Беларусь, Россия и Украина — три страны, три политические модели

Все познается в сравнении, и с появлением трех отдельных славянских государств их граждане не устают сравнивать жизнь в каждой, пытаясь понять, где лучше.

 Сравнивать можно по разным показателям, в том числе и по модели политического устройства, сильно влияющей на образ жизни.

Жесткая вертикаль государственной иерархии

Несомненно, это Беларусь. “Бацька” Александр Лукашенко — явно “король Солнце” в стране болот и лесов. У него нет соратников, есть только подчиненные, а также народ, служить которому и призван “бацька” со своей командой. Если уж использовать термин “империя” как эталон идеальной пирамиды государственной власти, то Беларусь — ее классический образец. Все сколь-либо значимые решения “бацька” принимает сам, и парламент в этой схеме, орган даже не совещательный, а одобрительный, — миниатюрная копия народа, который поддерживает и одобряет решения “бацьки”.

Совещается “бацька” совершенно с другими людьми, известными только узкому кругу. Чиновники, даже очень умные, в такой схеме не должны иметь своего лица, а если имеют, то обязаны носить политическую паранджу. Государственная машина империи безлика по определению, иначе — конец империи с ее строгой иерархией. “Тайны мадридского двора” есть, но писать о них можно лет через сто. Персона императора — это и есть государство, и никто не может явно стоять рядом или между ним и народом.

Для того чтобы эта модель бесперебойно работала, надо соблюдать главное условие: не допускать высокой концентрации политических и финансовых ресурсов у других лиц или групп. Если возникают центры такой концентрации, независимые от императора, — ждите проблем.

Наглядный пример — так называемая феодальная раздробленность. Как только светские или церковные чиновники, представлявшие государя на местах, обретали большую финансовую, административную и судебную независимость от центра, они тут же стремились стать самостоятельными правителями, превратив власть императора (короля и т.п.) в фикцию.

Затем следовало юридическое закрепление. Поскольку о праве наций на самоопределение в Средневековье не знали, то сеньоры, или на нынешнем языке — олигархи, довольствовались тем, что брали с короля бумагу, в которой он обязывался не нарушать их прав сбора налогов, суда и т. д. на подвластных им территориях. Новые государства провозглашали редко, лишь когда в сеньоре текла голубая кровь какого-нибудь королевского дома.

Это условие тщательно соблюдает Лукашенко. В Беларуси нет олигархов ни от власти, ни от бизнеса. Кадровая политика в госаппарате под жестким контролем президента, и пиар чиновников в стиле “мэр посадил дерево” недопустим. В результате вряд ли кто вспомнит фамилии глав парламента и правительства Беларуси. Открывать свои частные фирмы чиновникам тоже не дают, а потому создать ресурс, независимый от государства, нельзя. Частный бизнес допустим, но только для очень проверенных лиц. Его размер и деятельность — под строгим контролем.

Как и в любой имперской модели государства, действует стандартное идеологическое обоснование, которое в белорусском варианте выглядит так: “Бацька” любит народ, народ любит “бацьку”. Полная имперская идиллия. В Российской империи это звучало витиевато: самодержавие, православие и народность. Суть та же: глава государства — отец родной всего, слегка бестолкового народа.

Разумеется, в Беларуси есть оппозиция. Без нее сейчас нельзя, обвинят в политическом каменном веке и тирании. Если в Средневековье оппозиция тайно сходилась по кабакам, лесам и дворцам вельмож, то теперь ее зазывают на выборы. Иная культура. Поэтому оппозиция в Беларуси есть, и некоторые уверяют: “бацька” ее тайно поддерживает, чтобы не портить свой имидж и обеспечить через нее приток валюты в страну.

Классическая модель империи оппозицию не предусматривает, поскольку двух мнений об устройстве мира быть не может. Император всегда прав, остальное — происки врагов страны. Если во власти вдруг возникают разногласия, то решать их следует без огласки, в узком кругу. Но сейчас оппозиция обязательна. И эту проблему решили методом империй.

Те уже давно столкнулись с фактом, что их население неоднородно — есть разные этносы и религии. Чтобы избежать раскола империи по этим признакам, национальную и религиозную принадлежность объявляли частным делом подданных. Им разрешали носить национальные костюмы, готовить национальные блюда и чтить своих богов, а евреи могли даже не работать по субботам, если это устраивало их нанимателей. Турки, правда, облагали христиан особым налогом, но взамен освобождали от воинской службы. Эти различия считались не столь существенными, чтобы о них спорить, главным было добросовестное исполнение подданными своих обязанностей перед империей.

Языковые различия, до момента широкого проникновения письменности в быт, обычно серьезных проблем не вызывали. На каком языке ведут свою бухгалтерию торговцы, государству было безразлично, а свои распоряжения оно было вынуждено доводить до населения через глашатаев на понятном ему языке, если хотело, чтобы его правильно поняли.

Пока империи неукоснительно соблюдали эти правила, не отдавая предпочтения какой-либо нации или религии, они были внутренне устойчивы. Как справедливо заметил Мирослав Попович, Османская империя рухнула, как только турки осознали себя нацией, к тому же титульной. Их примеру быстро последовали арабы, армяне, курды и славяне, заговорив о неравенстве своих прав в империи.

По примеру империй прошлого Лукашенко приравнял на практике политические воззрения граждан к религиозным — они тоже стали их частным делом. Можно молиться на Ленина или на Путина с Бушем, но строго в отведенных местах, вдали от глаз. На повседневной жизни политические взгляды отражаться не должны, а тем более на управлении государством и организации общества. Положение политической оппозиции в Беларуси очень напоминает положение религиозных сект при наличии государственной религии: их терпят, но проявиться не дают. Тем самым удается соблюсти формальное требование к западной модели государства: оппозиция есть, но влиять не может.

Размытая вертикаль государственной иерархии

К этой модели власти все более эволюционирует Россия. Огромная территория, исторические условия появления и федеративное устройство изначально уже не позволяли эффективно реализовать в ней имперскую модель, как в Беларуси. Максимально Россия приблизилась к ней в начале второго президентского срока Владимира Путина, после чего начался плавный отход. Хотя в массовой культуре, прежде всего в кинематографе, тема ностальгии по России царской по-прежнему культивируется, и неуклюжая попытка протащить Николая II на первое место как имя России тому яркий пример. Желающих видеть РФ вторым изданием Российской империи хватает, но время не то.

Это осознает и нынешнее руководство РФ. После того как крупный бизнес поставили на место, взяв под всесторонний контроль, возникла новая проблема. Точнее, проблема старая — бюрократия. Имперская модель относительно эффективна в размерах Беларуси или Франции, но на больших пространствах утрачивает свою монолитность. Как говорится, количество переходит в качество.

Большое государство неизбежно требует больше чиновников на душу населения, чем обычно. Если добавить всевозрастающее число сфер человеческой жизнедеятельности, которые лихорадочно пытаются регулировать современные государства, то бюрократия в России обречена расти астрономическими темпами. Специализация и разделение труда внутри современных структур управления еще более стимулируют этот рост. Угрожающе разбухающая база законов делает юриста обязательной единицей в штате любой конторы и предприятия. Даже переложив заботы по организации производства на новоявленную буржуазию, Российское государство продолжает увеличивать армию своих чиновников. В целом все происходит в полном соответствии с законом Паркинсона — бюрократические структуры стремятся к своему расширению. Необходимость контроля их деятельности плодит новые структуры и ведет к появлению контролеров за контролерами.

Это неизбежная дань за удовольствие управлять всем из единого центра. В итоге бюрократия превращает императора в свою марионетку. Добровольная отставка Бориса Ельцина, как и нынешняя рокировка, — проявление ее всесилия. В отличие от Беларуси, центр в России утратил монополию власти, хотя сохранил все ее атрибуты и помпезно их оформил. Власть оказалась разделенной между разными ведомствами или группировками бюрократии, и даже всесильная ФСБ утратила часть своего могущества. Решения, принимаемые одним ведомством, саботируются другими, и каждое ведомство ведет собственную политику в своих интересах. В этих условиях возникла даже специфическая форма демократии, которую можно назвать “демократия для бюрократии”. Все остальные из нее исключены, но зато сами чиновники увлеченно пикируются между собой, и если внимательно приглядеться, то в российском политикуме кипят столь же нешуточные страсти, как и в украинском, периодически выплескиваясь в СМИ. Даже без учета борьбы под ковром, этом вечном спутнике бюрократии, доступной для наблюдения лишь изнутри системы.

Властный центр, затратив огромные усилия на достижение максимума централизации, неожиданно для себя превратился в заложника бюрократии и теперь лихорадочно ищет ей противовес в общественных организациях, подражая неправительственным структурам Запада. Пока получается чисто по-российски — административно-неуклюже. В свою очередь бюрократия пытается интегрировать и приспособить для собственных нужд все эти новации центра, переработав общественные организации в свои филиалы. Отчасти это напоминает борьбу королей с феодалами, но теперь король вынужден бороться со своим же аппаратом.

Парламентская оппозиция в этой модели — всего лишь продолжение чиновничьих группировок. Именно бюрократия составляет ее социальную базу. И играет она по тем же правилам межведомственной борьбы, но более шумно. Российская буржуазия, на которую делает ставку Запад, сама продукт жизнедеятельности бюрократии и, подобно буржуазии царской России, в целом лояльна к власти и пересматривать действующие правила игры не желает. Ее вполне устраивает гарантированная норма прибыли, а как получить от чиновников нужные законы и лицензии она тоже знает. Зачем что-то менять? Поэтому у “несогласных” те же перспективы, что и у белорусской прозападной оппозиции, — долгое прозябание на грантах, пока что-нибудь глобально не изменится.

Незарегистрированная Национал-большевистская партия Эдуарда Лимонова — дань исторической традиции. В России обязательно должна быть для юношей подпольная партия, овеянная романтикой революции. В остальном нацболы большие монархисты, чем сам король, и выполняют ту же роль громоотвода, что и партия Витренко в Украине. Они могут даже потеснить выдохнувшегося Жириновского, если зарегистрируются.

В целом государственно-политическая модель России сейчас вошла в фазу динамики, в отличие от статичной Беларуси, но без политической революции, как в Украине.

Поиски в Украине

После обретения независимости формирование структуры государства в Украине шло в общем направлении большинства постсоветских стран — к имперской модели. Революция 2004 г. прервала этот процесс. Но эту революцию нельзя еще считать законченной. Она не решила ни одной из стоящих перед страной задач и так и не отправила бандитов в тюрьмы. Не появилась и новая модель системы государственного управления, несмотря на разговоры о гражданском обществе, административной реформе, расширении полномочий местного самоуправления, отделении бизнеса от власти и тому подобном.

Зато обозначилось несколько тенденций, между которыми наблюдаем борьбу.

Несмотря на соглашение всех сторон об ограничении власти президента, достигнутом в стенах парламента в 2004 году, тенденция к реставрации в Украине имперской модели упорно присутствует. В настоящий момент ее активно пытается реализовать Секретариат Президента, сломав немало копий в 2006—2007 годах в борьбе с новым законом о Кабинете министров, согласно которому центр власти перемещался к премьеру. Во главе иерархии вновь намереваются поставить императора-президента. Если этот пост сохранится за Виктором Ющенко с его психологическим типом либерального барина, то Украина будет очень похожа на Россию времен Ельцина. В начале такой эволюции страна собственно уже и находится. И если Путин, став президентом, увешал Москву лозунгами, что он освободил Россию от ельцинских олигархов, то по этой аналогии нынешние претенденты в Украине уже могут обещать освободить ее от “любих друзiв”.

Тенденция, имевшая место в 2006—2007 годах, перенести центр власти на премьера (а теоретически допускалось, что императором может стать и глава Верховной Рады) пока несколько ослабла. Полемика на тему: лучше парламентско-президентская или президентско-парламентская республика? оставила массу украинцев безучастной. Титул императора ей безразличен, суть власти от этого не меняется, и вопрос быстро свелся к персоналиям. В целом существующая на нынешний момент модель политического режима в Украине во многом близка к российской модели размытой иерархии.

Но в Украине, в отличие от России, нет достаточно сильного центра, а противоборство внутри бюрократии вылилось не в закулисную борьбу ведомств и служб, а в их публичное противостояние, усиливаемое наличием партийных структур. Все движения в ее станах очень быстро становятся достоянием гласности. Министерства, суды, госадминистрации и органы самоуправления стали инструментами этой борьбы. Кадровые ротации затрудняют складывание устойчивых групп бюрократии по ведомствам, и они формируются по принципу личных связей и партийных симпатий. Борющиеся группировки все активнее втягивают в политику народ, рисуя радужные перспективы, давая частные обещания и применяя административно-финансовый ресурс. Финансовые группы тоже стали самостоятельным действующим лицом в украинском политикуме. Обозначили себя территориальные и профессиональные объединения. Шире и глубже влияние других стран на украинский политикум.

Оппозиционность стала действенной, хотя с уверенностью можно утверждать лишь две вещи: народ находится в оппозиции к власти и западная модель разделения властей в Украине не приживается. Это и к лучшему. Вполне очевидна более современная тенденция к ограничению власти государства в пользу общества, но насколько она будет реализована — покажет время. Украина, как и Россия, в динамике, но более интенсивной, поскольку здесь процесс был запущен не только сверху, но и снизу.