Иран 30 лет спустя: имела ли смысл революция?

Во вторник Иран готовится отпраздновать 30-ю годовщину революции, и многие из тех, кто вышел на улицы Тегерана в 1979 году, испытывают разочарование. Хотя когда они были студентами, их действия потрясли мир, способствовали уходу американского президента

Восторг многих участников событий тех лет сменило разочарование.
Во вторник Иран готовится отпраздновать 30-ю годовщину революции, и многие из тех, кто вышел на улицы Тегерана в 1979 году, испытывают разочарование. Хотя когда они были студентами, их действия потрясли мир, способствовали уходу американского президента Джимми Картера и подняли волну революционного восторга, которая полностью изменила Ближний Восток, вдохновляя боевиков в Ливане, на оккупированных территориях (Палестинская автономия) и в Ираке.

Когда аятолла Хомейни вернулся в Тегеран, Хамид Реза Джалипур точно знал, что ему делать. Активист студенческого движения, он раньше использовал время заточения в шахских тюрьмах, чтобы распространять революционные памфлеты и организовывать протесты своих однокурсников против властей. Вместе с 1,5 тыс. товарищей он направился в аэропорт, чтобы присоединиться к почетному караулу, который охранял возвращающегося клерика от контрреволюционеров.

«Это было волнующее событие, — вспоминает он. — В аэропорт пришло столько народа, что мы потеряли друг друга в толпе. Это было похоже на человеческое море, и мне удалось только мельком посмотреть на имама через окно автомобиля».

В тот зимний день на улицы вышло почти 3 млн человек, что положило конец режиму шаха Мохаммада Реза Пехлеви, который двумя неделями ранее был вынужден покинуть страну с позором.

Иран на перепутье

Почти за один день самый надежный союзник Запада в мусульманском мире, где толпы людей поднимают вверх кулаки, скандируя: «Смерть Америке», превратился в неистового и постоянно меняющего свой курс врага. «Революционные настроения были очень искренними и находили отклик у населения, — рассказывает Ибрагим Язди, который в революционном государстве занимал пост министра иностранных дел и заместителя премьер-министра. — Иначе и быть не могло при той политике, что проводил шах и иностранные государства, его поддерживающие».

«То, что происходит сейчас, — это катастрофа, — говорит Махмуд Дельхасте, один из молодых солдат, первыми отреагировавших на призыв Хомейни дезертировать из шахской армии и присоединиться к революционному движению. — Многие люди сожалеют о своем участии в тех событиях».

Через несколько месяцев после завершения революции эйфория исчезла, и конкурирующие между собой группировки начали свирепую борьбу за власть в стране.

И все-таки, несмотря на триумфальные кадры видеохроники 1979 года, которые в последние дни бесконечно транслируются по государственному телевидению, 30 лет спустя Иран стоит на перепутье. Каждую пятницу самые яростные сторонники революции все еще собираются в Тегеранском университете, чтобы поднять вверх кулаки против США — «большого дьявола», но в городе страсти уже улеглись. За закрытыми дверьми собираются семьи, чтобы посмотреть на иранских поп-звезд, которых показывают по телевидению, и улыбки теледив доходят до них через контрабандные спутниковые тарелки из Лос-Анджелеса, который сотни тысяч иранских иммигрантов называют «Тегеранжелесом».

Этим летом люди должны определить будущее Махмуда Ахмадинежада. На всеобщих выборах его противником станет Мохаммад Хатами, его предшественник на посту президента, который в течение восьми лет боролся с властью консерваторов, чтобы сделать страну более демократичной и открытой.

Им предстоит помериться силами в ключевой момент, когда президент США Барак Обама предложил Ирану шанс поставить точку в потенциально опасной конфронтации по поводу ядерной программы страны путем диалога. Если Обама добьется успеха, то его усилия приведут к установлению добрососедских отношений. В случае провала Иран и США могут вступить на тропу войны, поскольку страны Запада попытаются не допустить, чтобы Тегеран получил технологии производства ядерной бомбы.

С другой стороны, непонятно, будут ли выборы справедливыми. В иранской политической системе кандидатов отбирает комиссия из консервативных церковников, которая часто не допускает реформаторов до выборов.

Что чувствовал Хомейни

Шах боролся за власть практически до самого конца. Дельхасте знает это из первых рук, поскольку за два месяца до начала революции он стоял на одной из тегеранских площадей, когда солдаты шахской армии открыли огонь по протестующим.

«Внезапно началась стрельба, и мой инстинкт подсказал мне, что надо бежать ближе к тротуару, но люди падали друг на друга, стараясь спастись, — рассказывает он. — Когда стрельба закончилась, я оглянулся и увидел, что многие остались лежать на земле. Я подумал, что они просто испугались, и начал кричать им, чтобы они вставали. Потом я увидел кровь».

В этот день, известный как «черная пятница», погибли сотни мирных демонстрантов. Для Дельхасте возвращение Хомейни означало радостное освобождение от режима шаха, который тратил несметное количество нефтедолларов, получаемых страной в 70-е годы, чтобы удовлетворить собственное тщеславие и стремление к роскоши, тогда как сотни жителей деревень все еще не имели электричества.

Когда Пехлеви выделил $100 млн на празднование 2500-й годовщины правления шахов в Иране (основание его собственной династии датируется всего лишь 1925 годом), то народный гнев был направлен не просто на него, но и на Америку и Великобританию.

За многие годы до революции две западные державы помогли шаху удержать власть с помощью государственного переворота, направленного против популярного у народа премьер-министра. И все это ради того, чтобы заручиться поддержкой Ирана в годы холодной войны и защитить свои интересы по отношению к иранской нефти. Они продолжали поддерживать шаха вплоть до падения его режима.

Аятолла Хомейни, которого называют отцом иранской революции, сделал ставку на ограничение иностранного влияния. «Он был таким человеком, что заставлял людей любить его, — поясняет Джалипур, который встречался с аятоллой за несколько месяцев до революции. — Он был стариком, но его лицо сияло, и все радовались, встретив его».

Как вспоминает репортер ВВС Джон Симпсон, который летел на одном самолете с аятоллой, этот образ не всегда был таким. «Я взял интервью у Хомейни во Франции, где он обошелся со мной очень холодно, но с яростью нападал на своих врагов. Тогда он по крайней мере был очень вежлив со мной, — говорит Симпсон. — Но когда мы начали с ним беседовать в самолете, он просто не обращал на нас (журналистов. — «Газета») никакого внимания. Я спросил его на фарси, стараясь говорить как можно более вежливо, не ответит ли он на некоторые вопросы, а он просто отвернулся к окну ».

Когда другой журналист на борту самолета спросил, что Хомейни чувствовал, возвращаясь на родину, тот грубо сказал: «Ничего».

Одной революции было достаточно

К середине 1979 года непрочный альянс между сторонниками Хомейни и официальным правительством, возглавляемым светским президентом Банисадром, дал трещину. Когда США разрешили шаху въехать в страну для медицинского освидетельствования и он покинул свое укрытие в Египте, это перевернуло все с ног на голову.

Студенты в ярости атаковали американское посольство в Тегеране. Они захватили американских дипломатов и потребовали, чтобы им выдали шаха. Кризис с захваченными заложниками, который длился последующие 444 дня, поразил мир. Его кульминацией стала неудавшаяся попытка их освобождения, когда два американских вертолета разбились в пустыне во время пыльной бури. Это унижение привело к поражению Картера перед Рональдом Рейганом, которому удалось добиться освобождения заложников в день его инаугурации.

В Иране Хомейни использовал кризис с заложниками для вытеснения противников религии. Теперь у власти стояли только его сторонники.

Но кровь, которую пролили спецслужбы шаха, снова полилась рекой, когда революционеры боролись за власть. «На одной демонстрации люди начали в нас стрелять, — вспоминает Дельхасте. — Я не мог в это поверить даже после того, когда убивали революционеров. В ту ночь по радио зачитали имена 14 человек, которых казнили. Это происходило теперь каждую ночь, и так в течение месяцев. Иногда сотни человек погибали за одну ночь».

Поскольку государственная машина давала сбой, возникали революционные комитеты, которые должны были следить за всем, начиная от преступности и кончая моралью. Идеологическая корректность ценилась выше, чем административный опыт, и студентов назначали на высшие посты в государстве. Бывший студент-активист Джалипур стал губернатором курдского города.

Вскоре после этого иракская армия Саддама Хусейна вторглась на территорию Ирана, ввергнув обе страны в адскую восьмилетнюю окопную войну. Сотни тысяч молодых людей (многие из них были революционерами, сражавшимися за освобождение от шаха) встретили мученическую смерть на раскаленной от жары равнине или замерли в горах вдоль границы с Ираком.

Теперь, через 30 лет, Джалипур признает, что за революцию пришлось заплатить страшную цену.

«Реформа лучше, чем революция, но иногда революции все же случаются, — говорит он. — Иранцы ждут демократизации, но я надеюсь, что она станет результатом реформ. Одной революции было достаточно».