Лайма Вайкуле: Никто не знает своей судьбы…

Кто-то сравнивает Лайму Вайкуле с Марлен Дитрих, а в Америке в 90-е ее называли «русской Мадонной». Но к Лайме – самой стильной певице на постсоветском пространстве – эти сравнения так и не пристали. Потому что Лайма – это Лайма. И этим все ск

Кто-то сравнивает Лайму Вайкуле с Марлен Дитрих, а в Америке в 90-е ее называли «русской Мадонной». Но к Лайме – самой стильной певице на постсоветском пространстве – эти сравнения так и не пристали. Потому что Лайма – это Лайма. И этим все сказано. Красивая и умная женщина, блистательная певица, режиссер с дипломом ГИТИСа, защитница животных и владелица косметического салона «Лайма-люкс». Люкс – потому что все, за что она берется, должно быть на высоте. Накануне своего юбилея Лайма нашла время для откровенного интервью «Собеседнику». «По маленьким ступеням…»

– Раймонд Паулс говорит, что сыграл лишь «какую-то небольшую роль» в вашей карьере. Это так?
– Раймонд просто скромный человек. Если говорить глобально, то, конечно, что-то свыше распорядилось судьбой. Да, меня и прежде знали в Советском Союзе многие известные люди, певцы и актеры с именами, хотя я выступала в зале «Юрас перле» (ресторан «Морская жемчужина» в Юрмале. – Авт.), который вмещал всего сто человек. Сейчас смешно вспоминать, как я отбивалась от съемок в новогоднем «Огоньке», где должен был быть номер с «Мухоморами». Говорила, что у меня репетиции в Юрмале. Я чувствовала свою известность и ответственность перед зрителями (а в «Юрас перле» привозили и первых лиц иностранных государств. – Авт.). Но, бесспорно, именно после творческих вечеров Раймонда Паулса в Москве, после того, как я спела песни на его замечательную музыку, меня узнала широкая аудитория.

– Вы с 12 лет на гастролях. В 16 лет вас привели в оркестр Рижского радио к Паулсу на прослушивание…
– Это было в 15 лет. Мне мой учитель по вокалу и музыке Заходник посоветовал сказать, что мне шестнадцать, что я совершеннолетняя, иначе, мол, не возьмут.

– Но тогда ведь не сложилось? Паулс вспоминает: «Она была довольно вольного образа жизни – с ней тогда трудно было о чем-то серьезно разговаривать…» Как писал Александр Мень, которого, знаю, вы почитаете: «Время – вещь сатанинская. Надо его преодолевать…» Как вы научились преодолевать время?
– Надо просто идти вперед. Двигаться к своей мечте по маленьким ступенькам. Каждый раз, когда мне бывало тяжело, я вспоминала слова своего крестного: «Труд вознаграждается…» Поэтому не надо бояться препятствий. Сегодня перешагнешь одну ступеньку, завтра – другую. Все равно придет момент, когда вам воздастся. Теперь я хорошо понимаю эти слова.

– В юности – простите за знание таких подробностей вашей биографии – вы и травку курили, и «колеса» пробовали… Как решили остановиться?
– А я ничего не решала. Знаете, как говорят: окружение формирует человека. Вокруг меня появились замечательные люди. Мне, кстати, все время везло на людей.


«Осуществиться – это не о карьере…»

– И еще из Меня: «Главное – это осуществиться…»
– Говорить, что ты уже все сделала, всегда сложно. Может, сейчас мне кажется, что да, все состоялось. А еще через 10 лет я подумаю: какой все же я была глупой. Диплом за школу жизни мы ведь получим в конце, и никто не знает, когда это будет и в чем ты действительно должен был состояться, что было самым главным. Осуществиться – не значит сделать карьеру. Речь у Меня в первую очередь идет о духовности: кто ты и зачем пришел в этот мир…

– А что для вас счастье? «Когда милый рядом»?
– Это замечательно, когда он рядом, и понимаешь, как было прекрасно, только когда его теряешь. Но это, как мне кажется, очень эгоистичное отношение. Да, когда милый рядом, это прекрасно, но в то же время может быть какое-то горе в семье или в мире, что не даст тебе чувствовать себя счастливой… Вот когда я в первый раз увидела фотографии, как убивают тюленей, я и о милом, и обо всем забыла…
То, когда ты лично был счастлив, можно понять лишь спустя годы.

– Ваш союз с Андреем длится с 19 лет. Прежде он играл в вашей группе, сейчас аккомпанирует по жизни… Какое главное свойство Андрея помогает сглаживать острые углы?
– Мы уже стали, как родственники, когда люди думают похоже. Мы сформировались вместе. Поэтому специально не подлаживаемся друг к другу, это получается само собой. И самая главная черта Андрея – терпимость. Обходимся без ссор, но не без споров. В них рождается если не истина, то какое-то общее мнение. 


«За добрые дела не жду наград…»

– В 1991 году, когда вы записывались на известной американской студии грамзаписи GRP/MCA Records, вам предлагали остаться в США. Пели бы на Бродвее… Не жалеете, что отказались?
– Нет. Потому что это все было не вовремя. Тогда, когда я уже иначе жизнь воспринимала. Я могла все это иметь. Но тогда это была бы не я, а кто-то другой.

– Что из прошлого вы хотели бы изменить, если это было бы возможно?
– Стала бы врачом. Я училась в медицинском училище, чтобы поступить в мединститут. Всю жизнь готовилась к тому, что буду хирургом. Но, как говорится, если хотите рассмешить Бога, расскажите ему о своих планах. Видно, мне судьбой было предначертано стать певицей.

– Вы помогаете пробиваться на большую сцену Джею Стиверу – Стибелису, как в свое время помогли раскрутиться группе «Чай вдвоем». Талантам следует помогать – бесталанные пробьются сами?
– Опять-таки у каждого сработает его судьба. Но я очень бы хотела, чтобы люди услышали талантливых певцов. Поэтому после «Новой волны» выступала со Стибелисом, потом были «Заклепки» с Украины. Я вижу в них искру таланта, и мне хочется как-то им помочь. А дальше все зависит от них. Как когда-то мне сказал Раймонд Паулс: «Приходи на мой концерт, спой в нем, и это даст тебе больше, чем концерты во дворцах спорта…» А я уже в то время ездила с гастролями на разогреве у более известных артистов. Но пошла к Паулсу.

– Вы много раз обжигались, делая добро людям?
– Помните: любая инициатива наказуема? В этом что-то есть, конечно. Но если ты делаешь хорошее людям, то ты ведь не ждешь обратной реакции. Это уже не важно. У тебя был порыв сердца: ты сделал, и – все, и забыл. Если у меня сейчас спросят, а что вы сделали доброго, то я ведь не стану предъявлять список добрых дел. Я не веду такого учета. И это нормально. И количества своих благотворительных концертов я тоже не назову. Кто-то, может, собирает подобную документацию, чтобы потом предъявить куда следует: давайте, мол, мне орден Славы – вот вам реестр моих добрых дел. А у меня нет ничего! Мне не надо ни медалей, ни каких-то других знаков отличия.

– Помните выражение Гейне: «Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки…» Согласны?
– Не совсем. Просто есть негодяи, а есть прекрасные люди. И говорить за все человечество мне бы не хотелось. Наверное, мне, к счастью, рано удалось понять, что все люди – со своими недостатками, грехами. Встречаясь с человеком, я позже не могу даже вспомнить, во что он был одет. Для меня это не важно. Важно, что несет этот человек, талантлив ли он.
А вот собаки и вообще животные для меня все хорошие…

– Как, кстати, поживают ваши американские бульдоги?
– Им лучше всех. Их, правда, стало двое. Девочка умерла. Мама семейства. Что-то с ней случилось – она умерла на бегу, на пляже, не дожив двух месяцев до 9 лет. Это было страшно…

– Собаки похожи на своих хозяев. Но и люди тоже похожи на собак. Вот вы с какой породой собак себя ассоциируете?
– С сенбернаром.

– Спасатель…
– Это точно. Чтобы спасти кого-то, я не задумаюсь, инстинкт сработает, как у животного, на уровне рефлекса.

– Кстати, о спасении. Вы в прошлом году, в марте, вместе с несколькими российскими звездами ездили на Крайний Север протестовать против убийства детенышей гренландского тюленя. И вот в этом году, в марте же, Путин решил положить конец истреблению бельков в Белом и Баренцевом морях… Значит, и вы не зря ездили!
– Зря или не зря – теперь все равно. Главное, что наконец убийства прекратятся. И прекрасно, что Путин оказался вместе с нами. Если так будут продвигаться все другие острые проблемы, если на них будут откликаться государственные деятели, можно многого достичь. Не всегда руководители государств знают о подобном. Но если они способны слышать и откликаться, как это сделал Путин, это просто здорово.

«Сцена не отпустит и Пугачеву…»

– Как вы поддерживаете отличную форму? Это не комплимент, а констатация.
– Для того чтобы человек был в порядке (и внешне, и внутренне), нужен режим. Хотя артист – самый безрежимный человек. Поэтому спасают только гены, то, что в нас заложено родителями…

– А как относитесь к пластической хирургии?
– Ни в коем случае никого не осуждаю. Если человека что-то не устраивает в его внешности и ему это портит настроение, то почему бы и нет? Я же пока не готова на пластику, мне кажется, что у меня и так все хорошо…

– Многие западные звезды соглашаются приезжать к российским бизнесменам петь на частных вечеринках. Как вам такой вид заработка?
– Когда-то давно в Америке, в Лос-Анджелесе, мне предложили выступить в фешенебельном ресторане, куда люди специально покупали билеты. Первая моя реакция была отрицательной, тем более что это было после серьезной операции. К тому же тогда в СССР я уже собирала 40-тысячные стадионы, давала по 30 концертов в месяц. Про выступления в ночных барах и ресторанах к тому времени уже успела забыть. Но меня организаторы вечера убедили: в Америке говорят, если тебе бросают деньги под ноги, то не ленись, нагнись и возьми их. И тот концерт в американском ресторане был для меня одним из самых искренних и настоящих.
Поэтому считаю, если меня куда-то приглашают, значит, меня там любят и ждут, раз готовы платить деньги именно мне. Так что ничего зазорного в таких выступлениях нет.

– Сейчас волна юбилеев: у Леонтьева, ваш, Пугачевой. Как, кстати, восприняли решение Аллы Борисовны оставить эстраду?
– Люди, которые однажды попали в «лапы» сцены, могут 300 раз искренне говорить, что уходят, что все, пора… Но это будет неправда. И не потому, что Алла захотела ввести всех в заблуждение, просто сцена ее не отпустит.

– А вы для себя определили рубеж, когда стоит уйти?
– Нет. Как-то сидела с Людмилой Гурченко в одной гримерке, говорили про работу, про то, про сё… Не обращаясь к ней напрямую, я вдруг заметила: наверное, когда-то наступит момент, когда надо уходить, как почувствовать его? Она мне: «Лайма, не хочу даже слышать эти слова, потому что знаю – ты умрешь на сцене…»

– Добрая Гурченко…
– Но что-то в этом есть. Хотя никто не знает своей судьбы.