Фидель бессмертен, но американцы уже наготове

Земля уже дважды имела форму Куба. Когда на острове-ящерице победила революция и когда Карибский кризис чуть не перерос в третью мировую. Приблизилось время, когда Куба вновь привлечет к себе взгляды человечества.

Земля уже дважды имела форму Куба. Когда на острове-ящерице победила революция и когда Карибский кризис чуть не перерос в третью мировую. Приблизилось время, когда Куба вновь привлечет к себе взгляды человечества. У всякой истории есть начало и середина, и должен быть конец. И вот развязка наступает: зеленая ящерка уже в клюве орлана, и дальнейшие события предопределены. Куба расстается с социализмом.

Хотя Фидель, конечно, бессмертен. Как и Че, убитый, но ставший иконой. Миф нельзя победить.

Летел на Кубу с одной целью — успеть захватить ее, овеянную легендами, пока ее не захватили американцы и вновь не превратили страну героев в свою сахарницу и бордель. Успеть попрощаться с мечтами о социальной справедливости и братстве. Они, как выяснилось, невоплотимы и здесь, на другой стороне шарика.

Старик без моря

Куба — все еще праздник непослушания, крупнейший модернистский проект, альтернатива, однако исчерпанность эксперимента уже очевидна: счастья так и нет, нет и равенства, а фиделевский патернализм развращает народ. В море у Гаваны не видно ни одной лодки или катера. Море пусто и гладко до горизонта. Папа Хэм сегодня не написал бы ни «Старика и море», ни роман «Иметь и не иметь», ни многого другого — натура ушла. Папа успел; вскоре на Кубе произошла революция, и он обнимался с Фиделем. Потом нажал пальцем ноги оба курка двустволки и не увидел, как обезлюдело море: Фиделю не нравилось, что кубинцы на лодчонках переплывают Флоридский пролив и получают грин-карту. Революция могла остаться без своих детей, потому на владение лодкой установили запретительные, по сути, тарифы. Сегодня старику Сантьяго, чтобы выйти в море — вступить в схватку с жизнью, — пришлось бы стать богачом и пройти через немыслимые бюрократические преграды. А фантастики Хэм не писал. Социалистическое государство избавило кубинцев от тягот борьбы с жизнью и судьбой.

И на набережной Малекон, чей парапет называют «самой длинной в мире скамейкой любви», вам вполголоса предложат едва ли не все удовольствия мира. Здесь шествуют драгдилеры и нереально сексапильные мулатки и креолки, бронзовые, золотистые и белокожие. Здесь вам попытаются впарить местные сувениры, изготовленные китайцами. Здесь печальный гаванец, повернувшись к морю, выдувает блюз на трубе. Здесь оглашают окрестности речовками пионеры с синими и красными галстуками. Здесь только не ловят рыбу. В часы клева не более десяти человек — две группы мужиков с удочками, двое пацанов лет по 13 забрасывают, как лассо, леску с блесной, да четырехлетний ребенок у ведра без рыбы караулит отца, ныряющего с маской и подводным ружьем.

Во всей Гаване я так и не нашел ничего похожего на рыбный рынок.

Когда Серхио — полное имя его опущу — рассказал, как он рос в деревне, в трехстах километрах от Гаваны, сразу вспомнил о хемовском мальчике, которого старик научил рыбачить. Вот вам вариант дальнейшей судьбы Манолина:

 — Потом был Киев, учился на ракетчика. Пять лет военного образования, три года отслужил, но ракет так и не увидел. Добился, чтобы меня уволили в отставку, взяв справку, что «мозги больные», — Серхио хохочет, он хорошо говорит по-русски, после работы с радостью согласился рассказать о себе и своей семье. — Родители — все там же, в деревне. Чтобы поехать к ним, билет приходится покупать за 15 дней. Дорога до деревни не доходит, 14 верст еще остается. Или пешком, или договариваешься с велосипедом. Во многих районах транспорта вообще никакого нет. Старший брат отсидел 8 лет из 15 за то, что повез на казенном катере на рыбалку туристов. Освободился условно-досрочно и уплыл в Америку. Во Флориде живет. У меня — двое детей, вторая жена. Зарплата (Серхио трудится в сфере обслуживания интуристов. — А.Т.) 11 долларов и премиальные — 10. Премию снимают из-за любого происшествия.

Показывает на мои ботинки:

 — Чтобы купить такие, мне полгода работать. Машину кубинцу не купить и не продать. Не можешь — и ничего не имеешь. И если можешь, то же самое — ничего не имеешь.

Потом я расспрашивал и других кубинцев. Так и есть: средняя зарплата — 15-20 долларов, пенсия — 10. Еда — по карточкам. Даже сахар (это на Кубе-то!).

 — Серега, ну так вы полсотни лет только мучаетесь. Вы с наше оттарабаньте…

И что дальше? Бескровная модернизация? Возможно ли апгрейдить эту систему по-китайски? Верстах в ста от Гаваны — громадный лозунг, освещаемый горящими факелами попутного газа: «Защитим дело революции до последней капли крови. Фидель Кастро». До последней капли вашей крови — так звучало бы честнее. Да, Фидель говорит, что революция продолжается по сей день и она в опасности, ее надо защищать. Фидель знает: герои нужны в момент революции, в мирное время они вредны. Поэтому героическому режиму остается одно: социализм или смерть! Революция — навсегда!

В реальности знаменем стала контрреволюция, охранение статус-кво, никто и дунуть чтоб не смел, дабы не завалилась вся конструкция. Пока она держится — на харизме Фиделя и немногих достижениях режима — бесплатных и качественных медицине и образовании. На Кубе детская смертность ниже, чем в США, и такая же продолжительность жизни.

Но прочность карточного домика не зависит от количества козырей.

Полвека на страже революции

Есть здесь как-то неудобно. Вроде как у ребенка кусок отнимаешь. Поэтому все больше пью. Вот, кстати, понятно, почему здесь туристы чувствуют себя безмятежно — они налегают на мохито, а мята успокаивает. Но кубинцы-то литрами этот коктейль не хлещут! Они-то отчего так спокойны? Крепко связанному больному наркоз не нужен?

Мы выпиваем в старой Гаване. Серхио расспрашивает о Горбачеве, я его — о свободе и полиции: людей в форме много, чуть не на каждом перекрестке. Пройдя четыре квартала, дважды встретил табличку «Комитет защиты революции». От кого?

 — Тебя могут остановить на улице и поинтересоваться содержимым твоей сумки. И если там обнаружится, к примеру, мясо, будет разбирательство: откуда оно взялось. Если у тебя машина и ты не подвез голосовавшего на улице товарища, он может пожаловаться на тебя в комитет защиты революции… Но у нас принято вообще-то помогать друг другу.

Уже ночью, на набережной, у нас завязывается дискуссия в компании с русскими туристами, сколько еще протянет режим Кастро.

 — Не отдадут так просто, будут цепляться, нам бы успеть унести ноги до переворота.

 — В Гаване 2,6 млн жителей, половина из них — полиция, тайная полиция, агентура. И все контролируется, это ведь остров.

Подъезжают двое молодых кубинцев на двуколке. Предложив экскурсию по ночной Гаване и встретив отказ, жарко вступают в спор. Оба очень прилично говорят по-русски:

 — Товарищ, у нас один миллион — это люди, один миллион — это полиция, — поддерживают они последнюю реплику. — Все про всех всё знают.

Возможно, дело не только в социализме, но и в том, что в чудесном городе Гаване это — наследственное. Вот и Хемингуэй испытывал здесь приступы паранойи. А вспомните продавца пылесосов Уормолда из «Нашего человека в Гаване». Его тень так и бродит здесь.

Насчет свободы, кстати, не все так однозначно. Западное «гражданское общество», особенно в провинциальных городах, где стучат все на всех, рациональные и бездушные западные образцы ранжирования, иерархий, условностей (попробуй нарушь) точно ничем не привлекательней кубинского режима. И за детей со стариками на Кубе можно не бояться  — детей выучат, а стариков вылечат, и денег за это не возьмут. Не главное ли это достижение человеческой цивилизации?

И еще: не работать и наслаждаться жизнью в странах победивших демократий могут себе позволить только очень богатые люди или одинокие и напрочь отмороженные. На Острове свободы созерцание действительности и безделье — это самые популярные занятия, доступные каждому.

Мужество Фиделя, начавшего революцию с 82 бойцами, позволило взять и поделить все эти американские машины, красивые дома с различными архитектурными излишествами и высоченными потолками, построенные несколько столетий назад. И даже как-то беречь их приспособились: обшарпанные, облезлые, но окончательно в негодность не пришли. Стекол в окнах мало, те, что есть, заклеены полосками бумаги крест-накрест, крыши протекают, от доисторических авто отваливаются дверцы, но весь этот антиквариат еще послужит. Жилье распределяется, платят гаванцы только за свет и воду — около двух долларов в месяц. А дальше что?

Дальше продолжались — пятый месяц — праздничные мероприятия в честь 50-летия победы над диктатором Батистой и американским империализмом. Хорошо сохранившихся и бодрящихся революционеров награждали грамотами и ценными подарками.

Идеалы, прощайте

Народ меж тем толпится в зале ожидания. Первые, так хорошо нам знакомые черты перестройки, инициативы масс появляются на пересечении двух отдельных миров — реальной Кубы и Кубы в экспортном исполнении. В каждом из них — своя валюта, атмосфера, возможности, еда, напитки. Туристам — конвертируемый песо (куки) и классический набор развлечений. Кубинцам  — неконвертируемый песо, свой кофе в своих кофейнях, из своих чашек — битых, без ручек. Туристам — райские кущи Варадеро, закрытые от аборигенов. Кубинцам — непобедимый, перманентный продовольственный кризис. В Гаване я с трудом отыскал продовольственный магазин. Впрочем, когда зашел, понял, что они тут без надобности. Полки — как в российском сельмаге конца 80-х, грусть в глазах продавщиц и редких посетителей. Булочки, соль, кости для супа. Всё. В аптеках не увидел холодильников для хранения лекарств. Хранить нечего. Так что за выписанными прекрасными кубинскими врачами лекарствами придется идти на черный рынок.

И вот, на пересечении этих миров, прорастает нечто. Говорят, раньше они были другими. Теперь это люди, которым боишься смотреть в глаза. Потому что при встрече взглядами тебя ждет унижение: гаванцы сразу начинают клянчить или в лучшем случае что-либо предлагать. Выросло поколение, у которого это, видимо, уже вошло в привычку. Они так здороваются, это автоматически: «Сигаро, сэр?». Молодые прилипчивы: «Каннабис? Коко (кокаин. — А.Т.)? Ром? ». Пальцем показывают на своих подружек: «Хочешь? Недорого!».

Торгуют лицом и требуют деньги, если замечают, что объектив камеры направлен в их сторону. Старухи просто протягивают руку, женщины с детьми просят купить ребенку молоко. В первый день в Гаване я кивнул негритянке с дитем на руках, сказал, чтобы вела в магазин. Но перед дверями нам преградил дорогу полицейский. Он долго извинялся, после чего объяснил: детям до 7 лет молоко по литру дают ежедневно и бесплатно. Потом я уточнял у других кубинцев: так и есть. А за наркотики, к слову, дают 25 лет.

Негритянка согласилась взять наличными, 1 евро.

В музеях смотрительницы предлагают туристам пройти за канат и посидеть на стуле Хемингуэя, за его столом, зайти за ограждение и забраться в рубку его легендарной «Пилар». Разумеется, за дополнительную плату. Что можно понять — они рискуют, нарушают. Но где-то вымогательство уж совсем бесхитростное: канатами перекрывают музейные залы, и надо заплатить, чтобы пройти в них, хотя на входе уже куплен билет.

Гаванцев развратило их родное государство. Это оно придумало доить правдой и неправдой туристов. За одну и ту же услугу цены для аборигенов и приезжих различаются в десятки раз. Государство выпестовало социалистический народ, свою погибель. И Куба, хоть по привычке и провозглашает высокие идеалы, уже прощается с ними — понял это, когда увидел, как выкидывают своих соотечественников водилы — когда им подворачивается интурист. Сначала тюнингованный велорикша — с приемником и флажком «50 лет революции». Потом раритетный «Кадиллак». И те, кого выбрасывали на обочину, почти не возмущались. Они, наверное, радовались за земляков, которые получат с туристов настоящие деньги. И которые, видимо, уже не боятся комитетов защиты революции в своих кварталах.

Рефлексии Фиделя и прагматизм Рауля

Барак Обама обещал перезагрузить отношения с Кубой еще во время предвыборной гонки и в середине апреля подписал указ об ослаблении блокады. В ответ Фидель назвал эти полумеры подачкой, призвав Белый дом полностью отменить эмбарго. Мускул кубинской нации регулярно публикуется на внутренних полосах «Гранмы» под постоянной именной рубрикой «Рефлексии Фиделя». Колумнисту отдают внутренние полосы, первые же рассказывают об успехах кубинской медицины и критикуют США силами редакции. Фидель пишет колонки чуть не каждый день, под ними — факсимиле его подписи и точное время окончания статьи.

«Куба сопротивлялась и продолжит сопротивляться. Она никогда не протянет руку, чтобы просить милостыню», — пишет Фидель. (Куба — наверное. Христарадничают кубинцы.) Куба «продолжит двигаться вперед с высоко поднятой головой», пишет Фидель. Он, безусловно, понимает, что американо-кубинское потепление, даже на долю градуса, сближение, даже на сантиметр, неумолимо расшатывает социалистический режим. Без северного врага оправдывать лишения кубинцев будет нечем.

Историческое рукопожатие Обамы и Уго Чавеса (чьих портретов в Гаване нынче немногим меньше фиделевских, появившихся в честь 50-летия революции) не впечатлило команданте. Он осмеял результаты прошедшего саммита Америк. Где Обама, напомню, сказал, что американская политика в отношении Кубы не изменится «с ночи на утро» и что он ждет от Кубы явного знака ее заинтересованности в либерализации.

И судя по всему, такой сигнал мы скоро увидим. Это может быть освобождение политзаключенных и прессы. Иных путей у Кубы не проглядывается. Если детские игрушки — из папье-маше, ну или струганные из дерева, автоматы и пулеметы тоже со временем станут глиняными.

Индейцы говорят: если ты обнаружил, что едешь на мертвой лошади, надо спешиться.

Председатель Госсовета Кубы Рауль Кастро уже не раз заявлял о готовности вести переговоры с Обамой. Но — без посредников и на равных. «И мы не спешим, мы не в безвыходной ситуации». К Раулю кубинцы не испытывают такого пиетета, как к его старшему брату. Его обсуждают. Говорят о кадровой чистке — дескать, люди Фиделя уходят (Рауль действительно уволил ключевых министров). О том, что Рауль прагматичней. А значит, либеральней. Что он уже заменил пожизненным заключением все смертные приговоры (кроме трех  — террористам), снял ограничения на размер зарплат, покупку сотовых и бытовой электроники, проводит пенсионную и аграрную реформы, разрешил колхозам брать незанятые земли сверх установленных ранее норм. А скоро, быть может, отменит и карточки на еду. В общем, говорят кубинцы, будет перестройка, как у вас. Нет, говорят другие, он  — военный, никаких послаблений не будет.

Вообще, одно другого не исключает. Почему бы от военных и не ждать перестройки? Рауль, однако, тоже уже не молод. Гадать, кто придет после, бессмысленно. Ясно одно: Фидель — «смотрящий». «Держатель» Кубы. Уйдет — и она станет другой.

Когда Фидель угодил на больничную койку, в распоряжении CNN оказался план действий американских властей (разработанный по заказу еще прежней администрации Белого дома). Согласно плану, США установят на Кубе демократию через 180 дней после смерти Фиделя: залогом тому отправка не только обширной гуманитарной помощи, но также экспертов, судей и полицейских, которые обеспечат проведение свободных выборов.

Жаль, что Куба кончается. На такой большой и пестрой планете хотелось бы иметь альтернативу.

Но эти романтические бредни легко нести со стороны. Видимо, все-таки люди не летают, как птицы. А все больше путешествуют из тупика в тупик. Из стойла на баррикады и обратно.

Хотя мечтать, правильно у нас говорят, вовсе не вредно. Мечта — она ведь не для того, чтобы сбываться. Для того чтоб не оскотиниться.

А Че Гевара жив. Над высоткой, где он пытался, но не смог заняться чиновничьей работой и поехал по миру дальше — экспортировать революцию, кружит одинокий ястреб.

И мир это знает. Маркетинг приспособил под себя бренд «Че» — вот и весь вклад революционной Кубы в сегодняшнюю цивилизацию. Она все-таки убийственно эффективна. В лавке для посетителей музея близ усадьбы Финка-Вихия, где Хемингуэй написал «Старика и море», нет ни одной его книги. Четыре путеводителя по Кубе, два десятка книг — все о Че и Фиделе. И куча постеров с поп-звездами — Че, Фидель, Хэм. Глобализация уже здесь, я опоздал.