The Guardian: Европа движется к пропасти

Кто может спасти меня от европессимизма? Впервые за несколько десятилетий состояние европейского проекта вызывает у меня столь глубокую депрессию. Еврозоне грозит смертельная опасность. Европейская внешняя политика продвигается вперед со скоростью пьяной улитки. Центр силы смещается в сторону Азии. Традиционные моторы европейской интеграции либо заглохли, либо едва шевелятся. Европейские лидеры переставляют шезлонги на палубе «Титаника», читая всему остальному миру лекции об океанской навигации.

Кризис еврозоны только начинается. Рынки облигаций не убедил даже гигантский бэйлаут для Греции, решение о котором было принято на прошлой неделе. Единственное, что они восприняли позитивно, — это готовность Европейского центрального банка к началу скупки правительственных бондов еврозоны, но правительству Греции или Португалии заимствования обойдутся гораздо дороже, чем правительству Германии. Один ведущий стратег по облигациям говорит мне, что он видит две альтернативы: либо еврозона движется к фискальному союзу, означающему дальнейшую потерю суверенитета государств-членов и резкое снижение дефицита, вызванное этим внешним ограничителем, либо более слабые государства-члены объявляют дефолт — оставаясь в еврозоне или покидая ее. В этот момент начинается еще более активный, чем сегодня, переток капитала из слабых стран в сильные: то есть из еврозоны в прочие государства, а в рамках нынешней еврозоны — в Германию.

Внутриполитическая и внешнеполитическая сторона обоих этих вариантов довольно жестока (в Греции — в буквальном смысле слова). Напряженность будет нарастать не только в европейских обществах, но и в отношениях между европейскими государствами. Недовольство в Германии, центральной державе континента, будет расти при любом сценарии: и если Германия поставит жесткие условия фискального союза, взяв на себя риски других правительств, и если пустит ситуацию в Греции или Португалии на самотек, что приведет к продолжению бегства капитала в Германию. В самом лучшем случае, если вновь сработает старая «запросно-ответная» модель интеграции посредством кризиса, Европа на все ближайшие годы будет занята решением своих экономических и финансовых проблем.

Отношение существующих и зарождающихся великих держав XXI века — от Соединенных Штатов и Китая до Бразилии и России — к притязаниям Европы на роль единого крупного игрока на мировой арене уже близко к презрительному. Минимальное соглашение, достигнутое на прошлогоднем саммите в Копенгагене по изменению климата — как известно, Европа претендует на роль лидера в этой области — было подписано США, Китаем, Индией, ЮАР и Бразилией. Европы даже не было в зале.

Копенгаген был звонком будильника, который не разбудил Европу. Две фигуры, избранные ЕС в качестве представителей на мировой арене, почти совершенно неизвестны за пределами Европы. Во время недавней встречи в оксфордском Сент-Энтони колледже, международный обозреватель New York Times Томас Фридман (Thomas Friedman) съязвил, что он не узнал бы председателя Европейского Совета, «даже если бы он сел мне на колени». Новый Верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Кэтрин Эштон (Catherine Ashton) может оказаться эффективным бюрократом в Брюсселе, но, общаясь с тамошними чиновниками, понимаешь, как сложно будет создать европейскую внешнеполитическую службу.

Пекин, Москва, Нью-Дели и Вашингтон не будут ждать затаив дыхание. У них другие приоритеты. Соединенные Штаты Барака Обамы заняты прежде всего собственным государственным строительством, затем Ближним Востоком и Китаем. Новый премьер-министр Британии заслуживает телефонного звонка от президента и лестного упоминания об «особых отношениях», но у Обамы нет сентиментальной привязанности к старому континенту. Европе он задает вопрос «Что вы можете сделать для нас сегодня?» Новые конфигурации сил в мире обозначаются такими акронимами как БЮИК (Бразилия, ЮАР, Индия, Китай), БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай) и ИБСА (Индия, Бразилия, ЮАР). Кое-что из этого предвещает будущие события, которые могут не произойти, но на рынке геополитики, как и на финансовых рынках, ожидания являются вполне реальным фактором.

Европейский Союз остается крупнейшей экономикой в мире. Он обладает огромными ресурсами жесткого и мягкого влияния, которые в настоящее время гораздо крупнее, чем у зарождающихся великих держав. Но нынешние тенденции против него, и он наносит удары, несоразмерные своему весу. Если он по-прежнему хочет изменять мир в интересах своих граждан, ему нужно сокращать разрыв между своей потенциальной и реальной силой. Он этого не делает. Почему?

В течение более чем 50 лет после 1945 года у европейского проекта было пять мощных движущих сил. Ими были: память о войне — глубоко мотивирующая личная память вплоть до поколения Гельмута Коля и Франсуа Миттерана; советская угроза Западной Европе и желание народов Центральной и Восточной Европы освободиться от советского господства и обрести свободу и безопасность; поддержка Америкой европейской интеграции в ответ на советскую угрозу; желание Федеративной Республики Германии вернуться в европейскую семью народов и добиться поддержки объединения Германии своими европейскими соседями; и, наконец, Франция, стремившаяся стать общеевропейским лидером. Все пять движущих сил либо исчезли, либо значительно ослабли.

Вместо этого у проекта появились новые обоснования. Среди них глобальные вызовы — такие как изменение климата и глобализированная финансовая система — во все большей степени оказывающие прямое воздействие на жизнь наших граждан, и зарождение великих держав многополярного мира. В мире гигантов хорошо быть гигантом самому. Но логическое обоснование, интеллектуальный аргумент — это не то же самое, что эмоциональная движущая сила, основанная на непосредственном личном опыте и ощущении реальной угрозы. В сегодняшней Европе этого ощущения нет. Для большинства европейцев качество жизни никогда не было столь высоким. Они не понимают, насколько радикально должна измениться ситуация для того, чтобы остаться прежней.

Чтобы объяснить это всем европейцам — поэтическим языком «крови, пота и слез» — нужен новый Уинстон Черчилль. Вместо него у нас есть Ангела Меркель, Николя Саркози, Сильвио Берлускони, а теперь — Дэвид Кэмерон. Британское коалиционное правительство, состоящее из либералов и консерваторов, делает обнадеживающе конструктивный старт в Европе. Во вторник Джордж Осборн проглотил в Брюсселе предлагаемую директиву по хеджевым фондам со всей учтивостью английского путешественника викторианской эпохи, съедающего в бедуинском шатре тарелку овечьих глаз. (Британское правительство еще надеется на то, что директива будет доработана в Европейском Парламенте). Сегодня и завтра Кэмерон совершит первые зарубежные визиты в качестве премьер-министра к своим новым коллегам в Париж и Берлин. Но даже если Британия не намерена стать европейским тормозом, которым ее хотело бы видеть большинство депутатов-консерваторов, то вряд ли она будет мотором.

Так откуда же должна прийти динамика? Не знаю. Я ее не вижу. Да, у нас уже не раз случались приступы европессимизма; на моей памяти они были всегда. Каждый раз Европе как-то удавалось выбраться из трясины и сделать еще один шаг вперед. У всех глобальных конкурентов Европы есть свои проблемы. Лет через десять историки, возможно, оглянутся назад и посмеются над европессимизмом 2010 года. Но только если сегодня Европа проснется и поймет, какой мир ее окружает.

Европа, просыпайся!