Туркмения. Дух Туркменбаши. Два года после «главаря»

В Туркмении радуются возвращению просто нормальных отношений государства и населения — что людям платят за собранный урожай, что начали открываться Интернет-кафе, в школы вернулись закрытые Ниязовым предметы (например, иностранный язык), что на

Гигантская мечеть «Туркменбаши Рухы» (Дух Туркменбаши) поражает гулкой пустотой  — я оказался здесь в пятницу, в день традиционной совместной молитвы, но прихожан оказалось совсем немного: в здании, рассчитанном на 10 тысяч человек, собралось от силы несколько сотен.

Мечеть, поражающая размерами и золочеными куполами, выстроена в пригороде Ашхабада — отсюда родом бывший президент страны Сапармурат Ниязов. Рядом — мавзолей семьи Ниязовых, внутри можно увидеть пять захоронений, в центре — саркофаг покойного президента, провозгласившего себя Туркменбаши Великим (великим главой всех туркмен). Он покоится, окруженный родственниками, погибшими во время землетрясения 1948 года. У входа — почетный караул, во время смены туркменские ребята печатают прусско-советский строевой шаг.

«Это не Москва, где караул только один — в Ашхабаде несколько почетных караулов: у мавзолея, а также у ряда статуй Туркменбаши», — говорит прихожанин мечети Атамурад, заявивший, что сегодня «еще не так мало людей». О бывшем лидере страны Атамурад говорит неохотно, но он уверен, что Туркменбаши был великим человеком: «Все великие люди со странностями»

Уже на выходе из комплекса мечети я разговорился с другим прихожанином по имени Довлет: «Ниязов был обычный диктатор, хотя все говорят, мол, при нем был порядок, я его не люблю, хорошо при нем не было!» Спутница Довлета, услышав, о чем мы говорим, раздраженно цокнула языком и демонстративно отошла в сторону.

В этой разноголосице, как и в опустевшей, но сохранившейся мечети Туркменбаши, хорошо видны настроения в стране, избавившейся от восточного деспота, в которого превратился бывший советский номенклатурщик. Все, с кем мне удалось поговорить, ждут перемен, но и боятся их.

Мой собеседник Довлет главной переменой в стране называет выплаты крестьянам, которые начало делать новое правительство. «Крестьяне годами не получали ничего за собранный на их землях урожай, например, хлопка. Иногда им отдавали часть долга натурой — хлопковым маслом, но денег люди не видели. А в этом году заплатили!»

В Туркмении радуются возвращению просто нормальных отношений государства и населения — что людям платят за собранный урожай, что начали открываться Интернет-кафе, в школы вернулись закрытые Ниязовым предметы (например, иностранный язык), что на новых туркменских манатах не одно и то же лицо Туркменбаши, а портреты исторических героев Туркмении. Особое отношение к прессе, которую читают, выискивая ранее закрытые темы, как мы в свое время читали перестроечные газеты.

«Портрет президента не на каждой странице, да и язык совсем другой — ты не представляешь, какими эпитетами награждали твои коллеги покойного «»главаря»„“, — листает для меня главную русскоязычную газету страны «Нейтральный Туркменистан„“ и другие издания Тагандурды, предприниматель из Ашхабада. Он называет Туркменбаши „главарем“ и продолжает объяснять: „Вот в журнале статья про оперу, а ведь опера как искусство была закрыта при Туркменбаши — он его, видишь ли, не понимал!“

Тагандурды опровергает распространенное мнение, что, мол, адекватному поначалу первому секретарю ЦК КП Туркменской ССР Ниязову, ставшему президентом с распадом СССР, „зализало зад“ его окружение, что и привело к рождению диктатора. „Сапармурата с самого начала устраивал его культ — все чувствовали это“. Ниязов умер два с половиной года назад — в декабре 2006-го.

Но главное, что теперь волнует моих собеседников — это, что будет дальше. Перемены начались, но идут они медленно и поэтапно. Введение новых денежных купюр — без портрета Туркменбаши — объясняется вовсе не борьбой с культом личности, а необходимостью деноминации. Каждому иностранцу, приезжающему в Ашхабад, сообщают, что уже принято решение о переносе самого одиозного памятника „главе всех туркмен“ — где золоченый Ниязов крутится в сторону солнца. Но власти объяснили намерение перенести памятник невнятными архитектурными надобностями. Хотя часть статуй Ниязову все же сняли, а краска на других сильно облупилась, многие из них по-прежнему продолжают стоять.

Тагандурды иронизирует, мол, в российских газетах над туркменским лидером было принято смеяться, но давно ли в той, же Москве перестали сооружать памятники вождям и строить помпезные высотки, чтобы создать парадный фасад для бедной страны?

Мы разговариваем на смотровой площадке, оборудованной на той самой стеле, где стоит „вращающийся баши“ — прямо под его ботинками. Сверху вид на правительственный квартал с роскошным президентским дворцом, который местные сравнивают с индийским Тадж-Махалом, а также ряды новых жилых домов. Тагандурды привел меня сюда, чтобы показать: при всех отличиях эта парадная помпезность, как и почетный караул внизу башни, остались вполне советскими.

Мой собеседник полагает, что главная и самая трудная задача Туркмении — избавиться от советского прошлого. По его мнению, даже культ Туркменбаши, при всем азиатском оформлении, был вполне советским. Новый президент Гурбангулы Бердымухамедов, портреты которого висят в Туркмении в официальных учреждениях столь же часто, сколь портреты российского президента в Москве, назвал свой курс „новое Возрождение“.

Старый Ашхабад выглядит как обычный южный советский город. Только здесь гораздо оживленнее, чем на беломраморных новых площадях, напоминающих роскошные, но пустые декорации. Вот мальчишки играют в войну, колоритные старички о чем-то оживленно беседуют. Кое-где прямо во дворах установлены печи-тандыры, в которых женщины выпекают национальные лепешки.

„Сейчас очень интересный момент — страна застыла в ожидании нового. Мы пережили много разочарований, теперь полны новых надежд“, — говорит один из моих новых ашхабадских знакомых, который пригласил меня домой — попробовать домашнюю туркменскую кухню. По его словам, одна из главных надежд — что с новым президентом Москве удастся договориться, и жители Туркмении снова смогут достаточно свободно посещать Россию — сейчас россиянину в Туркмению и туркменистанцу в Россию попасть непросто — на пути стоят многочисленные визовые препоны. „Я хочу опять ездить в Москву, которая, говорят, тоже изменилась до неузнаваемости“, — усмехнувшись, резюмирует он.

Александр Крамской