Лукашенко снова понравился россиянам

Лукашенко намеревался изменить восприятие своего образа на Западе. Но в результате добился, кажется, успеха у аудитории, которую вовсе не считал целевой, – на Востоке. В России.

Дипломатический язык анонимных источников порой бывает полон нюансов, тонкость которых не доступна лучшему журналистскому перу. «В практическом плане Александр Лукашенко на встрече в Сочи вопроса о кредитах не поднимал», – сообщил такой источник информагентствам, и лучше действительно не скажешь. С тем же основанием, кстати, какой-нибудь другой анонимный источник мог бы отметить: в практическом плане Дмитрий Медведев не ставил вопроса о признании Белоруссией Абхазии и Южной Осетии…

Визит Лукашенко легко счесть просто очередным, так он ездил в Барвиху и Кремль еще в ельцинские времена, а уж Бочаров Ручей он, надо думать, знает не хуже, чем окрестности собственной резиденции в Дроздах. В некотором смысле визит и в самом деле рядовой, в конце концов, отношения Москвы и Минска с самых братских времен развивались в режиме контрапункта между ельцинским «пусть сначала Шеремета отдаст» и путинскими вариациями на тему мух и котлет.

И войны эти громыхали не хуже нынешних молочных. И даже легкий шантаж, на знаменитой тросянке (так именуют в Белоруссии неповторимую смесь провинциального русского с провинциальным белорусским) декламировавшийся как «а я на Запад, если чего, уйду», тоже всегда был частью жанра. Никто не верил, но таков был сам жанр, в котором все, начиная с этого братства, было наоборот, поэтому всерьез никто к таким вещам не относился. Белоруссия не могла без России, но и Россия не могла без Белоруссии, потому что режим славянского благоприятствования открывал перед партнерами такие возможности, что даже обиды и подозрительность («Я знаю, сколько вы на самом деле через нас нефти провозите», – в сердцах иногда выдавал экспансивный белорусский президент, который иногда и в самом деле чувствовал себя исключительно диспетчером) не могли испортить радости взаимного симбиоза.

Этот симбиоз продолжает диктовать ритмику этой внутривидовой любви-ненависти. Просто, как в любом саспенсе, напряжение растет по совершенно объективным и не зависящим от автора мотивам. Ровно в тех местах, где и были завязки сюжета. И не зря, пусть как анекдот, пусть с чувством профессионального долга, эксперты рассматривали вариант серьезной вестернизации Лукашенко. Действительно, забавно смотрится и мальчик Коля на аудиенции у папы Римского, и посоветовавший для улучшения имиджа Лукашенко этого мальчика Колю показать народу английский пиарщик Тимоти Белл. Собственно говоря, вся политическая выучка белорусского президента, в которой он нуждался, сводилась к знанию того, что нужно посылать сигналы. Он и посылал. Кстати, Тимоти Белл в штатном расписании больше не значится. Это, надо полагать, тоже сигнал, так удивительно совпавший во времени с легким движением минского маятника обратно на восток, в сторону Сочи.

Однако за всем этим имеется один нюанс, который ни Белл, ни сам Лукашенко, скорее всего, не планировали.

Лукашенко намеревался изменить восприятие своего образа на Западе. Но в результате добился, кажется, успеха у аудитории, которую вовсе не считал целевой, – на Востоке. В России.

Нельзя сказать, чтобы Кремль уж очень старался окончательно прописать Лукашенко в том списке, в котором Ющенко уже не слишком отстает от Саакашвили. Наоборот, Лукашенко сам сделал все, чтобы выглядеть таким же недругом Москвы. Он ведь не только ездил в Ватикан, он демонстративно дружил с Киевом и столь же демонстративно не враждовал с Тбилиси. Он словно шел на шокирующее обострение, возможно догадываясь, что куда большим шоком для россиян будет именно эта его новая дружба, в которой он, как явствовало из контекста, совершенно не виноват.

Лукашенко, как тиран искренний и не отягощенный идеями, все всегда говорил прямо. 15 лет назад он сформулировал тезис, который белорусам тогда приходилось разъяснять даже россиянам: вертикаль власти. Белоруссия была диковинкой, защищать ее могли только коммунисты. Как-то все привыкли к тому, что общей страны уже не будет, почитатели Лукашенко по мере роста цен на нефть стали выглядеть таким же анахронизмом, как и он сам, и его возможное соперничество с Ельциным на фоне преемника стало выглядеть скверным анекдотом.

А потом все вдруг случилось одновременно. И цены перестали расти, и оказалось, что ничего особенного в Лукашенко по сравнению с россиянами и нет. Просто выяснилось, что к той закономерной форме государственности, основанной на вертикали власти, можно придти с разных сторон. И это получившееся в итоге среднее достигнуто всеми и почти синхронно, и эти все сегодня переживают мучительный кризис симбиоза в рамках ли ОДКБ, ЕврАзЭс или СНГ в целом. Но Лукашенко на их фоне уже ничем не выделяется, он растворился в токах вертикалей, которые когда-то открыл – для себя.

И Россия, и Белоруссия теперь – как сообщающиеся сосуды, аллегорией которых остается все та же нефть, здесь добываемая, туда транспортируемая, там перерабатываемая, по-братски всех заинтересованных участников здесь и там обогащающая. Все уравновесилось, и то, что у белорусов экспорт подешевел сильнее и сильнее подорожал импорт, и то, что молоко обречено литься исключительно на восток, – это детали и частности, общую картину не меняющие. У россиян фактическая национализация того, что было когда-то приватизировано, чем они очень гордятся, сравнивая себя с Белоруссией. У белорусов медленно пробуждающаяся готовность к некоторой распродаже – загадочным образом западные инвесторы просачиваются даже в белорусскую деревню. Такова формула всеобщего выравнивания, еще более тесное сплочение в рамках одного вида и, соответственно, внутривидовая беспощадная борьба.

Но образ «батьки» снова засверкал для россиян. Уже и зарплаты вполне соизмеримы с российскими, а дороги лучше, и, как говорят те, кто там побывал, порядок, и, выходит, никакой он не захребетник.

У Лукашенко крепкая власть, и тандем с Россией. И, наконец, Россия со всеми ссорится, а он ссорится только с Россией и, выходит, не очень в этом и виноват.