Украина — не Грузия. Почему у них получилось то, что никак не получается у нас

Похоже, сакраментальный вопрос: «Почему Украина — не Грузия?» — сегодня уже почти никого не интересует. По крайней мере, в СМИ время от времени найдешь статью на эту тему, да и то на уровне общих мест, трюизмов.

 Ну, не пошли в Украине после 2004 года реформы, а в Грузии после 2003 года — пошли. Почему? — исследует в своей статье на Украинском тиждне Сергей Грабовский.

Ну, без всякой вооруженной интервенции с северо-востока в Украине состоялся промосковский государственный переворот — а Грузия выдержала русский натиск, выстояла. Ну, грузины живут в небольшой стране, которой легче управлять, а украинцы — в одной из крупнейших в Европе, попробуй тут обуздай строптивые регионы. А еще обычно называют консолидированность грузинской нации — мол, она старше украинской, куда более однородная, Грузию не заселяли выходцами из других советских республик. Наконец, грузинам повезло — у тех оказалось более вменяемые руководство, тогда как украинцам достались неэффективные лидеры.

Все это справедливо. Только вряд ли простое перечисление факторов поможет найти вожделенный ответ. Потому следует заглянуть в глубину процессов, в сущность явлений национально-политической жизни (сосредоточимся на нем, ибо экономические моменты — это производные от более существенных).

Действительно, грузины — более консолидированы, более сознательны своей грузинськостью, чем украинцы — украинскостью, более (в своей массе) патриотически настроенные. Но разве все это упало с неба? Нет, речь идет о результате целенаправленной деятельности общественной элиты и об уважении к ней со стороны рядовых граждан.

Не будем слишком углубляться в историю — в 1978 год, когда после принятия «брежневской» Конституции СССР должна была быть принята новая Конституция Грузинской ССР, сотни тысяч людей вышли на улицы Тбилиси с требованием: зафиксировать в той Конституции один-единственный государственный язык — грузинский.

Так и произошло, несмотря на очевидное нежелание союзного ЦК, единство и решительность грузин заставили Москву отступить. А в 1995 году, когда принимался Основной Закон независимой Грузии, тогдашний глава государства Эдуард Шеварднадзе, хоть и  бывший член политбюро ЦК КПСС, согласился с авторами текста Конституции, что там должна быть зафиксирована преемственность между нынешней и прежней республиками. Там есть ссылки как на традиции грузинской государственности и Конституцию 1921 года, так и на Акт о восстановлении государственности от 9 апреля 1991 года.

Это, кстати, дало юридические основания рассматривать советский период как оккупационный, поскольку Демократическая Республика Грузия, которая существовала в 1918-21 годах, пала в результате интервенции Красной армии, поддержанной не слишком многочисленными местными большевиками. Нечего и говорить об отличии всего этого от Украины, где в Акте о независимости от 24 августа 1991 года, по признанию одного его из авторов, банально забыли указать, что эта независимость восстанавливается, а не провозглашается на пустом месте…

Невозможно представить национальную и государственную консолидации грузин без церкви. Грузинское православие имеет длительную и сложную историю; автокефалию оно получило еще в XI веке, а после завоевания Грузии в начале XIX века Российской империей эта автокефалия незаконно была отменена, а синод РПЦ так же незаконно снял сан католикоса-патриарха с Антония II. Но грузины не покорились: когда из Петербурга присылали своих экзархов, их нередко просто убивали. Неудивительно, что как только было получено известие о падении самодержавия, началось восстановление Грузинской церкви. И хотя патриарх РПЦ Тихон осудил «самопроизвольный характер» восстановления автокефалии, грузины не обратили на это внимание, более того — они изгнали из страны иерархов-россиян.

И даже большевики вынуждены были смириться с фактом этой автокефалии, наконец в 1943 приказав РПЦ признать Грузинскую Апостольскую Автокефальную Православную Церковь. Сегодня эта церковь имеет в стране особый статус. Статья 9 Конституции гласит: «Государство признает исключительную роль грузинской православной церкви в истории Грузии и вместе с тем провозглашает полную свободу религиозных убеждений и вероисповедания, независимость церкви от государства». И это правда: церковь не огосударствленная, как в России, но и не отделена от задач государственного строительства, тем более, не враждебна им, как в Украине значительная часть УПЦ МП.

Одновременно в Аджарии живут и грузины исламского вероисповедания, что не мешает им быть грузинскими патриотами. Впрочем, за время независимости фактом стала рехристианизация Аджарии, в результате чего изменилось соотношение мусульман и христиан в крае — с 70% до 30%, как это было в конце 1980-х, и до 30% до 70% сегодня (из них 64% от общего числа населения — верующие Грузинской церкви). Такая рехристианизация, осуществленная ​​ненасильственными методами, является уникальным явлением настоящего и лишний раз подтверждает авторитет Грузинской церкви как нациетворческого и нациеконсолидирующего фактора. Так или иначе, все попытки определенных промосковско-криминальных групп отколоть Аджарию от Грузии, которые активно осуществлялись до 2003 года, не оправдались.

И несмотря на то, что грузинский этнос состоит из многих субэтнических групп (одна из которых — аджарцы), фактом является высокая степень единства и на собственно этническом, и на национально-политическом уровне (скажем, в Тбилиси живет больше осетин, чем во всей Южной Осетии  — и они полностью лояльные граждане, служат в армии и полиции, занимают государственные должности и т.д.).

И это при бешеной российской пропаганде, направленной на раскол грузинской нации; как видим, эта пропаганда практически не имеет успеха, а купленная за московские деньги оппозиция каждый раз при попытке получения власти демонстрирует свою никчемность и несамостоятельность, чего ей не прощают даже ее идейные сторонники. И несмотря на традиционно дружественное отношение грузин к русским в индивидуальном плане, в смысле национально-государственном такого отношения нет и быть его не может, то есть позиция Москвы, которая столько значит для доброй половины украинских граждан, для грузинов не значит ничего или даже заставляет насторожиться.

Иными словами, в Грузии за эти годы де-факто состоялась дерусификация. Не в филологическом, а в практическом смысле (хотя и в филологическом также — молодые образованные грузины предпочитают хорошо выучить английский, а не русский язык, и сегодня в Тбилиси лучше чувствует себя  англоязычный путешественник).

Опять же, эта дерусификация никогда бы не случилась сама, если бы над ней не работали и при президентстве Гамсахурдии, и при президентстве Шеварднадзе, и при президентстве Саакашвили. В этом смысле, как и в других стратегических действиях ради продолжения эффективного национального строительства, самоочевидной является преемственность между лидерами Грузии, какие бы бы конфликты между ними не возникали. Разница — в тактике, в средствах, а главные цели оставались теми же.

Собственно, такая работа началась еще при Союзе, поскольку в начале 1980-х только в Литве, Латвии, Эстонии и Грузии, насколько мне известно, читали лекции по философии на национальных языках. А это не так мало, как кажется на первый взгляд, — когда будущая национальная элита воспринимает и осмысливает мир не в категориальной системе российско-советского механистического догматизма, известного как «диалектический и исторический материализм», а с помощью живых, гибких и глубоко укоренившихся в реальную культуру национально-мировоззренческих категорий.

Другими словами, грузинские «комсомольцы» (и молодые политики, и молодые бизнесмены) времен восстановления независимости очень сильно отличались от украинских «комсомольцев», даже патриотически настроенных: ведь патриотизм — это только чувства, а ни одна серьезная проблема не решается без помощи рациональных факторов, рассудка и разума…

Конечно, грузинам дерусификация далась легче, потому что Грузия была значительно менее советизированной, чем большинство союзных республик (за исключением разве что Прибалтики). Но стоит еще раз повторить: ничто не падало с неба, ничего не делалось автоматически, без тяжелой повседневной работы.

Разумеется, труд сочеталась с тяжелыми проигрышами, даже катастрофами (вспомним лишь период 1989-1993 годов), с экономическими провалами и торжеством коррупции, с совершенно абсурдными на первый взгляд политическими расколами (Саакашвили и Бурджанадзе),  — а вместе с невероятными почти-чудесами («революция роз»), с везением (неизвестно, удержалась бы новая власть и пошли бы реформы, если бы министерство внутренних дел не возглавил Вано Мерабишвили, такой себе, по выражению московской обозревательницы Юлии Латыниной, «либеральный Берия»).

Но главное было в том, что на начало 2000-х Грузия, и особенно ее молодежь и элитарные постсоветские слои, уже созрели для проведения реформ, для переустройства своей социальной жизни на европейских и одновременно и национальных началах, тогда как в Украине ни сорокалетние представители высших общественных слоев, ни молодые люди не имеют консолидированной позиции по большинству вопросов национального развития, а некоторые из них ужасаются самого слова «нация».