Украина. Некрофилы при власти

Во времена президентства Виктора Ющенко хватало желающих обвинить главу государства в своеобразной некрофилии, культе мертвых героев и давно прошедших событий. Но нынешние правители Украины превзошли Ющенко.

Во времена президентства Виктора Ющенко хватало желающих обвинить главу государства в своеобразной некрофилии, культе мертвых героев и давнопрошедших событий и, как следствие, в невнимании к актуальным проблемам и согражданам-современникам. Проблему реальной некрофилии украинского общества и руководителей страны рассматривает в своем материале, опубликованном в издании «Український тиждень», Сергей Грабовский.

Стоит заметить, что-то справедливое в этих инвективах было. Уж слишком резким был контраст между заявленными проектами и фактическими результатами Ющенковой деятельности: сооружение мемориала жертвам Голодомора (дело, безусловно, нужное) было успешно осуществлено, так же, как и восстановление гетманских дворцов или создание «Мистецького Арсенала», а строительство «Детской больницы будущего», на которую собрали немало средств, даже не начиналось. Или, скажем, День памяти героев Крут Ющенко отмечал регулярно, но за всю каденцию у него так и не нашлось времени встретиться хотя бы с организаторами (если не со всеми участниками) Студенческой революции на граните 1990 года, вес которой в новейшей истории Украины аж никак не меньше, чем бой в январе 1918-го.

Но некрофильские сюжеты в деятельности Ющенко не выдерживают никакого сравнения с попытками подчинить украинское настоящее и будущее исторически мертвому, покорить живых людей с помощью неживых средств и заставить их отказаться от полноценной жизни, которые делает нынешняя власть при поддержке многочисленных московских и местных олигархических СМИ. Это действительно власть людей, которых, имея на то основания, можно назвать последовательными и убежденными некрофилами.

Конечно, понятие «некрофилия» означает не выкапывание трупов и любования ими, не попытка совершать половые акты с мертвецами. В политическом и политологическом лексиконе оно сейчас употребляется в том значении, которое дал ему известный философ и психолог Эрих Фромм. По нему, некрофилия — это стремление живое превращать в неживое. Осуществлять такое преобразование можно разными способами: в безумии тотального разрушения, не ставя перед собой никаких позитивных целей, но можно и улучшать несовершенное жизни уже сегодня. В результате таких операций «на символическом уровне смерть уже не выражается в нечистотах и ​​вонючих трупах. Теперь ее символы — аккуратные, сверкающие машины. И людей привлекают не вонючие уборные, а ажурные конструкции из алюминия и стекла… Мир становится совокупностью неодушевленных предметов, включающих, среди прочего, искусственную пищу и искусственные органы. Сексуальность — техническим навыком, «любовной машиной», чувства словно сплющенные и обычно подменяются сентиментальностью, радость — изначальное воплощение жизнелюбия — уступает место возбуждению, которое порождает индустрия развлечений, а главными объектами любви и нежности являются машины и механизмы».

Понятное дело, Фромм говорит о явлении, присущем современному индустриальному обществу, однако не каждое упрощение чувств и любовь к механизмам можно назвать некрофилией. «И еще в одном измерении проявляются характерные реакции некрофила: в отношении к прошлому и имуществу. Реальным для него является исключительно прошлое, но никак не настоящее и будущее. Прошлое, то есть прошлое и мертвое, по-настоящему руководит его жизнью — то традиции, установки, законы или имущество. Иначе говоря, вещи правят человеком, мертвые — живыми… »

Вот тут прервем цитирование и вернемся к нынешним властным слоям государства, официальным и неофициальным. По происхождению они практически все с Востока и Юго-Востока страны, из регионов очень специфических. Там сосредоточена мощная индустрия, которая в значительной степени устарела, оставленная в наследство с начала и середины прошлого века. Огромные урбанистические агломерации, промышленные пейзажи, подчиненный производству ритм жизни, а в придачу — в Донбассе — еще и широкомасштабная добыча угля, который сопровождается смертями шахтеров. Донецкий уголь — один из самых кровавых в мире, когда человеческие жертвы становятся нормой для сознания и подсознания. Металлургическое же производство по устаревшим технологиям — одно из самых опасных для здоровья работников в Европе (действительно, «люди гибнут за металл»). Словом, смерть, вызванная производством промышленной продукции и добыванием денег — перманентная составляющая быта этих регионов.

Разумеется, нынешние олигархи — не из горняков или рабочих-металлургов. Но их подсознательные установки отражают ментальность регионов, где они родились и выросли или куда переехали еще молодыми на обучение и труд. Тенденции, заложенные в эти наставления, становятся доминантами поведения согласно этоса полублатной-полукриминальной среды, через которую прошли многие, если не большинство, навороченных деятелей современности. Фромм писал: «некрофильский характер может проявляться в убеждении, что единственный путь решения проблем и конфликтов — это насилие. Здесь вопрос заключается в том, можно ли при определенных обстоятельствах применить силу. Для некрофила характерна уверенность, что насилие — это «способность превратить человека в труп» (по терминологии Симоны Вейль) и что оно первый и последний, т.е. единственный, путь, направляясь которым гордиев узел проблем можно разрубить, тогда как терпеливое развязывание новых узлов ни к чему не приводит. Такие люди реагируют на проблемы жизни в основном деструктивно и никогда не пытаются помочь другим найти конструктивный способ их решения. Их поведение напоминает реакцию королевы из «Алисы в Стране Чудес», которая по любому поводу приказывала: «Отсечь им головы»! Тот, у кого такой импульс главный, как правило, просто не в состоянии увидеть другие возможности, которые позволят избежать разрушения».

Жизнь с ее внутренней неконтролируемостью, спонтанностью, потому что в ней нет механического устройства, беспокоит и даже пугает некрофила. Он скорее расстанется с жизнью, чем с вещами, собственностью, поскольку последнее является для него высшей ценностью. А деньги, как известно, — это своеобразная квинтэссенция вещей, имеющаяся в таком виде при определенных социальных обстоятельств, это омертвевшей труд и омертвевшая природа…

Поэтому неудивительно, что власть предержащие — и из предыдущих призывов, и особенно из нынешнего, — так упорно превращают живописные уголки страны и ее исторические места в собственные имения, в сродоточения бетона, стекла, алюминия и кондиционированного воздуха, где, кроме всего прочего, устраивают грандиозные охоты, настоящие гекатомбы во имя своей власти и безнаказанности. Неудивительно и то, что пришельцы уничтожают традиционный Киев, который уже не является самым зеленым городом Европы. В Киеве подлинные исторические достояния органически были вплетены в жизнь, а не становились мертвыми, законсервированными памятниками прошлого — ныне это город оккупанты различного достоинства превращают в свое привычное и родное. В омертвевшем городе, очевидно, лучше и более привычно живется.

Но специфика тех регионов, откуда происходит абсолютное большинство нынешних руководителей Украины и которые являются их главной электоральной базой, не только в индустриальном характере или в засильи блатных элементов. (Донбасс, кстати, — единственный украинский регион, где достаточно густо стояли объекты ГУЛАГа, наполненные не 58-й статьей, не «политическими», а уголовниками и бывшими пособниками нацистов.) Речь еще и о советском ментальном наследстве. А оно весьма специфично. Вот какими были лозунги 22 января 1924, когда умер создатель партии большевиков: «Ленин — Солнце грядущего. Ленин — наше бессмертие. Ленин — флаг будущего. Могила Ленина — колыбель мировой революции и свободы всего человечества».

А что тут удивительного? «И как один умрем в борьбе за это… »

Ленин, конечно, был и остался уникальной фигурой, как ни старался ему подражать Сталин, поскольку ни одна могила не воспринималась как колыбель нового строя и исключительно Ленин был всегда живой и всегда с нами. Но Ленинськие похороны стали знаковыми, и в 1920-х начал формироваться, а в 1950-е окончательно выработался ритуал смерти и погребения коммунистических бонз. Уже при жизни было известно, где кто ляжет. Генеральный секретарь должен быть похороненным у Кремлевской стены, не будучи сожженным в крематории. Такое же значение имели отдельные партийные руководители высокого ранга — скажем, Суслов или Ворошилов. Менее значимые персоны партийной иерархии имели довольствоваться урной в Кремлевской стене. Остальные — партайгеноссе еще низшего сорта и опальные деятели — должны были довольствоваться Новодевичьим кладбищем. Убежден, что во времена так называемого застоя разворачивались весьма драматические интриги за получение себе почетного места на главных кладбищах СССР…

Но это — вожди, это пантеон вокруг «всегда живого» в самом сердце столицы СССР. Этот пантеон был составной советского некрофильства, но отнюдь не единственной. Вообще культ смерти и мертвых героев, мощный в любом революционном движении, приобрел после победы большевиков статус одной из важнейших составляющих государственной идеологии. Сталинская «Великая Отечественная» еще обогатила этот культ. «Блуд героизации войны превратил десятки миллионов людей в самых настоящих зомби. Они подвывала слезам знаменитой матери Зои Космодемьянской, которая снимала урожай с подвига родной дочери вплоть до 70-х годов прошлого века. И те зомби клеймили позором диссидентов, которые осмысленно пытались очеловечить жизнь своей страны», — пишет известный русский философ Гасан Гусейнов. Попытки восстановить этот, по словам философа, «блуд» в современной Украине имеет целью вернуть массы людей к тому самому состояния зомби — похожих на живых, но внутренне мертвых существ. Не случайно нынешние власть предержащие так хватаются за красный флаг, за полумифическую «Молодую гвардию», за «священный подвиг народа» — это новый виток бомбежки людей.

И если не остановить новейших некрофилов, то их попытки будут успешными в масштабах всей страны, а не отдельных ее наиболее советизированных (в том числе и вследствие по-большевистски проведенной индустриализации) регионах. А тогда духовно и душевно живым людям в Украине мало не покажется. «Когда патологические процессы становятся стереотипными, они теряют индивидуальный характер. Более того, больной индивид, окруженный другими такими же индивидами, чувствует себя вполне в своей тарелке, — писал Эрих Фромм.  — Вся культура приспосабливается к патологии определенного типа и производит средства, удовлетворяющие запросы больных… Я считаю возможным говорить в этом контексте о «сумасшедшем обществе» и проблемах, возникающих перед здоровым человеком, который живет в обществе… »

И где тогда найти врача для целой страны?