Анатомия войны в Цхинвали. ФОТО и ВИДЕО.

Вот так движется по Цхинвали грузинская танковая колонна. Эти кадры нашли в мобильном телефоне погибшего пулеметчика. Этот солдат, впервые оказавшись на войне, испытывает эйфорию. Сейчас он стреляет по жилым домам.

Сознание пулеметчика не воспринимает происходящее как реальность. Бессмысленная жестокость — просто обратная сторона страха. Обратная сторона войны.

Южная Осетия. Блок-пост на въезде в Цхинвали. Десять вечера. Через два часа после того, как были сняты эти кадры, все эти парни погибнут. Им было не больше двадцати. Они были в хорошем настроении. Согласились сниматься. Атмосфера была вполне дружелюбная, почти мирная. Все, что от них осталось через два часа, это церковь, нарисованная на бетонной стене. Они надеялись, что рисунок защитит их. Не защитил.

Двенадцать ночи. Восьмое августа две тысячи восьмого. Работает батарея ракетной артиллерии «Град». Именно с ракетного обстрела грузинская армия начала войну на Кавказе. Цель южноосетинский город Цхинвали.

Эта ночь разделила тех, кто находился в городе, на живых и мертвых. Оператору телеканала «Интер» Юрию Романюку повезло. Он оказался среди живых.

Юрій Романюк, оператор телеканалу «Інтер»

Ну, выбирали место для того, чтобы человек вышел, дал интервью. То есть, для визуальной картинки промеряли свет и вот я выключил камеру, в смысле, сбалансировался, опускаю камеру и в этот момент от меня справой стороны свист и такой жесткий разрыв, я повернул голову и я не поверил 45:02. в это момент летит 3 мины, первые 3 мины, которые упали на территорию миротворческой части.

Вот сейчас репортеры бегут в сторону военной части.

Юра и журналист Руслан Ярмолюк успели добежать до бомбоубежища. Это их спасло. В тесном бункере от «Градов» уже прятались десятки людей. Было настолько тесно, что в течение многих часов людям пришлось стоять плечом к плечу. Бункер сотрясался от разрывов. Дети плакали, не переставая.

Юрій Романюк, оператор телеканалу «Інтер»

Дети, да, да. Причем, дети, я говорю, все время не успокаивались. Нельзя сказать, что они сидели спокойно. Вот только бомбежка, все, начинается вой. Причем ребенок-то плакал не от того, что он понимает, просто страшно, громкий звук, все это очень неудобно, если вам на ухо орать, вас раздражает, а ребенок просто, вот когда гром хороший долбанет, ты стоишь где-то на горе, вот понимаешь, что как-то нехорошо, вот это то же самое, только это постоянно, постоянно

Первый выстрел как я говорил, примерно без двадцати было двенадцать. вот, на этом таком импровизированном брифинге. Это был первый снаряд, и закончили стрелять где-то около пяти дня следующего.

От бомбоубежища до ближайших позиций «Градов» по прямой было не больше пяти километров. Идеальная дистанция для точной стрельбы. Одна установка – это сорок снарядов, бьющих одновременно по небольшому участку. Залп. Три минуты на перезарядку. И «Град» снова продолжает бить в одну точку. Артиллеристы хорошо знали план города и методично обрабатывали его по секторам. Вот таким они видели Цхинвали с окрестных высот.    

А вот так он выглядел в эпицентре ударов. Это здание местного парламента, вернее, то, что от него осталось. Здесь, в подвале, был бункер президента Южной Осетии. Вот его кабинет. Здесь он должен был находиться во время войны. Но его не было в городе. И потому он остался жив. В эту ночь здесь погибло полтысячи его соотечественников.

Вот этот жилой дом по соседству с президентом даже считался престижным до войны. На первом этаже была центральная городская аптека. Этим пожилым осетинкам их дом казался самым удобным в округе. Здесь они жили, здесь же и работали.

Первая осетинка

Что здесь было, все вокруг горело, вот от того дома вообще ничего не осталось.

Вторая осетинка

Дома моего нет, вот и все, что я успела с собой взять.

Первая осетинка

Сидели в подвале, «градами» нас обстреливали, там колонны такие бетонные, все ходуном ходило, я не знаю, как мы целыми остались.

«Град» был впервые использован в Афганистане. Реактивная установка могла выпустить одновременно сорок пушечных снарядов. После такого залпа на площади шесть гектаров не оставалось ни одного живого человека.

Союз вышел из Афганистана в восемьдесят девятом. Все были уверены – закончилась последняя война, настал мир. На самом деле ужасы локальных войн тогда только начинались. Жертвы афганской войны до сих пор страдают от ранений, полученных четверть века назад.  

Константин Антощук – во время войны в Афганистане командир роты. Подорвался на БМП во время боевой операции. Потерял обе ноги. 

Костянтин Антощук, інвалід Афганської війни

Я могу сказать, что еще когда меня выбросило из БМП, и я лежал возле гусеницы, я своими ранеными руками пробовал ноги оттащить. По одной ноге, у меня подозрения не было, ну, просто ранение, и все. По другой, по хрусту в колене, я понял, что у меня, ну, наверное, будет, ну, очень плохо.

Такое ранение это двойной шок. Болевой и психологический. Только единицы могут с ним справиться.

Костянтин Антощук, інвалід Афганської війни

Ну, новость, конечно, очень тяжелейшая. Но я почему-то подумал не о том, что, как, насколько мне будет трудно без ног идти по жизни. Я подумал, первая мысль была: «Ну, придется распрощаться с сапогами. Сапоги я не любил носить, и мне уже больше не придется носить». Вот. Вторая: «Ну, носки не придется стирать». Ну, а дальше, уже начал думать, что надо думать о том, как себя поднять, как выйти из этой ситуации.

Такими, как ротный Антощук, с тяжелейшими ранениями, на Родину вернулись тысячи людей. Многие из них, выжив на войне, умирали в госпиталях, в Союзе. Отправляясь на войну, все они были уверены – с ними такое никогда произойти не может.

Леонід Сидорчук, інвалід Афганської війни

Вот этот момент я очень хорошо помню, потому что по этому месту, я несколько раз прошел. Где-то не третий раз это сработало подо мной. И я почувствовал удар такой обжигающий. И, смотрю, земля переворачивается. Это не земля переворачивалась, это я падал.

Леонид Сидорчук – во время войны в Афганистане механик-водитель БМП. При взрыве мины ему оторвало ногу.

Леонід Сидорчук, інвалід Афганської війни

И мое тело пронизала боль, какая-то непонятная, ужасная или адская. Я посмотрел на свои ноги, и я помню, что при взрыве, где-то, что-то должно оторвать, то есть, ноги. Смотрю, у меня одна нога есть, то есть, сапог есть. А другого сапога не могу найти, как-будто у меня туман в глазах. Когда рассеялся, я увидел, что сапога второго нет. И когда ко мне ребята подошли, оказали первую медицинскую помощь, я помню тех ребят, которые на коленях возле меня были, они плакали». А я их спрашивал: „Это сон или наяву?“ Я не мог смириться с этим состоянием.

Подрыв на мине это лишь один из сотни возможных вариантов гибели на войне. Человек двадцать четыре часа в сутки в ожидании смерти. Сознание меняется. Появляется шестое чувство, предчувствие опасности.

Это „Грач“, штурмовик Су-25 российских ВВС. Сейчас он заходит на цель и открывает огонь. Цель — оператор Дмитрий Монархов и журналист Артем Шевченко. Оператор понял, что жить им осталось недолго. Но камеру не выключил. 

Ж: “Дима, ты не выключал камеру?”

Д: “Конечно!”

Предчувствие смерти обмануло Дмитрия. К счастью. Снаряды легли в полсотне метров. Если бы летчик взял чуть левее, гибель была бы гарантирована. Почему он решил открыть огонь по журналистам, останется загадкой.  

Дмитро Монархов, оператор телеканалу „Інтер“

Мы находились в этот момент буквально метрах в пятидесяти от того места, где он стрелял. Мы находились под бетонным прикрытием, старая автобусная остановка.

Это было самое неправильное решение, которое можно принять в подобной ситуации. Бетонное строение было идеальной целью. Самолет ушел на разворот. „Если он ошибся“, — думал оператор — „значит, обязательно вернется“.

Дмитро Монархов, оператор телеканалу „Інтер“

Дело в том, что после первой очереди почему-то очень сильно захотелось оттуда убраться. Мы не знали, вернется он или нет. Поэтому мы сидели и ждали, ну, параллельно вели съемку. Если честно, у меня были причины, по которым я это снимал. Дело в том, что я пытался своим коллегам объяснить, что отсутствие информации, это неправильно. Для того, чтобы делать нормальные репортажи не нужно именно лезть в эти горячие точки, не зная что нас там ждет. И дабы я не выглядел пустомелей, я снимал это видео для того, чтобы потом ткнуть их в этот материал и сказать: „Ребята, вы очень рискуете, вы очень рискуете“. У каждого есть семьи, у каждого есть дети. Ну, на мой взгляд никакой репортаж не стоит человеческой жизни.

Подсознание человека, который находится в „горячей точке“, проигрывает возможные варианты развития событий. И останавливается на наиболее вероятном. Выживает тот, кто доверяет интуиции, а не инструкции. На Афганской войне солдаты этому учились очень быстро. Чувство опасности не покидало их даже во сне.

Валерій Гринчак, інвалід Афганської війни

Были в Чарикарской долине, на армейской операции, и вот мне снится сон, что мы идем где-то колонной, где-то по ущелью, и падает камень, падает на солдата.

Валерий Гринчак – Герой Советского Союза. Во время войны в Афганистане командир разведроты. В результате подрыва потерял обе ноги.

Валерій Гринчак, інвалід Афганської війни

На второй день мы идем колонной, и впереди танки, „шилки“, и мы с ними. Подрывается подрыв под машиной, под правым, а сверху десант стоит. И от брони вот этот осколочек подлетает вверх, и падает ему по ноге, бьет этого солдата, за которого мне снилось, что на него с ущелья камень попал.

Обостренное, болезненное чувство опасности не оставляет инвалидов Афганистана и по сей день. Они с трудом привыкли к физическим увечьям. Но душевные травмы не залечат никогда. Все это еще предстоит пережить жертвам новой войны.

Война на Кавказе была самой короткой в истории человечества. За пять дней этой маленькой войны случилось все то, что обычно происходит на большой.

Девятое августа. Грузия. Гори. Российские Су-25 бомбят танковый батальон на окраине города. Но летчики промахнулись. Три из четырех сброшенных бомб легли между жилыми домами. Спасать людей из огня бросили грузинских гвардейцев. Но военные ничего сделать не смогли.

Георгій Роква, капітан Нацгвардії Грузії

Мы не можем зайти туда, пока пожарные работают. Но уже около 10 мертвых перевезли.

Среди двадцати погибших только мирные жители.

Чем совершеннее оружие, тем чаще от него гибнут те, кто не воюет. Высокоточная война – это миф. А реальность – вот она. Эти жилые дома – все, что разрушили в Гори бомбардировщики. Для тех, у кого девятого августа здесь погибли родственники, именно эти дома стали эпицентром войны. Те, кто выжил, думают сейчас, что им повезло. Но их мучения будут продолжаться. Многие месяцы им предстоит скитаться. Они будут жить в этом палаточном лагере до самых холодов. Получать паек. На завтрак одно яйцо, одну сосиску и хлеб на двоих. То же самое на ужин. Они это тоже жертвы авиаудара.       

А эти дети впервые за несколько день спят на кроватях. По другую сторону линии фронта. Два дня под бомбежкой. Потом эвакуация в Россию. По дороге автобус с детьми попал под обстрел. Повезло, все остались живы. Их забрал к себе в дом шофер Эдик Маниев. Он несколько раз ходил на автобусную станцию и забирал к себе беженцев по алфавитному списку.

Едік Манієв, водій вантажівки

Не бросать же людей. Мы гостеприимные люди. Для нас не имеет значения, грузин, осетин, русский, украинец. Кто пришел в твой дом, тот твой гость. Так у нас заведено на Кавказе. У него на подворье уместилось десять семей. Регина Джиоева вывезла из Цхинвали троих своих детей.

Регина Джиоєва, учителька

Я не знаю, я не хотела уезжать из города, и, вот, с двухмесячным ребенком попала под обстрел. Это невозможно передать, это ужас. А двое старших, им четыре и пять лет, с ними что-то такое происходит, молчат, ни с кем не хотят говорить, я не знаю, когда это закончится.

Ее муж остался в Цхинвали. Был ранен. Его успели отвезти в госпиталь. А здесь уже была целая очередь из тех, кто „на операцию“. Раненых оперировали в подвале. По верхним этажам била артиллерия. Врачей на всех не хватало. Медикаментов и продуктов – тоже. Хирурги три дня оперировали не переставая, без сна, без отдыха. Валились с ног. Не хватало места. Раненых стали укладывать вдвоем на одну койку. На исходе третьего дня войны больных кормить было нечем.                     

Юрій Романюк, оператор телеканалу „Інтер“

То, что я видел в госпитале, это пара булок хлеба, причем давали старикам. Давали пожилым людям, потому что молодые покрепче организм. А вода была у них из ванны. Вот они эту воду вычерпывали, потому что другой воды просто не было.

А вот так журналистов угощали в соседнем подвале. Все лучшее гостю. Девушка, которая сейчас разогревает еду на спиртовке, работала официанткой в одном из лучших ресторанов Цхинвали. Последних гостей обслуживала за несколько часов до начала войны.

Обстрелы продолжались. Военные приказали отключить телефоны. „Артиллерию наводят по мобильной связи“ — сказали они.

Юрій Романюк, оператор телеканалу „Інтер“

Кстати, солдаты сказали, был такой Володя по связям с общественностью, он сказал: „Отключайте мобильные телефоны, снимайте батарейки, отсоединяйте аккумуляторы, чтоб ничего не было“. Кстати, после того же мобильного телефона. Была барышня, которая поговорила, она не успела спуститься вниз, это, прошли, ну, полторы-две минуты, и накрыло так, что ощущение было, что весь бункер будет братской могилой.

И все же, журналисты нарушили приказ не включать телефоны. Как только затихла стрельба, они, не сговариваясь, отправили домой „прощальные“ SMSки. Если бы в этот момент их запеленговали, они и в самом деле могли стать прощальными.

Юрій Романюк, оператор телеканалу „Інтер“

Я знаю за Руслана sms, когда, — у него дочь, — он написал „воспитай“, жене написал sms „воспитай хорошо дочь“. То есть, ну, такой момент, он мне сказал это потом, когда мы были, когда были в безопасности. Вот эти все откровения пошли только тогда, когда мы все сидели, и ничего не угрожало.

Вот таким они увидели город, когда закончился обстрел, и они, наконец, выбрались из подвалов. Опасность миновала, думали журналисты. Но они ошибались. Нейтральный статус журналиста здесь не работал. Только что закончился бой. Автоматы еще не успели остыть в руках ополченцев. Для них Руслан и Юра прежде всего были украинцами. Гражданами страны, продававшей оружие в Грузию. Этого парня зовут Роберт. Он был первым, кого журналисты встретили на разбитой улице.    

Юрій Романюк, оператор телеканалу „Інтер“

Аж оцепенел этот парень. „Это ваши танки?! Ваш „Град“?“ Я понимаю сейчас, что человек, который вот вот вышел из боя, все еще, грубо говоря, оружие еще горячее, и эта неадекватность такая в глазах. Я стою, говорю, „Стоп, стоп“. Мы с Русланом давай уговаривать. „Мы не торгуем оружием. Вот это украинские танки, но“, — говорю, — „мы не торгуем“. Наступила такая пауза. Но это миллиграммновение надо было пережить.

Роберт взял себя в руки. Через минуту он говорил почти спокойно. О том, что его люди подбили БТР с грузинскими журналистами.

Роберт, командир групи диверсантів

Они, в принципе, любят посадить на броню журналистов и так красиво въезжать в город, чтобы те снимали, и чтобы „пиариться“. Вот двое сидели на броне и снимали. И как раз по нему и ударили гранатометом. Но это было не здесь, в другой части города, они там на БРДМе ездили.

Армейское снаряжение едва не стало причиной гибели еще одной съемочной группы с другой стороны. Мимо брошенных грузинских позиций Дмитрий Монархов и Артем Шевченко направляются в сторону Цхинвали. В бронежилете журналист чувствует себя в относительной безопасности. Но он уже на прицеле. Через полчаса осетинский ополченец арестует их и отведет в город. В тот момент, когда съемочная группа переходила линию фронта, — он собирался открыть по журналистам огонь. Человек в армейском бронежилете на войне автоматически становится мишенью.

Дмитро Монархов, оператор телеканалу „Інтер“

Наш журналист был в бронежилете. И вот, ополченец, он представился Игорем, он нас вел, он говорит, что нашему журналисту очень сильно повезло, потому что вот именно его он держал на прицеле. Потому что принадлежность к армии, в общем-то, очень заметна.

Журналистов ведут в город для того, чтобы проверить документы. Подозрительным было стечение обстоятельств. Люди с другой стороны, в армейском снаряжении, украинцы. Их привели в Комитет госбезопасности Южной Осетии.

Дмитро Монархов, оператор телеканалу „Інтер“

На крыльце сидел типично рязанского вида “Ваня”, без знаков различия, но в тельняшке спецназа. Курносый, светловолосый. Наш, российский “Ваня”, но когда он нас увидел, на вопрос, не с НТВ ли мы, вот когда узнал о том, что мы с Украины, взглад его моментально изменился, настроение у него испортилось, была команда “На землю, руки за голову!” Настроение осетин в корне изменилось. То есть, было видно, что руководил ими именно вот этот российский “Ваня”.

Все произошло очень быстро. Не успели они опомниться, как оказались на земле, вниз лицом. У журналистов конфисковали все, вплоть до шнурков, и очень жестко допросили.

Дмитро Монархов, оператор телеканалу „Інтер“

Когда нас положили лицом к земле, я слышал крики каких-то людей, ну, как бы: „Остановитесь! Что вы делаете! Не позорьте себя!“ Я не знаю, кто это был, но даже в их лагере были какие-то разногласия. Потому что были крики о том, что это журналисты, это не военные. Скорее всего, всем этим спектаклем руководил российский спецназ, все зависело от того, как они сочтут нужным с нами поступить.

Когда все выяснилось, их отпустили. Проводили до линии фронта. Деньги и мобильные телефоны не вернули. Оставили себе и тот самый подозрительный армейский бронежилет.

Дмитро Монархов, оператор телеканалу „Інтер“

Ну, была произнесена фраза „Ты знаешь, нам он нужнее. Считай это нашим трофеем“.

В эти дни в Цхинвали и без журналистского бронежилета было полно трофеев. Американское оружие, новенькое, со склада, едва пристрелянное. Натовские радиостанции, с мощным, качественным сигналом. Простреленные насквозь „тойоты“ и „лендроверы“. Модернизированные танки, которые десятками свозились на рембазу. То, чем гордилась грузинская армия и то, на чем она сюда приехала, перешло в руки победителей. А победителей не судят.

Эти двое решили поживиться тем, что осталось в брошенном грузинском доме. На войне как на войне. Без мародеров не бывает. Приказ осетинского командования за грабежи расстреливать на месте. Однажды его даже привели в исполнение. Но мародерство не прекратилось. Грабители только стали более осторожными.  

Ополченець

Гори, иди сюда, блядь, дай сюда, блядь, камеру!

Іноземний журналіст

Они выглядели, как осетинские ополченцы, начали требовать „Давай сюда ключи от машины!“ А потом начали стрелять и почти попали. Они стреляли по земле, иначе меня с вами тут бы не было. Пришлось бежать. К счастью, я быстро бегаю.

Грузинские села выжигают. Официальная позиция осетин: „Это дело рук неизвестных“. Поджигателей еще ни разу не поймали. Вот идет осетинский спецназ. Зачищает анклав. За ними поднимается дым. Горит пустой грузинский дом. Хозяева ушли, взяли с собой самое необходимое. Домашнюю живность бросили. То ли рассчитывали вернуться, то ли времени на сборы не было. Это месть, по этническому принципу. Неписаный кавказский закон „Око за око“. Впрочем, почему только кавказский? Жажда мести подогревала и войну в Афганистане. 

Федор Панов – хирург. Один из лучших советских военных врачей. Оперировал в Афганистане с первых дней войны.

Федір Панов, військовий лікар

Это наш военнослужащий, который и нарушил, может быть, приказ командира. Они остановились в Кундузе и пытались зайти в лавку и купить себе что-то. А в то время, когда они рассматривали в окошко товары эти, в это время один из местных жителей кирпенем ударил солдата по голове и разрубил ему голову. Ему оказали помощь, привезли к нам в госпиталь, и пострадал там рядом стоящий прапорщик.

Солдата спасти не удалось. А прапорщик остался жив. После операции он вернулся в строй, но вернулся другим человеком.

Федір Панов, військовий лікар

Он вернулся, но, видимо, все-таки последствия были, и все-таки возникли они на психологическом таком уровне. Он приехал в Афганистан с мыслю такой: „Пока всех не порешу, то есть, пока не перебью всех душманов, да, не вернусь отсюда!“

„Душман“ на фарси означает „враг“. У этого слова был и другой смысл. Чужой. Любой афганец в местной одежде — потенциальный душман. Чужой всегда враг. Так проще на войне.  

Цхинвали. Пулеметчик стреляет по живым мишеням. Все, кто попадает в поле зрения, для него чужие, враги. Сейчас он открыл огонь по машине. Она уходит от очереди. Вот видно, как слева от колонны горит „легковушка“.

Эта машина была битком набита людьми. Цхинвальцы из города бежали целыми семьями, кто как может.

Юрій Романюк, оператор телеканалу „Інтер“

И делали ходки какие-то, чуть ли ни на крышах ехали. Люди там по шесть, по восемь человек в легковых машинах, руки, ноги, что называется, из форточек торчали, они, ну, как, вот такие колеса были, знаешь? На бреющем полете, все машины уходили.

Михаил Кайдан, майор в отставке, прошел войну в Афганистане. Один из лучших инструкторов по стрельбе, консультант по различным видам вооружений.

Михайло Кайдан, ветеран війни в Афганістані

Легкобронированная цель, допустим, бронетранспортер БТР-60, БТР-70, у него броня около четырех миллиметров, она пробивается даже таким винтовочным патроном. Пулемет двенадцать и семь калибра гарантировано ее пробивает.

Не просто пробивает. Прошивает насквозь, как пустую консервную банку. Показательный случай времен Иракской войны. Вот так выглядит БТР советского производства после пулеметного обстрела. Людей внутри разрывает в клочья. По БТРу стреляли обычными пулеметными патронами. Такими же — по „жигуленку“ в Цхинвали. У семьи беженцев внутри машины не было шансов.

А это – та самая улица, по которой шла танковая колонна. Инструкции у танкистов были четкие – в городе не осталось ни одного гражданского, все, кто вам встретится, это боевики. Вот по этому дому тоже стрелял грузинский пулеметчик.

Ж: Я вижу, по воротам стреляли?

О: Стреляли, когда они по улице проходили, говорили: „В этом доме никто не живет“. И потом начали стрелять, а мы уже думали, что все мы погибли, чудом спаслись, не знаю.

Этой женщине просто не повезло. Ее дом был по дороге к штабу миротворцев. Именно туда и направлялась колонна грузинской бронетехники.

Юрій Романюк, оператор телеканалу „Інтер“

Один из самых таких жутких моментов был тогда, когда на территорию воинской части заехал танк и просто начал палить, причем, без разбора, и там началась такая суета непонятная. Что делать?

Снаряды ложились все ближе и ближе к бункеру, в котором прятались десятки людей. Один точный выстрел, и всем этим людям конец.

Т-72 один из лучших современных танков. Это основной танк в армиях всех стран бывшего Союза. На Т-72 стоит самая мощная танковая пушка в мире.

Михайло Кайдан, ветеран війни в Афганістані

Даже если выстрелить холостым выстрелом по обычному многоэтажному жилому дому, то он разрушится до основания. Нормальный дом, типа „хрущевки“ пятиэтажной или частных домов, начисто будут разрушены выстрелом такого крупного калибра.

Танкист уверен в том, что он непобедим. Но мощная машина становится беспомощной на узких улицах. Люди внутри этой стальной коробки стоимостью миллион долларов – почти смертники. В условиях городского боя танк продержится в среднем три минуты. Одно удачное попадание из гранатомета, и от экипажа не останется ничего.

Михайло Кайдан, ветеран війни в Афганістані

Вот сейчас в танке вроде много всяких механизмов. Довольно насыщенный объем. Значит, там, немножко попросторнее становится, потому что часть деталей уничтожается взрывом и пожаром, а часть плавится, то, что было алюминиевое. Ну, и на днище тогда лежит слиток из алюминиевых и свинцовых деталей вперемежку с гарью, тряпками и остатками того, что было в танке.

Гарь и тряпки – это все, что остается от экипажа.

За несколько часов городского боя в Цхинвали было подбито восемь танков. Они стали местной достопримечательностью. Возле танков назначали место встречи. На их фоне фотографировались. Выбор у танкистов, которые первой колонной вошли в город, был невелик. Быстрая смерть в бою, или плен.       

Зурабу Аратанашвили, на первый взгляд, повезло. Смерть его миновала. Он попал в плен. Зураба вместе с товарищем держат не в тюрьме, а в обычном доме. У хозяйки сын тоже в плену. На другой стороне.

Зураб Аратанашвілі, військовополонений

Ж: Как с Вами обращаются?

З: Нормально. Хорошо обращаются.

Ж: Чем кормят?

З: Чем они кушают, то и нам дают.

Ж: Не бьют?

З: Нет.

Вот сейчас происходит обмен пленными. Противники передают друг другу фамилии заложников. Потом договариваются о месте обмена. Меняют целые группы, список на список. Сначала тяжелораненые, потом все остальные. Зураба нет в этих списках. Он не хочет возвращаться. Дома его ждет трибунал.

Зураб Аратанашвілі, військовополонений

Ж: Я знаю, что Вас, что Вы стреляли по своим. Как это было?

З: Стреляли?

Ж: Ну, Вы стреляли по грузинским позициям?

З: Да, мы стреляли.

Ж: Как это было?

З: Да, ну, сказали прямо так: „Стреляй“. И стрелял.

У Зураба не было выхода. Либо стрелять, либо самому быть расстрелянным. Многие из тех, кто называет Зураба предателем, на его месте поступили бы так же. Его взял в плен вот этот человек, полевой командир Казбек.

Казбек, польовий командир

К: Приезжаю, смотрю, танк стоит в центре города. Подхожу, и там начинают рвать на куски мужика. Я подбежал „Что случилось?“ „Взяли“, — говорят — „грузинский танк“, смотрю, танкист в шлеме прямо, такой рыженький, низенький, пузатенький, я его раз ударил по затылку, потом пацаны „Оставь, оставь, он нам нужен, нужен“ — говорят — „мы поедем, там стреляют в конце города“. Он, говорят, согласился нам пострелять. Посадили его, он, бедненький, трясся весь, положили его, в танк посадили и вперед, прицепили знамя и вперед, мы тоже за ними, смотрим, десять выстрелов сделал.

Ж: По своим?

К: По своим. Свой танк подбил один.

Просто забавный случай на войне. Будет о чем вспомнить. На войне снимаются на память до тех пор, пока она не сломает жизнь. Вряд ли Зураб захочет вот так фотографироваться.

Он с ужасом ждет тот день, когда его будут менять. Но возвращаться придется. Осетинка, в доме которой он живет, хочет обменять Зураба на своего сына.

Этих людей большая политика сделала врагами. Теперь, когда они оказались под одной крышей, лицом к лицу, они снова стали людьми.

Мирослава Бітулаєва, жителька села Хетагурово

Б: Ну чем можем тем и кормим и сами что едим, они тоже это едят. Я сама больная женщина, как могу им делаю вот это. И пищу, делаю все. И воду ношу.

Ж: Обозлились, наверное, на них?

Б: Нет, никакой злости не держим, никто их не бьет, лишь бы наших военнопленных тоже выпустили и держали, как мы их держим.

Эти люди дождались мира. Так им кажется. Но после войны мир никогда не наступает. Такова любая современная война.

За войной приходит время террора. А террористы не признают никаких правил ведения войны. Впрочем, разве только они?

Международные законы, конвенции, обычаи войны. Все это для тех, кого отправляют на смерть. Кто думает, что война это игра. А в игре гибнут только плохие парни. Те, кто с другой стороны. Думал ли этот парень, что сам окажется среди „плохих“? Это была не его игра. Настоящие игроки никогда не показываются на поле боя.