Что общего у российского премьера с арабскими монархами

Показателен ли арабский опыт для России? Вряд ли. Значит, есть только один способ объяснить, почему Путин должен оставаться у власти до 2024 года: менталитет. В первую очередь, конечно же, менталитет самого Путина.

Это так здорово, что национальный лидер способен не только сыпать цифрами по бумажке, но и импровизировать на общие темы, пишет Григорий Голосов на сайте Slon.ru.

Вот в Копенгагене сказал, что вокруг Ливии – монархические государства, так что у Каддафи просто не было выбора, кроме как изобрести «новую монархию». Монархия, заметил Путин, «в целом отвечает менталитету населения и практике, которая там сложилась».  Там – это в регионе, к которому принадлежит Ливия. Разные комментаторы сразу же стали писать, что вокруг Ливии – среди ее соседей – ни одной монархии нет, а есть как раз в Дании.  

Действительно, датчане посмеялись. Но не будем придираться к мелочам. Вовсе не обязательно ограничиваться странами, имеющими с Ливией общую границу. Тогда какой именно более широкий регион имелся в виду? Тут могут быть три версии: одна географическая (Ближний Восток) и две культурные – мусульманский мир и арабские страны. Географическую версию отвергнем сразу, потому что сказанное Путиным явно не относилось к Израилю. У мусульманской версии – слишком уж широкий охват, от Магриба до Индонезии. Значит, остается арабская.

Есть 18 международно признанных государств, которые можно считать арабскими в том смысле, что там большинство населения говорит на этом языке. Это Алжир, Бахрейн, Египет, Ирак, Иордания, Йемен, Катар, Кувейт, Ливан, Ливия, Мавритания, Марокко, Объединенные Арабские Эмираты (ОАЭ), Оман, Саудовская Аравия, Сирия, Судан и Тунис. Почти половина из них, 8, действительно сохраняют монархический строй. По большому счету, стало быть, Путин прав: арабский мир – это один из самых монархических регионов мира. Соперничать с ним по этому параметру Европа, где из 44 стран только 12 монархий, не может.  

Впрочем, нужно пойти дальше и признать, что Путин имел в виду вовсе не европейские монархии (он и сам отметил, что «не по датскому образцу»), а монархии, так   сказать, настоящие, то есть с концентрацией  реальной власти в руках монарха. И тут он прав: из 8 арабских монархий 6 – абсолютные или почти абсолютные, и только в двух (Иордании и Марокко) существует некое подобие конституционализма, но и там власть монархов весьма велика. Ни в одном другом регионе мира такой концентрации абсолютизма больше нет.  

Впрочем, причины такого положения вещей не особенно загадочны и, чтобы их раскрыть, вовсе  не обязательно использовать загадочное слово «менталитет». Гораздо полезнее другое слово, которого В. В. Путин тоже отнюдь не чуждается – «нефть». Конструкция современной арабской абсолютной монархии совершенно прозрачна. Монарх и его семья получают нефтяные доходы. Они такие огромные, а население такое маленькое, что царственному семейству хватает не только на собственные нужды, но на то, чтобы распределять остаток довольно-таки толстым слоем среди полноправных граждан. Им, счастливчикам, даже работать не надо. Это для мигрантов. Понятно, что такое общественное устройство мало располагает к переменам.

В тех арабских странах, где нефти либо нет, либо существенно меньше в расчете на душу населения, монархий осталось немного. В Иордании королевская власть – пусть и со скрипом – все еще держится, опираясь на страх коренных жителей страны перед мигрантами из Палестины. Каким-то чудом монархия смогла пережить серию военных заговоров и бунтов в Марокко. По большому счету, политические режимы в этих двух странах близки не к нефтяным оазисам Аравийского полуострова, а к другому весьма распространенному до недавнего времени типу арабского государственного устройства – электоральному авторитаризму. То есть их можно поставить в один ряд с Алжиром, Египтом, Йеменом, Суданом и Тунисом.  

Реальная загадка арабского мира состоит не в том, что там сохраняются монархии – этот ларчик открывается просто, – а в том, что там нет, да и почти никогда не было, демократии. В этом смысле арабский мир уникален. Сегодня демократия стала универсальным феноменом, охватила почти все страны Европы и Америки, распространилась в Африке и Азии. А в арабском мире – все нет и нет. Объясняют это по-разному и, действительно, часто используют в качестве подсказки «менталитет». А поскольку никто толком не знает, что это такое, то часто переводят стрелки на ислам. Дескать, плохо совмещается с демократией.

Когда-то считалось, что с демократией вообще совмещается только протестантизм. Потом, под давлением фактов, пришлось признать, что может получиться и у других христианских вероисповеданий. После войны японцы и индийцы доказали, что вера в Христа – тоже не совсем обязательное условие. Мусульманская версия этой теории продержалась дольше всех. Но и она устарела. Турция и Индонезия, Бангладеш и Сенегал – не идеальные демократии (да и где они, идеальные-то?), но вполне соответствуют минимальным критериям. Честные выборы, свободы объединений, слова и собраний – все это там есть.

Из арабских стран, однако, с демократией после войны  экспериментировали только Сирия и Судан, недолго и не очень успешно, да Ливан (но тут надо признать, что арабы-христиане, составляющие значительную часть населения этой страны, отличаются от прочих).   Возможно, это имеет отношение к «менталитету», не знаю. Вполне определенно могу сказать только то, что долговечности арабских диктатур очень способствовала «холодная война».  

С легкой руки Н.С.Хрущева, который сделал Ближний Восток одной из арен глобального противостояния, многие арабские страны оказались в советском лагере и принялись строить «социализм». Причем если с плановой экономикой у них не очень получилось, то однопартийную систему советского типа они позаимствовали легко и в полном объеме. Тут все сошлось: стремление сохранить власть, ненависть к США и к Израилю и некоторый социальный реформизм. Именно к этой когорте арабских правителей принадлежит Каддафи, который до психического сдвига, приведшего к изобретению «джамахирии», руководствовался египетскими образцами.

Потом «холодная  война» закончилась, но арабские диктаторы устояли. Этому очень помогло то, что египетские лидеры заблаговременно сориентировались, из злейших врагов Израиля попытались – и во многом успешно – стать в глазах США гарантией его выживания. Именно тогда была изобретена страшилка о том, что в случае демократизации арабы немедленно устроят сплошной Холокост. А потом подоспела и угроза исламского экстремизма. После 9.11.01 это стало главным аргументом. От однопартийных систем пришлось отказаться, но электоральный авторитаризм оказался вариантом, приемлемым и для арабских диктаторов, и для Запада.

Показателен ли арабский опыт для России? Вряд ли. Конечно, нефть у нас есть, но на 140 миллионов маловато. Особенно если учесть, что у нескольких тысяч из них аппетиты такие, что позавидуют и шейхи. Так, как в Эмиратах, стало быть, не получится. Можно было бы поиграть во внешнюю или внутреннюю угрозу. Пропагандисты пытаются, да вот беда: хорошего внешнего врага, вроде Израиля у арабов, нет. США – неправдоподобно, да и кому из российского начальства надо с ними ссориться? Нужна ведь защита российских инвестиций в американскую недвижимость и иные активы. А Грузия – мелковато.  

С внутренней угрозой – сплошная путаница. То ли это либералы, то ли русские фашисты, то ли кавказские террористы. Причем настаивать на какой-то одной из этих версий трудно, а когда их отыгрывают одновременно, то получается неубедительно.  Значит, есть только один способ объяснить, почему Путин должен оставаться у власти до 2024 года: менталитет. В первую очередь, конечно же, менталитет самого Путина.