Ждать ли нам новой Крымской войны?

Война на Кавказе в августе 2008 года оказала шоковое воздействие на отношения между Россией и Западом. Робкая реакция Запада на этот пятидневный конфликт и фактическую аннексию Москвой двух грузинских провинций не сулит ничего хорошего с точки зрения&#133

Война на Кавказе в августе 2008 года оказала шоковое воздействие на отношения между Россией и Западом. Робкая реакция Запада на этот пятидневный конфликт и фактическую аннексию Москвой двух грузинских провинций не сулит ничего хорошего с точки зрения европейской безопасности, пишет Андреас Умланд в американском Global Politician.

Хотя недавнее «потепление» в отношениях между Москвой и Вашингтоном, а также сближение президента Дмитрия Медведева и российской либеральной интеллигенцией дает основания надеяться на лучшее, источник нестабильности в северной Евразии сохраняется.

Фракция московской элиты, придерживающаяся радикально антизападных и неприкрыто неоимперских позиций, сумела создать плацдармы в госаппарате, путинской партии «Единая Россия», электронных и печатных СМИ, «гражданском» обществе и научных кругах. Целый ряд более или менее влиятельных и зачастую сравнительно молодых ультранационалистов — от Ивана Демидова, недавно получившего должность в Администрации президента, до популярного политического обозревателя Михаила Леонтьева и недавно избранного профессором МГУ Александра Дугина — стали в постсоветский период непременными участниками текущего политического, журналистского и интеллектуального дискурса.

Именно эти деятели и их идейные соратники играли роль рупора властей в ходе прошлогодней интервенции российской армии в Южной Осетии и Абхазии. В эфире контролируемых Кремлем телеканалов вооруженный конфликт, разразившийся летом 2008 г. на Южном Кавказе, преподносился как «война через посредника», в ходе которой Грузия сражалась против России при поддержке и «от лица» Соединенных Штатов. Медийная кампания во время августовской войны и после ее окончания по сути означала официальное «добро» на распространение гротескных конспирологических теорий, которые Леонтьев, Дугин и Ко давно уже излагали в телепередачах, транслировавшихся в прайм-тайм, и на страницах высоколобых аналитических журналов.

Беспрепятственная ксенофобская агитация, которую московские интеллектуалы-реваншисты ведут в российских СМИ со времен прихода к власти Путина, дает свои плоды. Как показывают результаты недавних социологических опросов, среди простых россиян распространяются антизападные — в особенности антиамериканские и антинатовские — настроения. По данным ведущей социологической службы России — Левада-центра — еще до войны с Грузией доля россиян, позитивно относившихся к США, сократилась с 65% в 2000 г., когда Путин стал президентом, до 43% в июле 2008 г., когда он покинул Кремль.

После августовской войны проамериканские настроения еще больше ослабли во всех слоях российского общества. Государственная социологическая служба ВЦИОМ, прежде старавшаяся преуменьшить масштабы антизападных настроений в стране, недавно признала, что отношение россиян к НАТО «фундаментальным образом изменилось». Так, в 2006 г. только 26% россиян считали, что эта организация отстаивает в первую очередь интересы США. Сейчас такое мнение выражает 41% респондентов. В том же 2006 г. 21% населения страны считал НАТО организацией, чья задача состоит в «осуществлении агрессивных военных действий в отношении других стран», а в конце марта 2009 г. с этим утверждением согласился 31% опрошенных. Подозреваю: если в настоящее время Россию и затронул «Обама-эффект», то скоро он, вероятно, сойдет на «нет».

Произошедшее в последние годы диаметральное изменение политических взглядов граждан самой большой по территории страны мира (и ядерной сверхдержавы к тому же) приобретает особое значение в свете ряда нерешенных проблем на пространстве бывшей московской империи  — в том числе вопроса о будущем Черноморского флота, одного из элементов российского ВМФ. В настоящее время российский Черноморский флот базируется в порту Севастополь, украинском городе республиканского значения с населением в 379000 человек. Севастополь — крупнейший город на Крымском полуострове.

Всемирную известность Севастополь приобрел в 19 веке. Уже тогда он был главной базой Черноморского флота, и его осада, продолжавшаяся почти год, стала главным эпизодом Восточной или «Крымской» войны 1853-56 гг. между Российской империей, с одной стороны, и Францией, Британией и Османской империей с другой. Многие из солдат царской армии, сражавшихся и погибших в Севастополе, на самом деле были не русскими, а украинцами. Тем не менее, в России Крымская война середины 19-го столетия ассоциируется с упорной обороной города русскими войсками от западных агрессоров, и служит подтверждением законности притязаний Москвы на Севастополь. Несмотря на то, что в этих сражениях непосредственно участвовали тысячи украинцев, военная мифология, возникшая вокруг героической обороны царской армией южной границы империи, может быть использована московскими политтехнологами и в сегодняшних конфликтах.

История Крымской войны может также способствовать пониманию основных рисков в сфере безопасности, преобладающих на постсоветском пространстве, да и в других регионах. Это противостояние России и Запада на черноморском театре боевых действий, ставшее первым «современным» вооруженным конфликтом — наглядная иллюстрация того, по каким причинам зачастую возникают войны. Нынешние общепринятые представления о происхождении войн сформировались на примерах, связанных с военными авантюрами нацистской Германии — этой теме посвящаются сотни документальных и художественных фильмов, чуть ли не ежедневно транслируемых по телевидению в Европе и за ее пределами. Однако, Вторая мировая война — событие довольно нетипичное. Она разразилась по вине одной стороны — «Оси Берлин-Рим-Токио», долгое время вынашивавшей планы уничтожения государств, на которые она собиралась напасть, аннексии их территории, порабощения или уничтожения их населения.

Однако, как показывает предыстория Крымской войны, вооруженные конфликты возникают и по другим причинам. Часто в их основе лежит не спланированная заранее и хорошо подготовленная агрессия. Войны становятся результатом эскалации напряженности между государствами, поначалу отнюдь не нацеленных исключительно на военные решения проблем, и даже не заинтересованных в столкновении друг с другом на поле боя. В 1850-х гг. произошла целая цепочка взаимосвязанных событий, побудивших Францию, Великобританию и Турцию (позднее к ним присоединилась Сардиния) образовать коалицию и вступить в бой с царской армией на Черном и иных морях, омывавших Российскую империю.

Конечно, агрессивные фракции в империалистических кругах постсоветской Москвы хотели бы рано или поздно аннексировать Крым — а то и весь юго-восток Украины. Многие из этих ультранационалистов готовы даже немедленно начать войну ради подобной цели. Однако не они играют первую скрипку в российской внешней политике. Впрочем, неприкрыто экспансионистскую политику Кремля не следует считать необходимой предпосылкой для эскалации напряженности в Причерноморье.

Простого нагнетания страстей вокруг судьбы военно-морской базы в Севастополе, положения русскоязычного большинства населения Крыма в рамках украинского государства, или прав татарского меньшинства в Автономной Республике Крым может оказаться достаточно, чтобы пролилась кровь. После этого политическая «цепная реакция» в Киеве и Москве, мобилизация общественности и взаимные обвинения быстро поставят две крупнейшие страны Европы на грань вооруженной конфронтации.

В случае вспышки межэтнического насилия на власти обеих стран будет оказываться давление в пользу военного вмешательства. Как продемонстрировала российско-грузинская война, Москва готова без колебаний и промедлений в широких масштабах задействовать регулярные войска за пределами собственных границ. Более того, она готова была оказать «помощь» тем самым народам Южного Кавказа, чьи представители в населенных этническими русскими центральных регионах Российской Федерации зачастую страдают от расистских предрассудков и называются «лицами кавказской национальности». В случае с Абхазией Москва к тому же «оказала помощь» народу, не подвергавшемуся непосредственной угрозе со стороны грузинских военных.

Этот факт особенно примечателен с учетом того, что в августе 2008 г. Республика Абхазия в конечном итоге отделилась от грузинского государства, хотя на момент распада СССР ее титульная нация не составляла большинство населения Абхазской АССР, как это было и со многими другими советскими автономиями. В результате весьма своеобразной миграционной политики КПСС, по данным последней переписи населения СССР, проходившей в 1989 г., 45% жителей Абхазской АССР назвались «грузинами», и лишь 17,8% — «абхазами». Таким образом, абхазов в республике было немногим больше, чем русских и армян.

«Признав независимость» Абхазии и Южной Осетии и разместив на их территории войска, российская политическая элита продемонстрировала заинтересованность в частичной ревизии результатов распада советской империи. Большинство жителей Крыма, в отличие от населения Южной Осетии и Абхазии — этнические русские, и они, судя по всему, активно обзаводятся российскими паспортами. Если общественность в Российской Федерации сочтет, что сотни тысяч русских в Крыму подвергаются какой-либо угрозе, Кремлю, возможно, волей-неволей придется «встать на защиту соотечественников» — невзирая на последствия и геополитический ущерб.

Возможно, кремлевское руководство даже осознает, что, в отличие от Южной Осетии шансы на полную победу в военном конфликте на этом причерноморском полуострове невелики. Тем не менее, общественное мнение, подстегиваемое апокалиптическими сценариями и подстрекательскими заявлениями Леонтьева, Дугина и иже с ними, заставит даже умеренных российских политиков «проявить патриотизм» и «занять принципиальную позицию».

Два ведущих западных специалиста по Крыму — Гвендолин Сасс из Оксфордского университета и Тарас Кузьо из Университета Карлтона — объясняют, почему существующая на полуострове межэтническая напряженность пока не обернулась масштабными вспышками насилия. В середине 2008 г. Сасс отмечала: «В последние годы российские лидеры осознали выгоды сотрудничества с Украиной, но одновременно они используют тесные связи с Крымом как инструмент влияния на Киев». Кузьо более скептически относится к намерениям России относительно полуострова.

Однако в начале 2009 г. он также подчеркнул: «между русскими и украинцами в Крыму сильной враждебности не существует». Среди прочего, Кузьо указал, что «украинские спецслужбы оказались в состоянии подорвать сепаратизм в Крыму». Эти и другие факторы, на которые недавно обратили внимание Сасс и Кузьо, остаются — и останутся — в силе. Неясно, однако, учитывают ли оба эксперта последние изменения в отношении россиян к внешнему миру в целом и политический настрой московской элиты в относительно образа действий на международной арене, в частности.

В ходе конфронтации между относительно прозападными и радикально антизападными политическими фракциями в Кремле московские ультранационалисты могут без труда воспользоваться нынешними умонастроениями россиян. Поощрение антиукраинских и сепаратистских сил в «крымском вопросе» крайне правые могут расценить как эффективный тактический прием для срыва сближения России и Запада. Если результатом станет война между Россией и Украиной, это будет катастрофический исход как для отношений двух очень тесно связанных друг с другом стран, так и для безопасности в Европе.

В худшем случае, подобно двум чеченским войнам, такое развитие событий приведет к гибели тысяч жителей Крыма (в том числе этнических русских) и длительной международной изоляции России. Кроме того, оно свяжет руки президенту Дмитрию Медведеву, подобно тому, как российско-грузинская война блокировала  — по крайней мере, на время — осуществление внутри — и внешнеполитических инициатив нового главы государства. Еще одна ирредентистская война превратит Россию в некое подобие крепости с еще более жестким внутриполитическим режимом, чем сегодня, и меньшей готовностью к сотрудничеству с международным сообществом.

Она снова затормозит, а то и положит конец, попыткам Медведева и его окружения провести «редемократизацию» страны. Московские реваншисты могут прийти к выводу, что политические последствия эскалации напряженности вокруг Крыма укрепят их собственные позиции в России. Если у них появится возможность для манипуляции политическими процессами на полуострове, новая Крымская война может превратиться в реальность.