Сталин — мультфильм, придуманный Коминтерном

Улыбающийся Сталин держит на руках девочку в матроске: эта икона с 1936 года наводнила Советский Союз и весь коммунистический мир, ее воспроизводили все: журналы, открытки, плакаты, скульптуры, учебники и даже карамельки.

«Осчастливленным» ребёнком была Геля Маркизова, дочка Ардана Ангадыковича Маркизова, наркома земледелия Бурят-Монгольской Автономной Советской Социалистической республики; на фотографии, опубликованной в «Правде» 30 января 1936 года, она, как и все, кажется счастливой. Фотография была сделана официальным фотографом Кремля Михаилом Калашниковым. Несколькими днями ранее, 26 января, когда Сталин принимал делегатов от Бурят-Монголии, маленькая Геля преподнесла коммунистическому диктатору букет цветов сразу после того, как её отец был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Сталин, повествует хроника, подарил по тому случаю Геле проигрыватель и золотые часы, пишет «Il Giornale» (Италия).

Но фотография, вновь опубликованная несколько месяцев спустя, первого мая, в «Известиях» по случаю праздника трудящихся, была отретуширована: Сталин и девочка на ней одни, и на следующих фотографиях, использованных с пропагандистской целью, лицо ее отца превратилось в тёмное пятно. Почему? Он и в самом деле исчез, и маленькая Геля, которой было шесть лет, стала сиротой: отца расстреляли как «врага народа», а мать, депортированная в лагерь в Туркестане, как считалось, отравилась. Но личико Гели продолжало быть символом счастья в «совершенном мире» коммунистической России в руках Сталина.

Это один из примеров тесных связей, существовавших между весельем и террором в коммунистическом режиме, описанные в книге Джан Пьеро Пиретто (профессор русской литературы в Миланском университете — прим. пер.) «Глаза Сталина», посвящённой советской «визуальной культуре» во времена ленинского преемника. «Жить, — говорил сам Сталин в 1935 году, — стало лучше, товарищи, жить стало веселее». Изображение единого и счастливого общества совпало с началом, как раз в январе 1936 года, «Великого террора», начавшегося серией громких процессов против «врагов народа», начиная с высших руководителей, которые вместе с Лениным основали КПСС. Психоз в СССР, окружённом капиталистическими странами и наполненном изнутри шпионами и предателями, выражается изображением справедливого общества, которое нужно защитить, то есть контролировать, сверху и из центра. Взгляд Сталина возвышается над всеми и над всем и объединяет всё народонаселение.

Лицо советского тоталитаризма отличается от нацистского, и различие состоит именно в том, каким образом преподносят себя их лидеры. Насколько Гитлер в своих длиннейших речах доходил до крика, настолько Сталин был сдержанным и почти лаконичным. Насколько Гитлер стрелой летал из одного места в другое, настолько Сталин казался почти неподвижным: стоя или сидя — он почти всегда находился в одном и том же месте, в центре, как бы крупным планом: на Красной площади, в Кремле, в кабинете — его личной норе. По сути: насколько Гитлер представлял собой безумный вызов индивидуализма и личной силы воли, настолько Сталин подавал себя как орудие естественного, при этом объективного и беспощадного процесса — Истории.

Поэтому  бесстрастное «спокойствие», доходящее до статичности, становится центральной категорией в представлении фигуры Сталина историками, режиссёрами, писателями, актёрами и иллюстраторами. И именно на «спокойного» лидера, который не оставляет места для личной импровизации, уверенный в правильности своих тезисов и неотвратимости победы, будут походить все его преемники в Москве и его имитаторы в руководстве различных коммунистических партий у власти или в оппозиции после «десталинизации». Чувство «превосходства», и поныне существующее у некоторых левых, восходит именно к этому сталинскому «спокойствию», которое полагало себя воплощением Добра и Будущего. С одной стороны смешной-коррумпированный-фашистский антикоммунист, а с другой — серьёзный-аскетичный-антифашистский коммунист — вот мультфильм, придуманный в двадцатые годы Коминтерном, который сюрреалисты, экспрессионисты и неореалисты вместе с «ангажированными» комиками, судьями и журналистами продолжали рисовать в последующие десятилетия.

«Сталинистская визуальная культура» распространилась далеко за пределы советских границ, а потом и за «железный занавес», затронув значительную часть интеллигенции, даже западной. «Настоящий сталинизм — заметил Витторио Страда (профессор русской литературы в Венецианском университете Ка„Фоскари и автор семитомной истории руской литературы — прим. пер.)  — был не советским явлением (в СССР не быть сталинистом было, в любом случае, невозможно), а европейским, потому что в Западной Европе, по крайней мере, после Второй мировой войны, было вполне возможно попытаться заняться чем-то другим “. А Виктор Заславский жаловался, что, в частности, в Италии историография „не знала об „обратном“ сталинизме, то есть консервативном влиянии европейских левых на советское руководство“. Жестокие и нелиберальные аспекты советского общества были всем известны и разоблачались начиная с двадцатых годов. Тем не менее, от Тольятти до Берлингуэра бесстрастно утверждалось о „превосходстве“ коммунистических режимов над западными демократиями.

За последние двадцать лет, прошедших после после падения Берлинской стены, в Италии много говорилось о разнице между коммунизмом  власти и коммунизмом в оппозиции. Конечно, жить в Италии — совсем другое дело, чем жить в Москве. „Как здорово находиться в Италии, мистер Тольятти“, — так в 1962 году американский президент Джон Ф. Кеннеди в садах Квиринале (резиденция Итальянского президента — прим. пер.) приветствовал секретаря КПИ Тольятти, который стоял перед ним у „шведского стола“ и онемел, утратив „спокойное“ выражение лица, не в состоянии отреагировать на американскую улыбку, которая намекала на те годы, которые лидер итальянского коммунизма провёл в Москве.

Источник: «Голос России»