии, которые формируют карьерный рост, где ты можешь пройти от обычного депутата районного масштаба до премьер-министра, как это сделала Маргарет Тэтчер. А это партии-клики, которые фактически находятся в собственности одной или нескольких групп людей и помогающих им деньгами.

Там не пробьешься. Напротив, посмотрите, кто в списках партий? Более того, руководители партий не заинтересованы в том, чтобы были новые, инициативные, молодые креативные люди. А должны быть умеющие блокировать трибуну и выполнять другие указания.

Потому эти молодые креативные люди, понимая, что там они не прорвутся, начинают создавать свои проекты. А бизнес, который должен все-таки способствовать тому, чтобы провести санацию уже действующих реальных партий, сделать партийную систему европейской, сделать так, чтобы эта партийная система была вертикальным лифтом для карьеры, дает деньги на эти проекты.

Партия регионов пошла на эти законодательные новации не потому, что она хочет разблокировать (или заблокировать) процесс смены политических поколений. Она просто тупо хочет сохранить свои конкурентные позиции в политическом поле. Но если вы правящая партия, и болеете за это государство, вы бы сделали все, чтобы путем изменений в законе о политических партиях изменить внутрипартийный и партийно-системный дизайн, заложить условия для внутрипартийной демократии – и это было бы выгодно всем, выиграла бы страна.

Когда мы говорили о расширении коалиции, вы употребили сочетание «так называемые непопулярные реформы». А почему это «так называемые»? Необходимых, но непопулярных реформ немало, их приблизительный список хорошо известен и экспертам, и журналистам.

Я так говорил, потому что политологам нужно все же быть не настолько эмоциональными. Журналист имеет на это право, то есть журналист больше работает на уровне синтаксиса, а политолог работает на уровне семантики. И тут нужно, чтобы эксперты давали более взвешенные и более научно обоснованные комментарии.

Вот слово «непопулярные» — это клише. А почему реформы должны быть непопулярные, скажите?

А как же им быть популярными?

Потому что это – реформы!

Если это реформы, а не «деформы», то они должны быть популярными, потому что люди понимают, что они будут работать на страну. Почему в Эстонии, в Прибалтике, в Польше, в Центральноевропейских странах реформы были популярными? В том смысле, что никто не говорил, что мы против реформ, в том смысле, что все понимали, что нужно пройти этот этап. Почему?

А потому, что в каждой из этих стран краеугольным камнем реформ в действительности было не просто «благосостояние», а национальная идентичность. Они проводили реформы не просто для того, чтобы в магазинах было много колбасы, а в основном для того, чтобы как можно скорее удрать из «совка», в котором находились.

Да, правильно. Потому, что у них была цель: мы хотим построить свое государство, мы хотим войти в Европу, мы хотим быть развитой страной, мы не хотим быть Папуа – Новой Гвинеей, для нас это унизительно!

Поэтому эти реформы были популярными. И нужно делать так, чтобы убедить людей – если это ответственная власть – что реформы нужны стране, что да, — эти реформы болезненные, но они популярные, потому что народ их должен поддержать.

Болезненные, но не непопулярные!

Кроме того, на самом деле оборот «непопулярные реформы» — это обычно просто легитимация нового большого обмана людей.

Уже однажды людей обманули – когда была приватизация, реформы середины девяностых годов. Ну, простите, непопулярные реформы, шоковая терапия! Но тогда еще люди во что-то верили, был какой-то запас и моральных сил, и материальный ресурс советской цивилизации.

А сегодня людям снова хотят всучить этот тухлый, залежалый товар под названием «непопулярные реформы», чтобы потом сказать: простите, мы тут снова набили свои карманы, снова вывели капиталы в оффшоры, построили себе новые виллы на Западе, купили самолеты и яхты. Так как реформы у нас непопулярны, такие дела.

Слово «непопулярные реформы» на подсознательном уровне, на уровне коллективного бессознательного легитимирует этот большой обман. Правящая верхушка только в этом и заинтересована, поэтому она, возможно, тоже на уровне коллективного подсознательного транслирует эту фразу, этот термин, это название.

Как говорит Николай Янович: «надо затянуть пояса…»

А кому? Тем, у кого нечего и нечем затягивать?

Когда в Южной Корее где-то десять лет назад был кризис, правящий класс стал сдавать свои золотые украшения, свои драгоценности, чтобы ликвидировать дефицит бюджета. Скажите, хочет сегодняшняя правящая верхушка сдавать то, что они отобрали?

Поэтому все-таки главный у нас дефицит – дефицит честных, порядочных людей, которые любят Украину. Причем бывает так, что искренний и пылкий сторонник украинской идеи тоже ничем не брезгует.

Собственно, это потому, что коррупционная идея — это сегодня форма национальной идеи украинской элиты. Почему идут в политику? Потому что политика — это самый выгодный бизнес. В нормальном бизнесе конкурируют, нужно создавать рабочие места и добавленную стоимость, а в нашей политике – пристегнулся к государственному ресурсу и уже крутой бизнесмен, «олигарх».

И это коррупционное сознание и подсознание есть как у власти, так и у оппозиции. Просто у власти есть возможности для реализации такого сознания, а у оппозиции их меньше. Следовательно, оппозиция хочет прийти к власти не потому, что она хочет изменить страну, а потому, что хочет занять место тех, кто сегодня контролирует взятки, финансовые и другие потоки.

Когда-то Леонид Кучма говорил, что нам пришлось за десять лет в перестройке демократии пройти то, что западные государства проходили по двести лет. Поэтому позвольте смешной вопрос: как вы думаете, до уровня хотя бы нынешней Польши нам еще долго ползти?

Если ползти, то мы никогда не доползем, потому что пока мы будем ползти, они будут идти. Получится как в той известной притче об Ахилле и черепахе.

Нам нужно просто встать на ноги, ощутить достоинство и сказать: самостоятельно мы ничего не сделаем, нам нужно войти в Европу, нам нужно, чтобы лучшие страны, которые уже там, которые демонстрируют успехи, взяли и помогли нам. Не в географическую, а в моральную и политэкономическую Европу. Евро-Атлантика – это такое, как сказал бы философ, гегемониальное Определение, которое сформирует новую национально-европейскую идентичность и интересы Украины.

И это – не комплекс неполноценности. Напротив, когда мы говорим, что не нужна нам эта Европа, этот Запад, это НАТО, потому что мы здесь сами все сможем — вот это и есть комплекс неполноценности. Поэтому если мы так говорим, то мы признаем, что мы никогда не станем Европой, мы никогда не станем Западом, мы будем всегда где-то рядом с Россией, рядом с Китаем, рядом с Турцией и прочими. Вот это действительно – комплекс неполноценности.

А комплекс «полноценности» — это когда мы трезво скажем: мы еще молодая страна, у нас пока нет ресурса, чтобы создать полноценную рыночную экономику и демократию.

Кстати, ни у одной страны не было такого полноценного ресурса. Это показывает опыт Японии, это показывает опыт Германии, это показывает опыт Франции. Где начался модерный Запад? В Англии. И Франция не была западной страной, она была восточной. Потом Франция стала западной, а вот Германия еще желала быть восточной страной, азиатской, кстати. Потом вся Центральная Европа была Азией – конечно, в политическом, а не в географическом смысле.

Но где Запад сегодня? Запад сегодня заканчивается на границе Украины. Сегодня Польша, Чехия, Прибалтика, Румыния считаются Западом, потому что они в НАТО, в Евросоюзе, в зоне евро, в Шенгене.

Мы не можем постоянно находиться в болоте постсоветскости, генерирующей деструктивные, дегенеративные тенденции, – что в России, что в Украине, что в Беларуси и других. У нас был уникальный шанс в 2004-2005 годах, но не получилось. Но это не значит, что история спит. И нам не до сна. Что бы ни говорили авторы юбилейного кино.

А то, что власть сегодня отказалась от формулы евроатлантичной интеграции, говорит о том, что она не рассматривает Запад как маяк, как ориентир, как наш цивилизационный якорь, а хочет снова попытаться балансировать на какой-то многовекторности, проводить какую-то независимую политику. Так вот, слабые государства не могут проводить многовекторную политику. Они всегда будут добычей сильных игроков.

А нам что остается? Учиться, учиться и еще раз учиться! Это говорил Ленин, и обращаться к нему вроде не модно – но для Украины сегодня учиться современной, модерной жизни, значит стать уже в скором будущем современной и успешной страной.